Двенадцать

– Каждый сам выбирает, что важно ему в жизни. Например, Лист носит с собой несколько книжек о растениях, и я надеюсь, это спасет однажды меня, поскольку я все свободное место потратил на инструменты и оружие.

– Не поняла, – теперь пришел мой черед уточнять. – Вы хотите сказать, что, несмотря на то, что у вас есть дома, вы всегда носите все вещи с собой, потому что можете в любой момент туда не вернуться?

– Что-то вроде того, Таша-Татьяна. Именно поэтому мы посчитали, что тебе с пустыми руками идти нельзя, – ответил Моэр, прищурив глаза. – Это странно, если у человека с собой нет походного минимума. Это подозрительный тип.

– А как же ощущение дома? А родители не переживают, что их дети могут в любой момент уйти и не вернуться? – продолжила расспросы я.

– Что ты! Одному идти, это самоубийство. Дети одни никуда не пойдут, но должны быть, на всякий случай, обеспечены необходимым, – ответила Лист. – Давай я помогу тебе и понесу колчан. Мо совсем тебя навьючил.

Лист, с присущей ей серьезностью, показала брату язык и пошла вперед. Я же подошла к стоящей на крыльце дома бабушке Нани, чтобы поблагодарить за гостеприимство. На прощание я получила объятие с могучим покрытым мхом деревом, оставшиеся от завтрака яблоки и заботливые напутствия:

– Мне кажется, они могу забыть, что тебе нужно есть больше, чем им. Напоминай им и береги себя, Таша. И за внуками моими следи, они иногда считают, что бессмертны!

– Большое спасибо! Не знаю, увидимся ли мы еще, но мне вас уже не забыть! – только и ответила я и поспешила следом за моими удаляющимися компаньонами.

Вынужденная бежать, потому что на один шаг Лист или Моэра приходилось два-три моих, я дошла до конюшни. Местные лошади также имели колоссальные размеры. Чтобы взобраться на одну, Моэру пришлось даже меня подсадить. Хотя на обычную я, посещая конноспортивный клуб, садилась легко. Только я разместила все вещи на доставшейся мне серой красотке в яблоках, сверху ощущавшейся по меньшей мере верблюдом, Моэра окружил десяток нарядных детишек, напевающих веселые песенки.

– Дядя Мо, дядя Мо, когда вы вернетесь и раскрасите наши окарины? Вы обещалиииии, – заверещала светловолосая девочка, а это ее «обещалиии» подхватили еще пара ребятишек.

Моэр, первый на моей памяти раз приняв серьезное выражение лица, сказал:

– Вообще-то, вы должны были уже раскрасить. Сами.

Детки на секунду насторожились, но тут же засмеялись, и Моэр вместе с ними.

– Смотрите, – он показал на меня. – Это милая леди не из наших краев, и, как в песне про таинственную принцессу, нам с сестрой необходимо найти ее дом. Поприветствуйте.

– Здрааавствуйте, таинственная принцесса, – в разнобой прокричали дети.

Сидя в седле, я неуклюже поклонилась и спросила:

– Дядя Моэр ваш учитель? И чему он вас учит?

На этот раз ответила девчушка лет пяти, с самого начала ревниво схватившая музыканта за руку:

– Дядя Мо должен готовить нас к осеннему празднику, и учить песни.

Затем девчушка повернулась лично к Моэру и, пригрозив пальчиком, заговорила:

– И тебе не стоит отправляться в странные приключения!

– Не волнуйся, Фили. Я вернусь, и у нас еще будет достаточно времени для репетиций, – улыбаясь, сказал парень. – Сейчас меня ждут семейные дела и увлекательное путешествие на Дэ. Помнишь же моего коня? Он меня привезет обратно. Даже, Дэ?

И на пару секунд забыв обо всех, Моэр прижался лбом к голове бурого колосса в мире лошадей, с черными мудрыми глазами. Парень потормошил животное по гриве, и сказал мне, заметив мой заинтересованный взгляд:

– Это Дэд, мой конь. Мы, можно сказать, росли вместе. И он тоже очень любит музыку!

Натянуто улыбнувшись Моэру, я решила растопить лед, стеной выросший между местными детьми и мной, представшей в их глазах жестокой похитительницей учителя, и предложила им яблоки, доставшиеся мне от бабушки Нани. Но стоило мне протянуть фрукты детям, как они захихикали и, предварительно обняв Моэра, убежали.

