Гамбит смерти

Василий Щепетнев

Гамбит смерти

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1994 год

1. Понедельник, 15 часов 10 минут

Я тщательно осмотрел печень. Хорошая печень, что нынче редкость. Развелось паразитов – во всех смыслах слова.

Крохотные комочки я поместил в голубиные тушки. Чудесное превращение на счёт «три». Узкое лезвие ножа срезало изумительно тонкие ломтики сала, длинные, полупрозрачные. Раз!

Запеленав голубей, я разложил их на противень. Два!

Выглядит заманчиво. Но то ли будет.

Духовка жаром объяла будущий шедевр.

Я подумал, подумал, и добавил топлёное масло. На очереди – овощи.

– Олежек, душа моя, потерпи. Морковь натощак притупляет ясность вкусовых переживаний, и ты не познаешь истинного блаженства.

Чернов отдернул руку.

– Я не нарочно. Просто привык. Люблю, когда зубы работают.

Время неумолимо приближалось к назначенному часу, но график выдерживался. Наступил важнейший этап – сок заструился на дно противня, и я беспрестанно окатывал им голубей, выжидая момент.

Три!

Снятые ленточки сала легли в подогретую глиняную миску, голуби распускались в духовке. Счёт шел на мгновения. Немного сладкого молотого перца, духовка прикрыта, сало укладывается на тарелки, духовка распахивается, и поверх сала водружаются румяные голубиные тушки в окружении маленьких овощных пирамидок.

Десять секунд на перемену халата и колпака.

Олег раздвинул створки двери, и я покатил сервировочную тележку по галерее, поглядывая на часы и приноравливая собственный шаги к бегу времени.

Под бой часов мы с Олегом вошли в обеденный зал.

Юра с Иваном томились в ожидании, а первая четвёрка спускалась по лестнице.

Порядок, как в армии. В немецкой армии. Или японской. Разбуди меня через сто лет, и спроси, что делается в российской армии…

– Милостивые государи, прошу к столу!

– Потрясающе, просто потрясающе! Петро, ты неисчерпаем! – Анатолий не сдержался. Его можно понять.

С сервировкой Олег справился удовлетворительно. Пусть учится, пригодится. Мне ж пригодилось.

Мы медленно погрузились в обед. Собственно говоря, погрузились они; я держался на поверхности, проверяя реакцию остальных.

Александр Борисович посмотрел на свою крохотную рюмочку. Золото, четыре девятки. Нимисов кивнул, и Страчанский поднес её ко рту. Эх! Таинственный состав неведомым мне образом воздействовал на сосочки языка. Работаю на чёрный ящик.

Сам Нимисов на сей раз воздержался от снадобий и неспешно, с отрешенным видом поглощал пищу. Ничего, ему по должности положено хранить невозмутимую таинственность.

Анатолий же блаженствовал. Ценитель. Просто смотреть приятно. Да и манеры, нахватанные по Европам, способствовали образу гурмана.

Аркаша ел жадно и быстро. Не обтесался пока. Все впереди, прорвется и он в Европу.

Вторая четвёрка, люди крепкие, в теле, наслаждались неосознанно, инстинктивно, чувствуя, что еда – правильная, и даёт счастье желудку, покой душе и силу мышцам.

Юра деликатностью поведения не уступал Анатолию, тоже заграниц навидался. Перехватив мой взгляд, он поднял большой палец:

– Класс!

А мне приятно. Такова уж моя натура. Люблю, когда хвалят.

Иван, погруженный в одному ему лишь ведомое пространство, тем не менее, лучился довольством. Немного напоминает аккумулятор на подзарядке.

Олег грыз морковку. Рад, дорвался сегодняшний мой помощник по камбузу.

Напольные часы лениво виляли маятником. Вторая четвёрка, как всегда, окончила трапезу раньше. Люди действия. А шахматисты не торопились, вели беседы о гороховом супе – гвозде какого-то турнира, фирменных цыплятах, особенном кофе.

Ровно в половину четвёртого все поднялись.

– Спасибо, Петр Иванович. Вы, как обычно, на высоте, – Нимисов отодвинул стул. – Собираемся через час.

Первая четвёрка поднялась наверх. Время сиесты.

Олег сложил посуду и покатил на кухню.

Юра встал перед зеркалом, достал расчёску и провёл ею по идеально уложенным волосам.

– Мы с Иваном у моста побродим.

