Страница 28 из 85
А готова ноет до сих пор… Гжегош ощупал пострадавшее место. Так и есть — волосы на затылке слиплись в колтун, пропитанный запёкшейся кровью, а под ним прощупывается немалых размеров шишка. Неудивительно — шпага у русского была старомодная, размерами мало уступающая североевропейским валлонам — с соответствующим по габаритам эфесом. Так что ещё повезло, вполне мог и череп проломить…
Запёкшаяся кровь неприятно стягивала скальп, место удара саднило, пульсировало тупой болью. Как бы не воспаление… Гжегош заозирался. Справа, за жиденьким малинником мелькнула прогалина — на таких нередко встречаются ручейки или бочаги с бьющими на дне холодными ключами. То, что ему сейчас нужно.
Он сполз с седла (голова отозвалась вспышкой боли) и повёл коня в поводу. Казаки, сопровождавшие «современника» и его спутника, гусарского поручика — как там, бишь, Ростовцева? — не побрезговали притороченным за седлом суконным, в форме бочонка, чемоданом и саквами. Так что ни скудного запаса медикаментов из двадцатого века, ни даже чистой пары белья, которое можно было бы пустить на бинты, у Гжегоша не было. Придётся разрывать рубаху — не выходить же на шлях эдаким пугалом? Оружия у него нет, уланская шапка-рогатувка валяется на поляне где их застигли врасплох, куртка заляпана кровью и засохшей болотной тиной… Нет уж, прежде, чем искать своих надо привести себя в порядок. И поспать, хотя бы немного, а перед сном — ещё раз поудивляться, что клятый москаль не прикончил его (как непременно поступил бы сам пан Гжегош) а отпустил на все четыре стороны.
Увы, поспать не удалось. Нервы вибрировали натянутыми струнами, и стоило хоть на миг сомкнуть глаза, как малейший звук — шум ветра в листве, шелест крыльев пролетевшей птахи, жужжание пчелы — безжалостно выдирал его из полудремотного состояния, не давая восстановить силы. В итоге, осознав тщету своих усилий, Гжегош ещё раз искупался в обнаруженном бочажке (вода, и правда, была ледяной холодной), перевязал голову полосой ткани, оторванной от подола рубахи. Очень хотелось есть, но всё съестное досталось проклятым казакам — в сухарной сумке нашёлся лишь кусок зачерствевшей горбушки, которую Гжегош и проглотил, предварительно размочив в воде — шатающиеся зубы требовали бережного с собой обращения…
Утолив наскоро голод, он прилёг на мох, закинув руки за голову. Пора было подумать о будущем.
Итак, что у него в пассиве? Затея с библиотекой провалилась, причём дважды. Теперь в руках у него нет даже тоненькой брошюрки, способной стать свидетельством его «иновременного» происхождения — не говоря уж о более весомых доказательствах, в виде мосинского карабина и прочих артефактов из будущего. Единственное, что осталось — часы, отличная дорогая «Омега», подарок отца, увы, не выдержавшая встречи с болотной водой. Вспомнив об отце, Гжегош невесело усмехнулся. Старший пан Пшемандовский упокоился под памятником на Краковском кладбище, всего год не дожив до обретения Польшей свободы — а его подарок сын носил аж до середины двадцатых годов следующего века, когда сменил престижную, но безнадёжно устаревшую механику на новомодные «умные часы»….
Впрочем, всё это в прошлом… или в будущем? Какая, в сущности, разница…
Итак, никаких доказательств его невероятной истории не имелось. А следовательно, на первоначальном плане — войти в доверие к Императору и предупредить его о грядущих ошибках и просчётах, переписав тем самым историю Европы — можно ставить жирный крест. Ему попросту не поверят, а то и вовсе сдадут в ближайший сумасшедший дом — если, конечно, сумеют найти в дикой Московии подходящее заведение. К тому же, не следовало сбрасывать со счетов слова «современника» о том, что вариант истории, в котором они сейчас находятся, какой-то «не такой». Вот и доказательства тому имеются, даже и без слов русского — оказался же Восьмой уланский полк в котором он, Гжегош Пшемандовский, имеет честь состоять в качестве рядового жолнежа, не на северном фланге Великой Армии, где-нибудь под Клястицами или Полоцком, а здесь, в двух десятках вёрст от Вязьмы! Да и Бородинское сражение состоялось на два дня позже положенного срока… Это, конечно, мелочи — хотя, если подумать, не такие уж и мелкие, чтобы не принимать их во внимание. Неизвестно, сколько ещё подобных расхождений предстоит обнаружить.
И это, безусловно, тоже следует записать в пассив — как и гибель Булгарина, на покровительство которого он всерьёз рассчитывал. В активе таким образом остаётся один-единственный факт: он жив и даже не ранен (разбитая физиономия не в счёт), и имеет возможность вернуться к своему полку. Не придётся даже ничего придумывать: наверняка есть и другие спасшиеся, об обстоятельствах разгрома обоза в штабе уже известно. Достаточно рассказать всё, как было, опустив, разумеется, некоторые детали вроде огнемётного бронетрактора и поединка на лестной поляне. Ну а там… — он поворочался, поудобнее устраиваясь на пухлой подушке мха, — там видно будет.