– А что я сделала не так? – спросила я, совершенно сбитая столку.

– У нас не делятся едой, если у тебя ее не пх'осили, – пояснила мне Лист. – А это еще и дети. Они же постоянно состязаются, кто сможет больше получить плодов или поймать животных. А сейчас этим действием ты им в лицо сказала, что они малявки, и ничего сами не могут. Наши дети такое не любят.

– Да, Таша, с детства каждого учат, что чем взрослее ты становишься, тем более самостоятельным ты должен быть, все меньше внешних факторов тебе нужно для жизни, и все больше ты можешь получить сам, – отметил Моэр.

– Дааа, но еще, мне кажется, что наш Мо создал себе сателлитов из этих детей. Так что ни в ком случае не показывай, что тебе достается его внимание. Иначе из куста в голову влетит камень.

– А кто с нами еще идет? – спросила я, заметив, что Моэр вывел из конюшни двух лишних лошадей, на что парень мне ответил:

– Зелья и Шаяль. Но на рассвете они зашли к нам и сообщили, что догонят ближе к вечеру. Так что идем пока без них максимально прямой дорогой вдоль реки.

И во исполнение обозначенного плана дальше мы весь день, молча, скакали рысью вдоль реки, изредка останавливаясь, чтобы напоить лошадей, так что я была предоставлена себе и своим мыслям. Природа, наполненная красками жизни, чередующая бурные леса и сухие каменистые районы, повсеместно покрывалась жилищами. Люди жили буквально везде и мы, переезжая из одного поселения в другое, практически никогда не теряли из виду хотя бы парочку жилых домов.

После того, как мы покинули город, до границы которого пришлось скакать не меньше двух часов, я заметила впереди лишь небольшой просвет земли, выглядящий девственно-чистым. Но и то оказалась лишь условная граница, за которой вновь шли несчитанные количества жилых поселений.

Редко у нас затевались разговоры. Например, я пыталась выяснить у моих попутчиков о структуре власти в этом мире. Ребята меня не поняли, и все переводили разговор на то, как важные вопросы решаются голосованием, и что в основном людям никто не нужен, кроме родственников и ближайших соседей, под которыми, по всей видимости, подразумевались жильцы около сотни окружающих дом семейств.

Также пока мы ехали, Лист пыталась учить меня общаться с лошадью, и показывала положения губ, при которых свист практически переходил в ультразвук, понятный лошадям:

– Гляди, если поместить язык между вех'ними и нижними зубами, вытянуть губы вот так и медленно дуть, то получается еле уловимый нашему уху свист. Если делать именно так, то половина звука, выходящего из твоих уст, не улавливается нашим слухом. Или, может, ты его слышишь? – спросила Лист, не терявшая надежды отыскать у меня хоть какие-то способности, которым не обладала сама.

Пока в этом я была бесполезна.

– Давай, испытай!

Последняя фраза Лист заставила меня неосознанно улыбнуться. Из-за своей картавости она так старалась избегать слов с буквой «р», что, иногда, дабы не снижалась скорость речи, использовала первый приходящий в голову синоним. Из-за чего страдала логика. Надеюсь, она не заметила мой смешок.

Не показав смущения, Лист засвистела, и сначала я слышала звук, а затем нет. Зато ее лошадь все поняла. Остановилась и дала Лист слезть с себя. А у меня же в голове не укладывалось, каким образом можно с кем-то общаться языком, который ты не то, что не понимаешь, а даже не слышишь? Так можно и ругательств бедному животному наговорить. Но, ни Лист с Моэром, ни их коней это совершенно не смущало. Это просто работало и все. Но не у меня. После получаса безуспешных и уничтожающих мою самооценку попыток я предложила остановиться, слезла с лошади и пошла посетить ближайшие кусты.

Чем больше я узнавала об их мире, тем непривычнее мне становилось. Ненавижу перемены. Какой бы не была моя жизнь до этого, в минуты чего-то нового мне страстно хочется ухватиться за старое, посчитать количество дней до возвращения, срочно все отменить и вернуться. Обычно я хотя бы знала, как возвращаться и куда, чего ждать. Даже эта эпидемия. Мои родные остались жить. Да, я потеряла Лизу, но, страшно признать, иногда все равно было так хорошо от осознания, что в моей жизни, кроме этого, практически ничего не изменилось.