Я вышел вслед. Солнышко крепкое, горное. Тысяча восемьсот шестьдесят метров над уровнем мирового океана. Метров полноценных, не девальвированных ворьём. Внизу шипел Средний Желчуг, окрашенный небом в нефритовый цвет. Как бранзулетка Страчанского. Нефрит, он, говорят, счастливый камень. А шахматисты – люди с причудами.

Я прикинул меню на завтра. Наловить бы форели… Надо с Юрой потолковать. Нимисов одобрит.

Славный, однако, домик. В горах ныне желающих отдыхать мало. Кавказ, однако, хоть и северный. До Чечни добрых двести километров по карте, а ногами и все триста, если не больше, но все же… Зато – покой и тишина. Место нашел Крутов и убедил, что здесь жизнь куда безопаснее, чем в Москве или Петербурге. Роскошное шале в заповедном месте по демпинговой цене. Мастер, он везде мастер, Юрий наш Михайлович Крутов. Знает, что, где и почём.

Три недели, как мы прибыли в эти безлюдные места. Не знаю, до чего додумались гиганты шахматной мысли, надеюсь, в коней корм. И в королей. Страчанский пробился в гросс-турнир, отбор на первенства мира, Анатолий с Аркадием – его тренеры – секунданты, а Нимисов – духовный пастырь. Гуру. Психологическая поддержка и тренинг.

А мы – обслуга, охрана. Я, например, повар. Почему бы и нет. Доллары на дороге не валяются. Врачевание нынче не кормит. Меня.

Хватит напрасно тратить цветы своей селезенки.

Я двором прошел на кухню. С шале её соединяла галерея. Пятнадцать метров – дабы не тревожить шумом и запахами отдыхавших ранее лучших представителей трудящихся классов.

Олег раскладывал вымытую посуду на сушилку.

– Держи морковку, богатырь!

Мы сели за столик.

– А то! Морковь да горох – самая здоровая еда. Царем горох величали. Запамятовали… – прекрасные у Олега зубы. Не скажешь, что боксер.

– Согласен. Идея интересная. Взбитый горох, форель…

– Да уж не химия. Нероболил, суперболил, хренаболил.

– Не понял.

– Да дураком я был. Мне тренер предложил, поколись, ничего, кроме пользы не будет. Я тогда чемпионом стал, к Олимпиаде готовился. До этого – никакой дряни на дух не подпускал. Силы хватало. Вот и покололся.

– Попался на контроле?

– Нет. Тренер схему знал, никакой контроль не страшен. Но на Олимпиаду другого взяли, получилось, зазря я травился, – он помрачнел. – Каждый на нашем горбу в рай едет. Добро бы только на моём, выдюжу, а и скинуть могу тоже. Знать бы, чем обернется, прибил бы я тренера. Сейчас он в Штатах, а дочь – калека.

– Причем тут дочь?

– Родилась с врожденным пороком. Сказали, из-за меня, из-за того, что химией пользовался.

– А ты был в Америке? – попробовал я сменить тему.

– Конечно. На матчи ездил, один раз во втором раунде Холифилда вырубил. Теперь тот Холифилд легенда бокса, в миллионерах ходит.

– Миллионером хочешь стать?

– Дочь лечить нужно, а в тех клиниках рубли не берут. Операция дорогая…

– Ты бы с Нимисовым посоветовался, – не удержался я.

– Не верю я. Перевидал экстрасенсов, будет, – он поперхнулся, закашлялся.

– А вдруг и поможет? – продолжил он, окашлявшись. – Я бы на всё пошёл…

Зазвенел колокольчик, серебряный. Нимисов одаривал нас целебными вибрациями. Предстояла вечерняя зарядка природной энергией. Что делать, Страчанского должен окружать энергетически полноценный коллектив, чтобы из него не перетекала по крупицам собранная вселенская сила в хилых и немощных.

Выполнение шаманских обрядов Нимисова – обязательное условие работы в команде.

Мы собрались на берегу Желчуга.

– Вдыхаем насыщенный, богатый энергией воздух, вдыхаем глубоко и задерживаем дыхание, чтобы кровь восприняла энергию пространства, – Нимисов говорил негромко, властно, зная, что и шёпот его должен ловить каждый.

После дыхательных упражнений перешли к омовению. Холодный Желчуг – не лучшее для купания место, слишком быстрое течение, но бодрит необычайно. Зайдя по колено в несущийся поток, мы ладонями черпали воду и обливали друг друга. Нет, действительно бодрит.