Разрушу твою жизнь

– Куда нужно доставить сумку? – спрашиваю сухим, скрипящим от напряжённых связок голосом, поднимая на него взгляд, преисполненный решимости, осознавая всю безвыходность ситуации.

Удовлетворённый моим вопросом, как знаком капитуляции, Ветрянский расслабляется в кресле. Стекает в него, словно тело, лишённое костей. Бесформенная масса, накачанная запрещёнными веществами.

– Тебе нужно добраться до города в четырёхстах километрах от столицы, – произносит и следит за реакцией, будто такое расстояние может меня спугнуть, но абсолютно всё равно, куда он меня направляет, – любым путём: поездом, на такси, на автобусе. Главное, чтобы тебя не досматривали.

Он кидает на стол листок с координатами для меня.

– Хорошо, – киваю, соглашаясь, – только я заберу маму.

– Не-е-ет, – растягивает он со смешком слова, – сначала – деньги, потом – стулья.

– Я без мамы никуда не поеду. И делай что хочешь, – смотрю устало и безразлично.

Мне ведь нечего терять. По моим глазам всё видно.

– Ну хорошо. Забирай её и сумку не забудь. Она должна быть доставлена не позднее завтрашнего вечера. Груз в ней стоит дороже, чем вся твоя жизнь. Не будет вечером сумки – не будет тебя живой. Поняла?

Я киваю, высоко задирая подбородок. Ощущая омерзение. Подхожу, забирая сумку, удивляясь её тяжести. Сколько же там наркоты? Много килограммов. Мамочки… Если меня с ней где-нибудь поймают, мне никогда не видеть белого света.

Пытаюсь собраться, взять себя в руки. С ужасом думая о том, как вытащить отсюда мать в почти бессознательном состоянии.

Закидываю на плечо свою поклажу, придавливающую меня к земле. И ударяю мать со всей силы по щекам. Она со стоном, недовольно открывает свои красивые глаза.

Смотрю на неё, не понимая, почему она выбрала не меня. Почему, когда умер брат, она отвернулась от меня. Погрязла в своей боли, забыв о том, что у неё есть ещё один ребёнок, который в ней тоже нуждается.

Наверное, я выжила тогда лишь из-за какой-то огромной, необъяснимой тяги к жизни. Вопреки всему, хотя разваливалась на части после убийства самых близких людей. Блуждая по Ледовитому океану, как отколотый от острова кусочек айсберга. Ощущая безграничную, чёрную тоску.

За годы одиночества моё сердечко успело очерстветь. А нервные окончания в нём отвалились за ненадобностью. Просто потому, что я их не использовала. Привыкнув всегда находиться на стрёме. Напряжённой. Обороняющейся. Готовой в любой момент выпустить иголки и защищаться. И боящейся впустить в него того, кто заберёт с собой последнюю его часть и навсегда исчезнет.

Вероятно, именно поэтому моё сердце открылось Шамилю, ощутив его странную заботу. А ещё безопасность рядом с самым хищным зверем в лесу. И тогда сухарик, который у обычных людей качает кровь по организму, вдруг наполнился теплом и светом. И я уже не имела возможности обратить этот процесс влюблённости. Потому что мне стали слишком сладки чувства, которыми я питалась, находясь в обществе Хозяина.

Закинув сумку и кое-как усадив мать на заднее сиденье такси, я оглянулась. Никто и не смотрел в мою сторону. Не следил. Ветрянский понимал, что я в безвыходной ситуации. Погибну, если не исполню его просьбу, в любом случае. Либо от его рук. Либо от рук Ямадаева.

Но он ошибался, если считал, что я кого-то из них по-настоящему боюсь. Я просто желаю знать правду о смерти отца и брата. А потому изменила пункт назначения, назвав таксисту новый адрес. И одолжив у него телефон, набрала знакомый номер.

Глава 7

– Да, – вместо приветствия ответили на том конце провода таким тоном, что я едва не сдала все анализы разом прямо на пассажирском сиденье такси.

– Здрасьте, – скромно чирикаю, пытаясь состроить невинную мордашку, хотя мой собеседник не видит моей пантомимы. Но мне кажется, это придаёт особо жалостливые интонации голосу.

– Вишневская, – подполковник узнает меня с лёту, – что стряслось? Я просил не звонить мне по пустякам.

