Страница 13 из 23
Севериан проживая не так уж и далеко от Пафлагонии, без всякого сомнения слышал об Александре, знал он и об оракулах человека-змеи Гликона, земного воплощения бога Асклепия. Он на минуту задумался, хотя его будто вытесанное из камня лицо ничего не выражало. Глядя всякий раз на него, Рутилиану казалось, что боги хотели сделать из его лица нечто прекрасное и мужественное, но в последнюю минуту их кто-то отвлек и они бросили все как есть.
– Послушай, Рутилиан, мне донесли лазутчики, что Осрой покинув Артаксату, со всем войском движется сюда, в Каппадокию, – Осроем наместник называл парфянского стратега Хосрова. – Я хотел бы знать, что мне делать? Остаться здесь за стенами Кесарии, пережить осаду, дождавшись наши легионы из Рима или двинуть вперед со своим легионом и разгромить нечестивых врагов. Мои воины как пустынные львы разорвут персидских волков, растопчут их змей на копьях17, – хвастливо заявил он. – Ты же не сомневаешься в нашей доблести?
– Конечно, нет! – ответил Рутилиан, а самому вдруг пришла в голову известная пословица, что живая собака лучше мертвого льва. Но из благоразумия, осторожный сенатор промолчал.
– Можешь ли ты попросить оракул от Гликона? Для меня. – Севериан просительно глядел на своего дальнего родственника и тому это очень польстило.
– Конечно, мой дорогой! Конечно! – ответил Рутилиан, широко улыбаясь. – Я немедленно пошлю в Пафлагонию моего слугу, которого недавно купил в Риме. Он брадобрей. Он оказался очень сметливым и проворным. Я пошлю его.
– У тебя есть брадобрей из Рима? Хвала богам! Как я устал от местных парикмахеров, они ужасно бреют, я целый день хожу в порезах. Завтра, перед тем как отправить за оракулом, пришли его сюда во дворец. Хоть кто-то сделает мне бритье по-римски.
Брадобрей Атилий, купленный Рутилианом после наводнения у лавочника Феодора, быстро прижился на новом месте. Он был ловким в делах, толковым и расторопным. Молодой жене Рутилиана Юлии он понравился, сделав ей самую модную прическу среди римлянок. Так что она, приехавшая из глухой азиатской провинции, теперь ничем не отличалась от горожанок.
Сенатору Рутилиану, сильно облысевшему, голова которого сверкала как мраморные шары в большом Цирке, Атилий сделал несколько париков. Один – черный, густой и пышный он сразу примерил на Рутилиане к вящему удовольствию последнего. «О, я в нем похож на Гая Юлия Цезаря в расцвет его молодости!» – восхищенно воскликнул тот. На что жена Рутилиана, не лишенная юмора, спросила: «А ты с знавал цезаря?»
Второй парик из белокурых волос, спускавшихся прядками на шею и щеки, делал старого сенатора похожим на германца. Юлия и здесь пошутила: «Возьми в руки дубину и отправляйся в леса! Да не забудь штаны прихватить». Вызывать насмешки над собой не входило в планы сенатора. Одно дело, когда над тобой дома смеется жена и совсем другое, если начнут смеяться знакомые, среди которых много щеголеватых бездельников, следящих за модой. И он остался с непокрытой головой. Уж лучше пусть потешаются над лысиной, чем над его экстравагантностью.
Атилий не бывал в Кесарии. Город, как и многие полисы, основанные греками, имел понятную структуру: центральную площадь, на которой размещались торговые лавки и административные здания, основной храм, посвященный божеству-покровителю, и протянувшие в стороны улицы, образующие геометрически правильные квадраты. Он бродил мимо лавок, слушал разноязыкую речь, засматривался на местных женщин.
Сенатор сказал, что завтра надо явиться во дворец наместника и побрить его, а затем, он, Атилий, с важным поручением отправится в Пафлагонию. И вот бродя по улицам, Атилий заметил излишнее оживление, какое для буднего дня выглядело необычным. И без того шумные жители Азии словно начисто лишились слуха: каждый стремился перекричать другого, желая обратить на себя внимание.
– Что случилось? – спросил Атилий у торговца книгами. – Вора поймали?
– Нет. Парфяне захватили Артаксату и идут сюда. А мы спорим…
– Зачем же спорить? Нужно собрать народ на стены, закидать их копьями, – Атилий непонимающе смотрел на продавца.
