Одна на Троих

И в течение года, как выяснилось десять недель назад, потихоньку переводила свои обязанности на других сотрудников. Вполне успешно, но. . . Проблема оказалась в том, что она не учла одну важную вещь. Да что там! Первостепенную! Себя! Ту, которая связывала нас всех и, когда мы на своей шкуре почувствовали её отсутствие, я впервые в жизни понял, насколько важную роль может играть всего лишь один человек в жизнях нескольких тысяч.

Амортизатор, связующее звено, да как ни назови!

Нам позарез нужен такой человек!

Попытки работать, как все, с треском проваливаются! Когда ты видел, как работает идеально отлаженный механизм, ты уже никогда не согласишься на меньшее! Я, Никита Владимирович Соболев, точно не соглашусь!

Клуб, так клуб. И первые полчаса в деловой, отлично изолированной, зоне, действительно приносят облегчение, а затем раздражение возвращается. Не внутреннее, внешнее. И вызвано оно голосом, который я сразу же узнаю. Странно было бы не узнать своего одноклассника, однокурсника, слава богу, судьба уберегла от дальнейшего пересечения. Но иногда, видимо в целях того, чтобы больше ценил её заботу, подбрасывает такие волшебные встречи.

Крапивин, за сегодняшний день мне напоминают о тебе уже во второй раз. . . Чего тебе от меня надо?. .

Собираюсь свалить, но, громкая речь, уже явно подвыпившей компании, заставляет притормозить и прислушаться.

– Борь, да это ж самая жаркая пора снятия сливок. И не только их, – поясняет Крапивин, и его приятели взрываются дружным ржачем.

– Да я такую пору себе, хоть каждый день могу устраивать, – в ответ ему выдает, судя по всему, тот самый Борис.

– Это не то! Поверь мне. Свежий выпуск, который ещё не измордован поиском работы, и пока ещё не согласен на всё – это охренительный коктейль наивности, полной самоотдачи, а если там обнаруживается ещё и невинность! Бинго!

Ещё один оглушительный залп смеха разрывает сумеречную атмосферу помещения.

– Такое ещё бывает? – интересуется кто–то третий.

Ответа не следует, что вызывает ещё большую волну гогота.

– У меня в этом году три кандидатуры на затест, – продолжает Крапивин, когда компания успокаивается и решает переместиться в зону бильярда. – Насчёт невинности совсем неуверен. С такой внешностью до окончания школы бы дотянуть, – его реплику сопровождает завистливый присвист. – Лидирующая позиция у Аленького цветочка, – хохотнув, добавляет он. – Как у самой покладистой, гибкой и готовой на всё.

– Крапивин, а что это тебя в этом году на ролевуху потянуло? Хочешь почувствовать себя настоящим Чудовищем? – хмыкает Борис, – Так ты оно и есть, только скрытое.

Смех компании повторяется, но уже более сдержанный, заискивающий.

– Да не, девчонка симпатичная, а фамилия Алова, наши ей сразу прозвище и придумали.

– А она?

– Отзывалась. Судя по всему, привычная. Я ж говорю, гибкая. Партия?

Гибкая, значит. . . Что–то я как–то не заметил, или давить нужно было сильнее, чтобы прогнулась. . .

Взамен приходится давить свою волну раздражения, неприятно прокатывающуюся по всей грудной клетке и рассыпающуюся по спине колючими искрами.

"Готовая на всё", но для него. . .

"А какого хрена?! ! " – встает передо мной справедливый вопрос. И вместо того, чтобы развернуться на выход, я делаю шаг в направлении компании, с твердым намерением влиться в неё на пару ближайших партий.

Если бы я следовал всем советам, что давал мне отец, я навряд ли бы дожил до этого момента. На мое счастье, кроме отца у меня была очень мудрая мать, которая сделала всё от неё зависящее, чтобы я научился думать своей головой. Но надо признать, отцовский опыт, особенно по части отношений с людьми нашего круга, никогда не давал сбоев.

Сейчас я воочию наблюдаю ситуацию, к чему приводит стремление окружить себя сверх меры лояльными особями.

В быту я это ещё бы понял, но иллюзия собственного совершенства в рамках бизнеса может сыграть очень злую шутку.

