Страница 8 из 15
Теперь я начал догадываться. То есть догадывался я и раньше, один бурьян перед воротами чего стоил, но вот оно, подтверждение. Лошадь ведут на свадьбу не водку пить. Уж если дядюшка подобрал мне гардероб по мерке, то и дело тоже подобрал. По способностям. Ну и шар подобрал тоже. Вполне возможно, что и китайский, только не современной работы, а времен династии Шан. Хотя это совершенно не важно.
Шар вместе с подставкой я вернул в ящик. Остыть нужно. Настроиться. Обрести душевный покой. А для обретения душевного покоя нет средства лучше прогулки по окрестностям.
Я спустился вниз, вышел из дома. Земля и в самом деле тёплая. Воздух тянет ввысь, будь я чуть полегче – полетел бы. Но – не полетел. Потому что шагал осторожно, по въевшейся за армейские годы привычке: на незнакомой местности смотри в шесть глаз. Вот я и смотрел, куда ступаю. И смотрел по сторонам. И смотрел вверх. И оглядывался. Немного утомительно, зато жив. Правда, подкрадываться было некому. Степь. Но и в степи могут водиться тигры и драконы.
Я шёл и шёл, внимая природе. Возвышенность хоть и невелика, а позволяла видеть далеко – как солнце продавливает горизонт, как два самолета чертят параллельные прямые у того же горизонта, как полетел к дубравке коршун, как яркая звезда, Венера или Сириус, открыли ночь, – и нечувствительно оказался у границы моего поместья. Канавки с пологими краями. Опять взыграла ноздрёвщина, хотелось полей, лесов и рек, но я её, ноздрёвщину, быстренько придавил. Лесов мне не хватает, понимаешь. Лесной фонд покамест казённый, потому непродажен и неукупен. Хотя для нужного человека могут, пожалуй, сделать исключение, но кому нужен я?
Я раздумывал, идти ли дальше, нет. Решил – чуть-чуть можно. Сумерки сгущались, но до полной тьмы было время.
Перепрыгнул через канавку, и во время коротенького прыжка в груди замерло, будто во сне летаю. От свежего воздуха, верно. От лёгкости.
Прошёлся и по чужой земле. Ладно, не чужой, федеральной. Приблизился к лесу, но остановился. Что в степи полумрак, в лесу – тьма. Можно и лицо разбить, и глаз потерять запросто. В степи ногой в чужую норку угодить, и хорошо, если только растяжением связок обойдется. Нет, при малейшей возможности ночь следует проводить в своей норе.
Я ещё раз вгляделся в дальнюю даль. А потом в даль ближнюю. Где-то шагах в двухстах показалось, будто стоит девушка в сарафане, стоит и манит рукой, иди, мол, ко мне. Конечно же показалось. И темно, и далеко, и откуда здесь девушки, да ещё в сарафанах, и, опять же, зачем им я нужен?
Просто показалось, и всё тут.
Я решительно, назло мороку, повернулся и зашагал домой. Еле-еле разглядел канавку, и то скорее мышечная память подсказала. Прыгнул обратно – с тем же чувством полёта во сне.
Где-то на пути к бассейну увидел странное: на земле медленно двигались синие огоньки. Спиралью. Как водоворот. Крохотные, как звезды Утиного Гнездышка. Водоворот этот был метра два в поперечнике. Я нагнулся, даже встал на четвереньки, пытаясь разглядеть, что же это тут светится. Не сумел. Решил, что светлячки, только очень маленькие. Может, они в Красную Книгу занесены, или даже пока не открыты.
Я осторожно обошёл водоворот, стараясь не раздавить чудесных насекомых. Сколько я при этом раздавил нечудесных, в счёт не идёт.
Уже у бассейна меня встретил Войкович, с фонарем. Такой фонарь ненаправленного действия, кампусный. Тебя все видят, а ты лишь метров на пять. Ну да, он специально такой и взял, чтобы я его издалека углядел. Мы дошли до барского дома, ну, то есть просто до дома, и Войкович передал мне фонарь, сказав, что аккумулятора хватит на тридцать шесть часов непрерывной работы, а когда вот тут замигает красный огонёк, значит, требуется подзарядка, и он тогда возьмет и зарядит от ветряка. Потом дал ещё два фонарика, мелких – один налобный, другой ручной, с направленным светом.
– А керосиновая лампа? – спросил я.
– Есть свечи. В каждой комнате. Могу принести и керосиновую лампу, но если у вас нет навыка обращения с ней, то, возможно, стоит отложить лампу на завтра?