– Дядь Сём, можно я приеду? – спрашиваю совсем поникшим голосом.

Возникает молчание. Не каждый день в отделение полиции самовольно приезжают сдаваться такие плохие девочки, как я.

– Жду, Вишневская, – устало даёт добро, должно быть чуя неладное.

Идея позвонить подполковнику прилетела в голову резко. Неожиданно. Хотя я и понимала, что иду на верную смерть.

Но я знаю несколько истин.

После того как я сдам наркоторговцев, они сами меня убьют. Или, возможно, это сделает Шамиль, когда узнает от Ветрянского, кто я? Но чую, что он просто не успеет.

В то, что полиция меня защитит, при всём уважении к Короткову, я не верила.

Я хочу жить. Горячо и страстно. И порой мне кажется, я могла бы зубами выгрызть себе путь и через бетонную стену.

Но сейчас я не вижу места, в которое можно вцепиться, чтобы выбраться.

А страх… Странно, но я его уже не ощущаю. Полагаю, он притупился. Или его чаша переполнилась и начала переливаться вовне. Когда слишком долго чего-то боишься, привыкаешь к этому ощущению. Сращиваешься с ним в единое целое. И оно постоянно фонит рядом, а ты живёшь с уровнем адреналина на самых высоких оборотах.

Но при всём моём фатализме в верности своего решения я не сомневалась.

Коротков курил на улице, когда я приехала. Наблюдал какое-то время за тем, как я вылезаю из автомобиля. А затем вытаскиваю мать с заднего сиденья. Она успела задремать, и мне пришлось приводить её в чувство оплеухами.

На нас смотрели прохожие и парни в полицейской форме. Наверное, мне следовало испытывать стыд. Ведь это логично. Девочка из маргинальной семьи. Что с меня взять? Только пожалеть. А жалость последняя из всех эмоций, что мне хотелось бы вызывать в людях.

Но сейчас вдруг поняла, что и стыда не ощущаю. Да, я вот такая. Это моя семья. Когда-то моя мама была безумно красивой. Носила дорогие шмотки и блистала рядом с отцом, которого боялись и уважали. А теперь я на социальном дне. Падать уже некуда. Так чего переживать из-за мнения окружающих? Они всё равно плюнут в меня при первой возможности.

Коротков затушил сигарету и помог маме дойти до отделения.

Я буквально ощущала волны неодобрения, исходившие от него. Но на этот раз не в мою сторону. В мамину.

Его отношение считывалось по недовольно поджатым губам, сведённым бровям и напряжённому телу.

Казалось, больше всего ему хочется свернуть моей матери шею. Но он слишком правильный для подобного. Брезгливый.

Таща на плече сумку, о содержимом которой никто не подозревал, зашла следом за подполковником в его кабинет. Он опустил мою мать в потёртое кресло. Она стекла с него на пол. Но никто из нас не дёрнулся, чтобы вернуть её в прежнее положение. Лишь молча проводили взглядом этот процесс.

– Что тебя привело сюда, Вишневская? – подполковник взирал на меня с высоты своего исполинского роста.

Большой, цельный, как пласт бетонной стены, мужик. Несмотря на почтенный возраст и седину в волосах, сохранил армейскую выправку. На мгновение позавидовала его дочерям. Вот уж кому в этой жизни можно спать спокойно.

Стоя рядом с ним, я ощущала себя букашкой. И в то же время, мне казалось, именно он, как никто другой, способен разрулить ситуацию.

Я положила на письменный стол, который кроме пыли и бумаг не знал, похоже, ничего, свою поклажу. Потянула за собачку молнии, явив взгляду подполковника плотно упакованные брикеты с белым веществом.

По помещению тут же пронеслось непередаваемое сочетание матерных слов. Часть из которых мне хотелось записать на листочек, чтобы не забыть. Уж больно виртуозно Коротков владел великим могучим.

Последовавший в дальнейшем допрос длился несколько часов.

Откуда у меня сумка. Как и почему она попала в мои руки. Какая конечная точка сбыта.

Я рассказала всё как есть. Не упустив ни одной детали.

Я хотела, чтобы курьера с той стороны взяли. Я хотела, чтобы хотя бы кто-то понёс наказание в этом грязном бизнесе. И готова была даже в этом поучаствовать, но полицейский сказал, что меня не будут привлекать. На это есть оперативные сотрудницы.