– Мы иудеи. Легионы Адриана заставили покинуть нас священную землю Иерусалима, и мы хотим вернуться. С помощь парфян или без них.
– Ясно! – озадаченно пробормотал Атилий.
Вскоре ему стало понятно, что город был разделен на две половины: греки поддерживали римлян, а евреи, армяне и жители других народов были за парфян.
«Застану ли я здесь римские легионы, когда вернусь из Пафлагонии?» – задал себе вопрос Атилий.
Из дверей таверны «Золотой орел» до него донесся громкий хохот. Войдя внутрь, он понял, что завсегдатаями здесь были легионеры, расквартированные в Кесарии. Отсюда и название таверны, ведь золотой орел являлся знаком каждого воинского подразделения, без него легион распускали. В центре, за столом сидело пятеро легионеров, главным из которых был крупный горластый центурион, чуть старше тридцати лет. Он метал кости, а вся компания развлекалась, участвуя в этой непритязательной игре популярной как в Риме, так и на окраинах империи.
«Давай, Афраний, кидай! Швыряй, наконец, эти кости!» – кричали они.
Центурион метнул и по его огорченному виду стало понятно, что проиграл. Легионеры загалдели, кто-то из них принялся сгребать выигрыш – целую кучу медных ассов. Несколько монет упали со стола, покатились к ногам брадобрея.
– Не вздумай подбирать! – крикнул ему Афраний. Потом, присмотревшись к Атилию, он встал и покачиваясь на ногах от выпитого, медленно подошел. – Откуда ты? Раньше я твою морду здесь не видел.
– Я раб сенатора Рутилиана, – осторожно ответил Атилий, которому не хотелось попасть в неприятности.
– Рутилиана? – переспросил Афраний, ухмыляясь. – Это того толстого и лысого патриция из Рима, приехавшего сегодня с молодой женой?
– Да, – подтвердил Атилий, намереваясь ретироваться.
– С этой красоткой я не прочь позабавиться, – осклабясь, сообщил центурион под гогот легионеров. Он нависал массивной фигурой над щуплым брадобреем. – А ты, не следишь ли за нами, не шпионишь для гнусных персов, раб? Нам тут рассказываешь сказочные истории про сенаторов, а сам…
Афраний надвинулся на испуганного Атилия и плотно прижал его животом к стене, так что вырваться было невозможно. В лицо Атилию ударил отвратительный запах вина, рыбы и чеснока.
– Я ничего не выслеживаю. Клянусь, Юпитером! И вообще, я завтра должен брить наместника Севериана. Боюсь, ему не понравится, если вы…
– Так что ты сразу не сказал! – центурион отступил и с силой хлопнул Атилия по спине в знак дружеского расположения. – Наместник самый уважаемый нами легионерами человек. Он никогда не жалеет для простых воинов ни сестерций, ни своего времени.
– Да, да, – загалдели остальные, – Севериан наш командир. Он поведет нас в бой!
– Тебя как зовут? – поинтересовался Афраний.
– Атилий.
– А я центурион шестой центурии десятой когорты Афраний Силон. Пойдем за наш стол, хорошо проведем время.
На другой день помятый и не выспавшийся Атилий прибыл во дворец наместника, где нетвердой рукой начал брить жесткие щеки Севериана иногда нанося болезненные порезы. Однако Севериан лишь довольно крякал и, в конце концов признал, что это лучшее бритье за последние годы, которое он получил. «Клянусь, – сказал он, – если бы Сизенна не был моим родственником, я бы заставил его продать тебя. Но долг хозяина обязывает угождать гостям» …
Так уж получилось, но в Пафлагонии Атилий попал на трехдневные празднества, своего рода мистерии похожие на элевсинские, который каждый год устраивал жрец Гликона Александр. Был как раз первый день, когда зрителям демонстрировали изгнание из общины христиан и эпикурейцев. Высокий и статный Александр, воздев руки к небу зычно провозглашал: «Христиане вон!» Толпа на городской площади ему вторила: «Вон эпикурейцев!»
Почувствовав, как кто-то тронул рукав его туники, Атилий обернулся, увидал перед собой женщину среднего возраста. Взгляд ее показался брадобрею отчасти безумным, а отчасти настороженным.