Страница 59 из 78
Гуляя и дыша свежим воздухом на дивных университетских аллеях сказочной красоты, любуясь величественным Главным зданием из-за деревьев и слушая звонкие трели и щебетания любвеобильных птиц, он приходил к печальному для себя выводу, что заигрался он на 5-м курсе в любовь... и заигрался крепко. Так заигрался, что Мезенцевой осточертел. Ещё чуть-чуть, и она волком бы от одного его вида взвыла.
Нельзя так, нельзя! - до пыток девушки опускаться, мучить собою её, заставлять по щелям и укромным углам прятаться, планы и привычки свои менять бытовые! Любовь - не пытка и не мука, не терзание и не истязание, а настоящий ПРАЗДНИК души и сердца любимого человека, ПРАЗДНИК светлый, величественный и духоподъёмный, прекрасный как весеннее небо и буйное солнце над головой! Так Таня однажды ему говорила - и была права. В этом с ней не поспоришь, не подискутируешь! Любовь не требуют настоящие мужики, не выпрашивают и не вымаливают на коленях, хвостом за дамой сердца не ходят наподобие комнатной собачонки: бред это всё, пошлые выдумки бездарных сценаристов и режиссёров, патентованных жуликов и мудаков! Они, мужики, любовь дарят любимым своим как с драгоценностями сундуки, чтобы сделать любимых счастливыми и духовно-богатыми!...
А что он, Кремнёв Максим Александрович, без пяти минут профессиональный историк, может БОГИНЕ своей в данный момент подарить кроме пессимизма, нытья и соплей, и слов дурацких, пустопорожних? Ни-че-го!!! Ровным счётом! Потому что пока у него и гроша ломаного за душой не имеется, не говоря про что посущественнее и посерьёзнее!!! И неизвестно, будет ли когда!... Вот отсюда и все его проблемы и беды проистекают!
Через три месяца он оканчивает Университет - так?! Так! И что дальше?! А дальше у него не будет впереди ничего, как у тех же сокурсников-москвичей: ни собственного угла, ни друзей, ни высокопоставленных родителей, ни работы. Одна сплошная пустота, маята, неопределённость и головная боль, одни бытовые неприятности и потуги! Он даже и прописаться будет вынужден опять у родителей в Рязанской области - смехота! - то есть оплёванным доходягой вернуться к тому истоку, с которого он и начал когда-то свой самостоятельный жизненный путь, когда с гордостью и надеждой великой в красавицу-Москву уезжал на учёбу.
Да, пока он ещё москвич - это так, прописан пока что в общаге! Однако ж пройдёт три коротеньких месяца по времени, и в столице он, новоиспечённый выпускник МГУ, будет уже никто - обыкновенный командировочный ветрогон-прихлебатель, случайный и не обязательный человек, каких в Москве миллионы по проспектам и вокзалам шляются, зубами щёлкают от зависти и обиды к коренному местному населению, у которого тут всё, а у них - ничего... И он будет щёлкать вместе с другими, никуда не денется - не барин и не блатной пацан; и ему надо будет всё начинать с нуля, как и остальным иногородним гражданам, что живут и работают тут по лимиту, на птичьих правах фактически, и перед каждой гнидою кланяются и унижаются, перед каждым столбом. Вот и ему за жильё и прописку предстоит нешуточная борьба - те же поклоны, кривляния и унижения, обивание кабинетов, лестниц и этажей, пьянки-гулянки с напыщенными ничтожествами! Это ему-то - не последнему выпускнику истфака с наивысшим историческим образованием, которому многие чопорные бездари и неучи-москвичи позавидовали бы тайно, а то и явно.
Пять лет назад ему повезло с жильём, сказочно подфартило, если начистоту, и это было сродни чуду: в переполненной людьми Москве жильё ему без-платно, в качестве поощрения за успешно-сданные вступительные экзамены, предоставил Университет во временное пользование как своему студенту. Теперь же про фарт и чудо надо будет забыть навсегда. И социальный фундамент в виде столичного собственного угла ему предстоит закладывать уже самостоятельно, без минимальной господдержки и помощи посторонних людей: друзей, родителей, родственников и знакомых... А получится ли у него здесь, в столице быстро жилищный вопрос решить, наитруднейший во все времена, крайне-запутанный, тёмный и криминальный, сумеет ли он выпросить-выбить у власти свой собственный угол в без-срочное и постоянное пользование, чтобы стать наконец москвичом? - Бог весть! Всё это было словно в густом тумане в апреле, мае и даже ещё и в июне, накануне выпуска, представляете! - развеивать который не очень-то и хотелось ему, сугубому мечтателю-идеалисту Кремнёву Максиму Александровичу, до последнего дня по сути продолжавшему трусливо и малодушно за могучие университетские стены прятаться, за иллюзию любви. Он знал, безусловно, что скоро он лишится всего этого - защиты внешней и подпитки внутренней, тех же преподавателей и друзей, - и останется совсем один в этом холодном, диком и бездушном мiре, как та же "одинокая сосна" Михаила Лермонтова. Оттого и страшно было ему в ближайшее будущее заглядывать, не обещавшее светлым и безмятежным быть, обещавшее как раз обратное: одни сплошные невзгоды, мытарства и неприятности... Вот он и тянул рязину, и откладывал мысли о послеуниверситетском одиноком и неприкаянном будущем на потом, как страус голову в песок поглубже прятал и прятал, чтобы не портить суровой и болезненной правдой жизни и надвигавшимися в сентябре страстями оставшиеся университетские деньки, и без того стремительно утекавшие.
Поэтому-то, повторим с грустью, он даже и приблизительно ещё не знал последней студенческой весной, с чего ему надобно будет начинать, куда и к кому идти, когда он осенью вернётся в Москву в качестве командированного калужского МНСа: голова его другим весь 5-й курс была занята и забита...
И получается, что напрасно, что пустяками и глупостями он тешил и изводил себя последний учебный год - самый, может быть, важный в жизни любого студента, самый ответственный и судьбоносный! Это когда его оборотистые сокурсники и сожители по общаге занимались ДЕЛОМ: крутились, как белки в колесе, наводили мосты и стрелки, обзаводились связями, блатные и халявные места искали повсюду, тех же москвичек с квартирами и прописками, а не иногородних барышень, от которых толку чуть... А он, дурачок малахольный, кретин или большой ребёнок, в это же самое время терзался-маялся любовной хандрой да идиотские фильмы смотрел двух выживших из ума евреев. Сиречь полностью заслонял ЛЮБОВЬЮ наиважнейший и наипервейший для себя вопрос - вопрос работы, жилья и прописки. На чём, между прочим, ЛЮБОВЬ и держится и стоит испокон веков как скала, и без чего она угасает, ещё и не начавшись даже, или вдребезги разбивается о бытовые неурядицы и проблемы. Это же очевидно! Достойным девушкам богатых женихов подавай с деньгами, связями и перспективой. Им не нужны и даром нищие идеалисты-мечтатели, мечтающие о любви в шалаше у чёрта на куличках!
И чего удивляться теперь, и сокрушаться одновременно, что доподлинно в его молодой судьбе было известно лишь одно: что станет он по сути столичным бомжом уже этим летом - со всеми вытекающими из данного дикого статуса печальными, а то и вовсе трагическими последствиями...
25