Вот как сейчас. С Крапивиным.

У меня есть понятия, и если бы градус алкоголя в его крови был выше, я бы плюнул и постарался просто вычеркнуть из памяти сегодняшний день, но он трезв, абсолютно, из чего следует, что цель пребывания в клубе не отдых. Проверяет своих же? Ну да, для такого голова должна быть свежей, что совершенно не мешает моим планам развести этого болвана, как ребёнка.

Первая партия для разогрева. Усыпить бдительность, позволить увериться в мысли, что он центр Вселенной, ну или, по меньшей мере, пуп земли.

Отлично!

Ну а теперь ставка. Аккуратно, чтобы не вспугнуть. Комплимент работе его кадрового отдела, заставляет его насторожиться.

Крапивин никогда не был дураком, поэтому пальцы, мгновенно сжимающие кий в сильном захвате, выдают резкую смену настроения. Его глаза сужаются:

– Соболев, что тебе нужно?

– Цветочек Аленький, – прямо в лоб заявляю ему я, но поясняю: – Слышал обрывок беседы. Заинтересовала. Мне такие не светят, сам понимаешь.

Не верит, и это логично, мы знаем друг друга достаточно, но собственная значимость уже полностью опутала его мозг, поэтому он снисходительно ухмыляется и рекомендует:

– Так ты бы не представлялся, Никит, и не только бы светили, но и давали, – критически окидывает он меня с ног до головы, добавляя: – Возможно.

Компания вокруг удовлетворённо фыркает.

Переход на личности, это его любимый приём. Один на один никогда. Только, если за спиной есть поддержка. Она у него одна из мощнейших, чем, собственно, и обусловлен невероятный успех его дела. А, ну и ещё кое–чем, но сейчас не об этом.

– Ну так что насчёт Цветочка? – корректирую беседу я.

– Не интересует, – демонстративно разворачивается он ко мне спиной.

– Участок 28.

Мне хватает одной фразы, чтобы моментально его развернуть и получить его же полное внимание.

– Соболев, у тебя с бабами всё настолько плохо? – то, что должно было бы звучать, как издёвка, скатывается в злобное шипение.

Это и понятно, мой участок против его всего лишь условно перспективной сотрудницы.

– А давай! – вспоминает он о своем божественном навыке игры в бильярд.

Неплохом – да! Но нет, до нимба ему ещё забивать и забивать.

Свой я приобрёл благодаря Илье. Я хотел у него выиграть хотя бы раз. Хочу до сих пор.

И когда Крапивин понимает, что ни Цветочек, ни участок не светят теперь именно ему, а я, предполагая реакцию Аловой, требую оформить всё документально, цвет его благородной, бледной кожи начала идёт пятнами, а затем приобретает равномерный багровый оттенок.

Что давно не проигрывал?

– Какого ты вылез из своей. . .

– Подписывай, – уже совсем другим тоном перебиваю я его, потому что на оценку моего бизнеса девчонкой я могу закрыть глаза, а Крапивинская неработоспособность и разборки связанные с этим в мои планы сейчас совсем не вписываются. – Отлично, – выхватываю я у него оба листа. – Не забудь завтра предупредить своих, что мне назначено, – напоминаю я, слыша себе в уже в спину смачный посыл.

Новый стимул, Крапивин, чтобы не заплесневеть, не благодари!

Аленький цветочек, а ты поцветешь пока в нашем огороде, оценишь грунт, чтобы было потом, с чем сравнивать.

Что за?! !

А где же напор, вызов, прущая самоуверенность?

Она сама любезность и покорность.

Даже сидя за её спиной, я, кажется, вижу эти прикрытые ресницы, и лёгкий румянец стеснения на щеках.

Чёрт! Может, ну её нафиг, пока непоздно?

Но вчера вечером Славка ещё раз подтвердил, что если бы не её граничащее с манией желание работать на Крапивина, она точно бы нам подошла. И предупредил напоследок, чтобы я её не трогал, каждый должен набить свои шишки.

Ладно, выбор у нас всё равно небогат, а договор составлен таким образом, что она должна выложиться на все сто, как собственно и мечтала.

С удовлетворением отмечаю, вздрогнувшие плечи, среагировавшие на мой голос.