Леди на одну ночь

— В каюте, Александра Сергеевна, мы сможем разместиться и втроем, — поддержал жену Ларинцев. — Ваших средств вполне хватит на то, чтобы снять на первое время небольшую квартирку. Ну, а там уж решайте сама — захотите, останетесь в Англии, нет — подадитесь во Францию или куда-нибудь еще. Да, будет непросто, но здесь будет еще сложней. Вы посмотрите, дорогая, даже члены нашего правительства, словно крысы с тонущего корабля, покидают родину, которую должны бы защищать! Поверьте — они знают куда больше, чем мы с вами.

Наверно, если бы они позвали ее в Париж или в Стокгольм, или в любой другой город мира, она бы, вопреки здравому смыслу, отказалась. Но Лондон был так тесно в ее мыслях связан с Андреем, что трудно было устоять. И пусть даже они не встретятся там (а она не сомневалась, что он уже давно женат и наверняка счастливо), дышать одним с ним воздухом, ходить по одним тротуарам, в одно и то же время (кажется, в пять часов вечера) пить английский чай уже оказалось для нее важным.

— Ну, вот и правильно, Шурочка! — снова угадала ее ответ Дарья Михайловна. — Корабль приходит в Архангельск уже завтра.

35. Андрей

— Не опаздывайте, Эндрю! — предупредил его Диггинс, шедший по трапу следом за ним. — Мы отплываем сегодня же ночью. А если начнутся беспорядки, то и раньше.

Он кивнул — в порту он наймет извозчика и не позднее, чем через час будет у дома Астаховых. И если Шура в Архангельске… Это «если» беспокоило его больше всего.

Извоз подорожал, и значительно, но он и не собирался мелочиться. Он ехал в пролетке и видел, как изменился Архангельск за пять лет. Город словно помрачнел, стал угрюмым, потеряв свой прежний приморский шик.

Зато на Троицком проспекте они встретили трамвай, которого прежде в Архангельске не было — лошадь испуганно дернулась и заржала.

Андрей и узнавал, и не узнавал знакомые места. Но Шурин дом заметил издалека и весь подался вперед. Он велел извозчику его дождаться и побежал ко крыльцу.

Дом тоже постарел, обветшал. Андрей отметил и трещины на оконных стеклах, и рассыпающиеся кирпичи на печных трубах, что торчали над крышей, и нуждавшиеся в замене ступеньки крыльца. Сердце тревожно ухнуло. Он уже не сомневался, что, по крайней мере, Таисии Павловны в городе не было — она бы такой неряшливости в хозяйстве не потерпела.

Он потянул за ручку входную дверь. Заперта! Постучался — сначала тихо, потом громче. Когда никто не отозвался, забарабанил в окно.

Ну, ладно тетушка и Шура. Но где Кирилл? И слуги, наконец?

Он обошел дом вокруг, подошел к сараям на заднем дворе. Трава во дворе была скошена, но хозяйственные помещения явно давно не открывались. Судя по всему, ни горничных, ни кучера Астаховы давно уже не держали.

Он бросился к соседям — слева, справа, напротив. Но в двух домах из трех ему просто не открыли — один был заперт изнутри, а на дверях другого висел замок. В третьем доме на крыльцо вышел хозяин, который про Астаховых ничего сказать не мог или не захотел. Андрей проявил настойчивость, и мужчина всё-таки признал, что да, Таисия Павловна как отбыла в Екатеринбург, так в Архангельск и не возвращалась. А с молодежью он не общался — дескать, в нынешнее время за собой бы смотреть, не за соседями.

Поняв, что на Псковском проспекте про Астаховых ему ничего узнать не удастся, Андрей отправился по адресам старых знакомых. Но это тоже ничего не дало. Правда, его приятель по гимназии рассказал ему про то, что Дерюгин скончался от полученных на фронте ран пару месяцев назад. Сердце болезненно заныло — Аркадий с детства был его лучшим другом, а он даже не знал, что тот воевал. Как так получилось, что последние несколько лет они даже не переписывались, он и сам не понимал. Этот же знакомец обмолвился, что Кирилл Астахов тоже на фронте. Про его сестру приятель ничего не знал.

