Страница 67 из 78
"Пойди и сдай последний экзамен, Максим! Немедленно! - сурово скомандовал он ему. - Не слушай Тёмную Силу, не поддавайся ей! - она с гарантией тебя обманет! Мало ли, как дальше сложится твоя жизнь, и в какие ты попадёшь условия. И наличие диплома МГУ в кармане - запомни это, парень, заруби на носу, - лучше, чем его отсутствие. Никого и никогда ещё не тяготили лишние корочки; наоборот, помогали в самый ответственный и нужный момент, который тебе пока что даже и представить-предсказать невозможно куриным своим умишком..."
И Кремнёв вздрогнул и очнулся действительно от навалившегося оцепенения и хандры, разрушительный дурман с себя усилием воли сбросил. После чего пошёл в назначенную аудиторию лёгким шагом и сдал там последний в жизни экзамен, получил за него итоговую 4-ку от комиссии. И потом целый месяц ещё он дурака в общаге валял - ждал, когда им всем дипломы напечатают в типографии и выдадут на руки инспектора вместе со знаками нагрудными, синими. После чего дорога в самостоятельную взрослую жизнь будет для каждого из них открыта...
6
Последний университетский месяц июнь оказался самым спокойным, а значит и самым счастливым в жизни студента-выпускника Кремнёва. Он много спал в это время, много ел, много гулял по улицам, читал художественную литературу запоем, которой его снабжал Дима Ботвич - его друг давнишний и задушевный, без пяти минут аспирант.
Дима полгода назад познакомился на дискотеке с девушкой, Олей П., студенткой-третьекурсницей с филологического факультета. Начал встречаться с ней, дружить, сделал её своей супругой впоследствии... А Оля оказалась студенткой прилежной и грамотной на удивление, жадной до нового и передового - из тех, кто недаром получают диплом, не для одной лишь галочки и житейской выгоды. Она много знала сама по своему любимому с детства предмету, и старалась просветить и приобщить к литературе других, в том числе - и Ботвича. Она просвещала во время прогулок его, а он июньскими длинными вечерами просвещал Кремнёва, читал ему целые лекции про разных позабытых писателей и поэтов, приносил и давал почитать книги, что брал у Оли на время.
Так, Кремнёв впервые прочитал в июне стихи В.Жуковского, Е.Баратынского и А.Григорьева по совету друга, которых до этого почти не знал, только фамилии, которых по достоинству оценил как первых пиитов России именно в то короткое время и на всю жизнь запомнил. Познакомился он и с творчеством поэтов т.н. Серебряного века во главе с Брюсовым и Бальмонтом; сборник стихов и поэм С.Есенина от корки и до корки прочитал и выучил наизусть, которого тоже до этого почти не знал - не мог разыскать его книги в библиотеке, хотя и много про него слышал.
Покажется удивительным, но Сергей Есенин в 1970-е годы был запретным поэтом в Советской России, и книги его почти что не издавались: их невозможно было достать и купить. Это Есенина-то, кто поначалу принял Октябрьскую Революцию всей душой (его эпическая поэма "Пугачёв" - убедительное тому свидетельство) и был до мозга костей патриотом и русофилом... Значит, были в Верхнем эшелоне тогдашней партийной власти тайные силы, и достаточно мощные и сплочённые, кому категорически не нравился есенинский глубинный патриотизм, как и патриотизм поэтов есенинского круга - Н.Клюева, А.Ширяевца, А.Ганина, С.Клычкова, П.Орешина, П.Карпова, П.Радимова и других, кого тоже было достать и почитать невозможно... А чуть позже те же самые силы травили и гробили М.А.Шолохова, П.Н.Васильва и В.М.Шукшина, Н.Рубцова, И.Талькова и М.Круга.
Они и теперь ещё есть в изобилии в околокремлёвской тусовке, живут себе и здравствуют, правят в демократической России бал. Оттого-то ПАТРИОТИЗМ и в загоне опять - настоящий, кондовый, глубинный, истиннорусский. А тот, который проповедуют власти новой и якобы свободной страны, - он какой-то уж больно смешной: силиконовый, игрушечный, не настоящий! От него тошно становится день ото дня, как от той же жвачки и порнофильмов...
Приносила Ольга другу Диме и подборку стихов И.Бродского и А.Галича почитать, отпечатанных на машинке. Поэтов-евреев, понимай, которые тоже были запрещены Властью, но по другой совершенно причине, полярной есенинской, - по причине какой-то махровой антисоветчины обоих, помноженной на патологическую русофобию... И тем не менее, Максиму очень понравились оба: и ранний Бродский и Александр Галич (Гинзбург). Стихи каждого он быстро выучил наизусть и помнил потом очень и очень долго...
7
Но не только молоденькая и старательная студентка-филолог Ольга просвещала Кремнёва (посредством Ботвича) последние перед выпуском дни, - просвещал Максима и сам Дмитрий знаниями Истории как науки, а не служанки идеологии и не подстилки Сиона; как и знаниями исторических подводных течений и завихрений, которых существует столько, что хоть пруд ими всеми пруди.
Дима ведь недаром поступал в аспирантуру истфака, получив рекомендацию от руководства кафедры на продолжение учёбы: парень глубоко и дотошно интересовался специальностью все пять студенческих лет. В отличие от Кремнёва, напомним, охладевшего к Истории довольно быстро, - о чём подробно писалось. К тому же, научным руководителем Ботвича был сам профессор М.Т.Белявский (1913-1989) - авторитетнейший в науке человек, корифей со стажем и непревзойдённый знаток отечественной истории. Михаил Тимофеевич мог при желании многому научить, чему не учили студентов открыто, на лекциях и семинарах, и Дима этим умело и старательно пользовался.
Так вот, Дима и рассказал однажды июньским знойным вечером другу-Максиму про Александра Александровича Зимина (1920-1980) - выдающегося русско-советского историка, глубокого и самого авторитетного исследователя т.н. "русского Средневековья", создателя фундаментальных работ по истории России XV-XVI веков.
Про Зимина Кремнёв слышал краем уха от товарищей по кафедре на переменах, что есть-де в столице такой крамольный историк, доктор исторических наук и выпускник истфака МГУ, а ныне - сотрудник Института Российской истории АН СССР. Пишет товарищ книги диковинные, которые не издают по какой-то причине власти, и самого его категорически не упоминают на лекциях и семинарах преподаватели факультета. Ни разу Кремнёв про него ничего не слышал за 5-ть студенческих лет ни от доцентов, ни от профессоров, ни разу!!!. Зимин, таким образом, был персоной non grata в научном мiре, неугодным и нерукопожатным человеком. А почему? - Бог весть. Максим этим делом особо не заморачивался и не интересовался, в детали не входил. На младших курсах не у кого было всё разузнать и до истины докопаться, да Кремнёв тогда ещё и фамилии-то такой не знал. А на старших курсах, когда, наконец, услышал про бунтаря-одиночку, у него уже другим голова была занята - поиском собственного в жизни пути, не связанного с Историей.