Я согласился. Керосин, стекло, фитиль – все это лишняя морока. Зачем она, когда светодиодный фонарь давал достаточно света, особенно в помещении. Как дюжина свечей.
Войкович проводил меня до спальни, где рядом с кроватью стояла тележка с холодными закусками, а на массивном столике тяжелый стакан, бутылка водки и бутылка коньяка.
– Коньяк – продукт местный. Ну, пусть бренди, но дядюшка ваш именовал коньяком. Виноград свой, бочки натурально дубовые, опять же из местных дубов. Водку делает Анна Егоровна, преотличная водка. Из районной пшеницы. Если у вас другие предпочтения, могу принести вино. Дядя ваш употреблял перед сном обыкновенно водку, иногда коньяк.
Я ответил, что довольствуюсь тем, что есть, а там посмотрим. И да, дом на ночь запирают?
– Разумеется. Он же был заперт, когда вы приехали. Хотя чужих здесь давно не видели, но порядок есть порядок. Ваш дядя и оружие часто при себе держал, револьвер. Для порядка. Хотя ни разу на моей памяти не выстрелил.
– Это хорошо, – ответил я чистую правду. Блажен муж, которому нет нужды стрелять из револьвера.
Войкович ушел, пожелав напоследок спокойной ночи.
Он ушёл а я остался.
Нет, спать я не собирался, пока, во всяком случае. И водку пить тоже не собирался – ни свадеб, ни поминок в пределах видимости нет. А просто так пить пока не выработалась привычка.
Я посидел пять минут на кровати, не очень уж и широкой, рассчитанной на здоровый сон одинокого человека, сидел, оглядываясь по сторонам. Чёрная шёлковая пижама, и шёлк натуральный. Хотя вряд ли местный. Хотя кто этих Карагаевых знает.
По сторонам стояла тяжёлая мебель натурального дерева, всё тот же девятнадцатый век: ни пластика, ни древоплиты. На полке пара подсвечников, каждый на две свечи. Подсвечники серьёзные, чугунного литья, такими шулеров бить удобно. Свечи на месте. Щипчики для снятия нагара. Спичечница – для наших дней редкость.
Я осмотрел кампусный фонарь. Основательный. Не из дешёвых. Ага, есть три режима работы. Поставил на экономный, стало светить втрое тусклее. Поставил на сверхэкономный – свету в полспички. Вернул на экономный.
Стал испытывать налобный. фонарь Четыре режима – стандартный, экономный, красный и зеленый. И, наконец, ручной фонарь. Кисть продел в петельку. Режимов только два – яркий и очень яркий. Поспешил выключить и стал заново привыкать к полутьме.
Сколько не оттягивай, а дело нужно делать.
Взял кампусный фонарь и вышел в коридор. Во имя стиля лучше бы зажечь свечи и идти с подсвечником в высоко поднятой руке, но я пока не знаю, есть ли в доме сквозняки. Кампусный фонарь не задует ни неожиданный ветерок, ни бойкое приведение. А в этом доме привидения есть. И это не фигура речи, не украшательство. Я их чувствую, привидения. Ну, или то, что принимают за привидения.
Но сейчас не они не давали мне спать. Время не пришло, взаиморасположение небесных светил не привиденческое.
Я поднялся в мезонин, зашёл в полуночный зал, достал из футляра хрустальный шар, поставил перед собой на стол, сам сел в кресло. Фонарь перевел в спичечный режим, а потом и вовсе выключил. В окнах августовская ночь в фас и профиль. Звёзд много, луна явится сразу после полуночи. Будем ждать, недолго уже.
Вокруг жизнь. Стрекот цикад, уханье филина, рокот ветряка, шелест травы. Слух потихоньку очищался после городской сажи. Да и сам зал, верно, играет роль акустического усилителя.
На востоке посветлело, а потом и месяц поднялся, стареющий.
Что ж, пора.
В хрустальном шаре, освещенном звёздами и луной, заклубилось марево. Что оно клубится в моем сознании, а шар – это лишь экран, проекция, не столь и важно. Важно другое – что я в этом мареве увижу.
Мудрить не стану, пойду классической тропой. Настоящее время. Ну, о ком думаю я, смотреть не стану. Потому что смотреть, в общем-то, некого. Ольга? Лучше не надо. Известно ведь, не хочешь узреть неприятное – не подглядывай. Ну, как не одна она, Ольга?