Страница 70 из 78
/Каштанов С.М. Зимин Александр Александрович // Историки России: биографии / сост. А.А.Чернобаев. - М.: РОССПЭН, 2001. - С. 813/...
11
Словом, последний университетский месяц июнь, проведённый рядом с Ботвичем, оказался очень успешным и плодотворным в познавательном плане для жадного до знаний Кремнёва, зарядил его информацией под завязку и на всю оставшуюся жизнь. Беседуя с Димой по вечерам, с замиранием сердца слушая его искренние рассказы, профессиональные и качественные на удивление, Максим всё думал при этом: а чего же раньше-то их не соединила Судьба? почему позволила вместе пожить лишь последние два месяца? Ведь проживи они рядом 5-ть лет, допустим, - столько бы они друг другу хорошего и полезного дать смогли в духовном, интеллектуальном и познавательном смысле!!! В отличие от тех же Меркуленко и Жигинаса - двух никчёмных и ничтожных, абсолютно бездарных, тупых и ленивых хохлов, живших по принципу "себе на уме", про которых Кремнёву перед выпуском было и вспомнить-то нечего. Они и сами не узнали и не поняли ничего за 5-ть университетских лет, дубины стоеросовые, тупоголовые! - только просиженные штаны меняли, комнаты в общежитии, да причёски на голове! И Максиму ничего не добавили в копилку памяти кроме злости и отвращения! А под конец ещё и нагло предали его оба, смачно наплевали в душу, поганцы и стервецы!...
Вот он, пресловутый интернационализм в действии, братство и дружба народов во всём своём неприглядно-тошнотворном виде, про что упорно трезвонили с экранов и всех партийных трибун наши советские бонзы, чем долгих 70-т лет россиянам засерали мозги!
"Нет уж, ребята, - итожил просветлённый выпускник истфака Максим Кремнёв, сильно обжёгшийся за 5-ть студенческих лет на той тотальной гос-пропаганде любви, терпимости и братской взаимопомощи, когда мысленную подводил черту под подходящей к концу учёбой и общажной жизнь. - Чушь собачья этот ваш сраный интернационализм и космополитизм, демагогия сплошная, вражеская, пустословие!!! А по сути - подлый и наглый обман доверчивого и двужильного великорусского населения, его сознательное зомбирование на многие годы: чтобы сладко и сытно жить за наш великорусский счёт, нашим добром и богатством задарма пользоваться и питаться, вековыми культурными, техническими и научными знаниями и традициями, литературой той же. Нам, славянам-русичам, насельникам Святой Руси, с вами определённо не по пути - с нацменами-дармоедами так называемыми. Отдельно нам надо жить от вас ото всех - и от западных деятелей-хапуг, и от восточных лукавых племён, и от южных! - и по возможности нам самим надо помогать друг другу. Это - всенепременно! Это - главное и обязательное условие выживания ДРЕВНЕЙ ВЕЛИКОРУССКОЙ нации. Другого нет! Иначе - нельзя, иначе соседи сомнут и сожрут - и не подавятся, не поперхнутся, не поблагодарят за пищу!..."
"А хохлы пусть себе живут с хохлами вместе в своей родной и любимой Хохляндии - и к нам не лезут, не суют носы, не учатся в наших школах и вузах без-платно и без-полезно, не занимают наши места законные и родные. Дело это пустое и убыточное для нас, их своей великорусской наукой и культурой подпитывать, самоубийственное и крайне накладное! Ибо "дураков учить - что мёртвых лечить!..." Ну их всех к лешему, дебилов, бражников и гедонистов! И гори он ясным пламенем - этот гнилой и вульгарный, поганый и пошлый интернационализм! - если кроме как камня за пазухой у малороссов в итоге не остаётся ничего от совместного с великороссами проживания, и какой-то лютой к нам, москалям, ненависти, зависти и злобы..."
12
В середине июня, за пару недель до выпуска, в комнату к Кремнёву на проспект Вернадского внезапно нагрянул Жигинас, про которого Максим уже и забыл совсем, вычеркнул его из жизни как хлам ненужный.
Однако Серёга не забыл его, хотя пару месяцев уже и не видел бывшего кореша, не заявлял о себе. С того момента, фактически, как Максим покинул Главное здание и зону "Ж" - на Вернадского жить перебрался. Тогда-то они и расстались с Жигинасом, которому комната была уже не нужна, который в Сокольники окончательно переселился...
И вот забытый дружбан-Серёга вдруг взял и нагрянул к Кремнёву в гости нежданно-негаданно, где-то адрес предварительно раздобыв, что было сделать не просто в той выпускной чехарде, когда всех 5-курсников по разным местам разбросали: ловким и пронырливым оказался, чертёнок! Объявился, или нарисовался на молодёжном жаргоне, он, когда Максим только-только проснулся, умылся в душевой комнате и в столовую собирался идти завтракать. А Димы Ботвича вообще не было на месте: он на встречу с научным руководителем умотал с утра пораньше - дела аспирантские обсуждать, первостепенные и насущные.
Жигинас ввалился в жилище Кремнёва уверенно, как старый друг, поздоровался и осмотрелся, похвалил последнее пристанище Максима для приличия и умиротворения хозяина, после чего предложил тому поговорить, обсудить важную для Серёги новость. Присев на стул, он с гордостью сообщил, что в начале июля женится на Левченко, которая уже успела забеременеть, напомним. Дурной Жигинас почему-то уверен был, что именно от него. Хотя его Ира жила пару недель в марте с двумя мужиками сразу, когда не решила ещё, с кем ей остаться и вить гнездо...
Далее Жигинас принялся расписывать свою жизнь в подробностях: что они с Ирой, мол, в мае подали заявление в один из столичных ЗАГСов, и на начало июля им назначили свадьбу. Вот Серёга и приехал просить Кремнёва быть у него свидетелем.
- В июле я не смогу, извини Серж, - сразу же огорошил его Максим. - Я 29-го июня улетаю в Пицунду на отдых с друзьями: меня не будет в Москве. Так что давай ищи себе другого свидетеля. Извини ещё раз, и на меня не обижайся.
От услышанного Жигинас недовольно скривился и потускнел лицом. Было видно, что не ожидал он никак решительного отказа от бывшего друга услышать, не был готов к нему. Наоборот, был готов к обратному, вероятно: что для Максима приглашение на его, Жигинаса, свадьбу будет большая честь, и он с радостью согласится...
-...Ну-у-у, а, может, ты отложишь на недельку отъезд, а? - робко произнёс он через паузу, на Максима взглянув по-собачьи просительно, как прежде никогда не смотрел. - Я на тебя одного настроился, Макс, пойми. Других близких людей у меня в Универе нет, и не было-то, по сути.
- А Меркуленко Колька?! - удивился Кремнёв, на гостя вытаращившись. - Ты же с ним с первого курса в близких, на одной парте когда-то сидел, как-никак. А со мной уж потом познакомился и подружился.