Андрей вышел на улицу словно пьяный, хотя выпил только крохотную стопку за упокой души Аркадия. Последняя ниточка, которая могла привести его к Шуре, оборвалась. Если Кирилл ушел воевать, значит сестры его точно не было в городе — она нашла бы слова, чтобы отговорить его от такого шага. Да и сам Кирилл на героя был отнюдь не похож и в добровольцы, наверняка, записался, потому что остался в Архангельске один, без средств к существованию.

Время двигалось к вечеру, и Андрей, взяв извозчика, поехал в порт. У причала, где стоял их корабль, было так многолюдно и шумно, что, казалось, тут собрался весь город. Военные уже погрузились, и теперь по трапу с чемоданами и кошелками в руках поднимались гражданские — аристократы и состоятельные купцы, которые могли себе позволить купить каюту за баснословные деньги, и которые то ли не верили в победу белого движения, то ли предпочли дождаться этой победы на нейтральной территории.

Андрей с трудом пробрался сквозь озлобленную, гудящую толпу. Нужно было найти капитана и предупредить его, что обратно в Лондон он не поплывет. Забрать вещи, освободить каюту. Он знал, что Диггинс станет отговаривать его, но в принятом решении не сомневался.

— Господин Кузнецов! Андрей Николаевич! Вы ли это? — услышал он голос справа.

Обернулся, но не сразу узнал в направлявшемся в его сторону мужчине Константина Петровича Ларинцева, к которому прежде часто обращался за оформлением торговых сделок.

Они поздоровались и даже обнялись. Старый поверенный и вовсе растрогался — Андрей заметил слёзы у того на глазах.

— Неужели вы были в России, Андрей Николаевич? — удивился Ларинцев, когда они чуть отошли от других пассажиров. — Я полагал, вы в Лондоне.

Он ответил, что там и был, а в Архангельск приехал как раз сегодня на этом пароходе.

— Вот как? — еще больше удивился Константин Петрович.

Андрей видел, что тот хотел бы спросить его о причинах такого путешествия, но побоялся показаться излишне любопытным.

— Ну, что же, чем бы ни была вызвана ваша поездка, я очень рад, что мы оказались с вами на одном пароходе. Супруга моя, знаете ли, сильно волнуется, и я буду чрезвычайно признателен, если вы найдете возможность выпить с нами чашечку чая и поговорить. Вы уже столько лет живете в Лондоне, что любая информация от вас будет бесценной. Нет-нет, я не напрашиваюсь на советы, но, если вы всё-таки сочтете возможным нам их дать, буду искренне благодарен.

Он невесело улыбнулся в ответ.

— Простите, Константин Петрович, но дело в том, что я не поплыву обратно в Лондон. На какое-то время я вынужден остаться в России. Возникло срочное дело в Екатеринбурге, и я завтра же отправляюсь туда.

Теперь Ларинцев смотрел на него почти с ужасом.

— Что вы такое говорите, Андрей Николаевич? Это же чистое безумие! Посмотрите на причал — все эти люди пойдут на что угодно, чтобы попасть на этот корабль. А вы хотите с него сойти! Даже если бы вы просто решили остаться в Архангельске, я и то назвал бы вас сумасшедшим. А отправиться через полстраны за Урал — это не поддается никакому разумению! Вы не представляете, что сейчас происходит в России! Вы думаете, у нас по-прежнему работают железные дороги? Как бы не так! Вам не удастся добраться даже до Москвы! Вас задержат или красные, или белые. И хорошо, если только задержат.

Он понимал всё это и сам, но всё-таки намерен был ехать в Сибирь. Однажды он уже совершил ошибку — вернулся в Лондон, оставив Шуру здесь. Теперь он не хотел ее повторять.

Да, он не знал адреса Астаховых в Екатеринбурге, но сын Таисии Павловны держал там торговлю, а значит, разыскать его будет несложно. А уже потом, вместе с Шурой, он найдет способ добраться до Ирана или до Китая. А возможно, к тому времени большевики будут разгромлены, и тогда они смогут вернуться в Архангельск или даже поехать в Петроград. Шура нигде почти не была, и ему хотелось показать ей этот огромный мир. Он каждое утро станет говорить ей о своей любви — потому что слишком долго об этом молчал.

36. Шура

Константин Петрович вышел на палубу покурить, но задержался там так надолго, что Дарья Михайловна сходила с ума от беспокойства.