Страница 36 из 95
Его опять накрыло. Он уже различал, где поверхность, но никак не успевал доплыть. Лёгкие сами собой пытались вдохнуть воду судорожными спазмами, Тром сопротивлялся этому, как только мог, но воздух был слишком далеко.
Внезапно его выбросило из воды, он вдохнул, и тут же его снова накрыло, перевернув, и, не видя ничего и не чувствуя ничего, кроме пены, он врезался всем телом в дно. Сначала растерялся, попытался оттолкнуться, но море хлестнуло сзади и понеслось дальше. Поединщика протащило по песку и камням, он ободрал ладони, сорвал ногти, но встал на четвереньки, по локти в воде, сплюнул пену и приготовился к новому удару. Шваркнуло так, что чуть не перевернуло через голову, но он заметил берег. Бросился к нему на четвереньках, чувствуя волну сзади. Упал от удара, снова встал, уже на ноги, пытаясь побежать к берегу, но онемевшие мышцы не слушались вовсе. Так, падая и вставая, он постепенно выбирался на сушу.
Дальше, там, где от волн остаётся только пена, лежал Марк и тяжело дышал. Тром добрался до него, продираясь сквозь откатывающиеся волны, чуть не падая, и склонился рядом:
— Я здесь, вождь. Ты цел? Или тебя надо нести?
— Помоги встать.
Тром помог. Марк сначала держался за него, потом отпустил. Кровь вперемешку с водой капала с его правого локтя. Одежду разодрало, но кости, видно, были целы — Марк указал рукой на берег. Там лежали трое — капитан и два матроса, а Олаф присел возле капитана и давил ему на грудь. Кажется, капитан пришёл в себя.
Горцы двинулись к ним на заплетающихся ногах. Всё тело студил ветер, Тром не чувствовал боли от холода, шёл сильный дождь.
— Нужно развести огонь, — это было первое, что сказал капитан.
Горцы подхватили его и поставили на ноги. Они, как могли, заспешили к лесу.
— Олаф, проверь остальных. Может, кто живой?
Матрос догнал их уже около деревьев:
— Капитан, оба мертвы.
— Ты пытался выкачать из них воду?
— Пробовал, бесполезно.
— Что нам делать сейчас? — вмешался Марк.
— Нужно добыть огонь, иначе умрём.
— Как это сделать в такой дождь?
— Деревья с толстой корой. Под верхним слоем будет сухой. Нужно тонко его срезать. Олаф, твой нож с тобой?
— Ага, — сгорбленный матрос дрожащими руками достал из-за пазухи простой ножик с деревянной ручкой и прямым лезвием.
— Нам повезло. Иди, ищи кору, а остальные — ветки посуше. Может, еловые или ещё какие. Смотрите, что растут не высоко, не низко, они не так сильно промокли. Да не забредайте далеко, а то потеряемся в этом лесу.
Трома сильно трясло, пока он слушал капитана. Поняв, надо делать, он первым двинулся в лес. Марк пошёл за ним, Олаф убежал к берёзам, а капитан разглядывал поваленное на опушке дерево.
Долго бродить не пришлось — громила показал на невысокую, но разлапистую сосну, нижние ветки которой прятались от дождя под верхними. Тром и сам заприметил её к тому моменту:
— Да, давай попробуем эту.
Ветки были слегка влажные на ощупь, но ломались с сухим треском, что давало надежду. Трясясь от холода, они спешно набрали по охапке и двинули обратно. Капитан уже махал им из-под большого дуба, под которым он уже расчистил место для огня и, трясясь, стоял над толстой веткой.
Прибежал Олаф, прикрывая собой от притихшего уже дождя кору, которую ему удалось срезать.
— Нож дай, — попросил капитан.
— Возьми сам, промокнет береста, — ответил матрос, оттопыривая левый локоть в сторону, — Там, подмышкой, ножны.
Капитан разобрался быстро и стал состругивать верхний слой с полена, что лежало на земле. Он сделал ложбину и сказал Марку:
— Прикрой, чтоб не мокло.
Верзила встал с подветренной стороны, а капитан принялся строгать ветку толщиной в палец.
Тром продолжал мёрзнуть. Невыносимо. Ему хотелось кричать, или разрыть яму и забиться туда, лишь бы этот проклятый ветер не терзал его больше. Но он понимал, что и так замёрзнет, а единственный их шанс — это костёр.
Капитан закончил с веткой и указал Олафу на ложбину в полене:
— Клади сюда куски, что поменьше, я сделаю трут.
Моряк положил, а капитан измельчил их ножом, как мог, воткнул туда заострённую палку и принялся быстро крутить её ладонями туда-сюда.
— Нужно лучше накрыть, а то промокнет всё… Горцы, кто-то из вас должен снять шкуру, мы соорудим крышу для костра. Тром с Марком переглянулись.
— Не медлите, а то все сдохнем.
Марк развязал пояс, быстро скинул с себя шкуру и двумя сильными скрутками выжал от лишней воды. Олаф и Тром натянули её над сидящим капитаном. Сначала Марк согнулся ещё сильнее: холод одолевал его, как и всех, потом он стал быстро растирать себя руками, потом приседал, потом отжимался, но всё так же стучал зубами на промозглом ветру.
Шло время, они слышали шуршание ветки о трут, но ничего не происходило.
— Проклятье. Огнива, конечно, ни у кого нет? — капитан в отчаянии остановился.
Воспоминание прорезало сознание Трома, как первый утренний луч сквозь окно прорезает темноту комнаты:
— Огниво… Кажись, один из тех, кого вынесло на берег, попыхивал трубкой иногда. Огниво, вроде бы, на шее висело у него.
— Я сбегаю, не то окочурюсь от холода, — Марк тут же поспешил к песку.
— Ты чего раньше молчал? — угрюмо упрекнул его Олаф.
— Поди, вспомни тут…
— Хватит вам, — перебил капитан, — Он, по крайней мере, вспомнил, хоть и плавал с ним меньше нашего. Молодец, горец. Может статься, ты опять спас наши шкуры. Жаль, что не всех…
Вернулся вождь. В руке у него болталась верёвочка — само огниво он сжимал в ладони. Капитан быстро и умело высек из него искры ножом Олафа, и очень скоро береста занялась. Он подкинул ещё, потом наскоро обстрогал ветку и положил туда же. Так, постепенно, пламя разгоралось. Когда дождь уже не мог затушить его, трясущемуся Марку отдали шкуру.
Небо светлело, и дождь вскоре совсем перестал. Они нашли ещё дров, и Тром уже почти согрелся, когда капитан сказал:
— Эй, герой штормов, поди, глянь, может, кого ещё на берег вынесло.
— Любой бы давно замёрз, пока мы тут добывали огонь, — ответил Олаф.
— Ты же не замёрз. Как знать, пусть посмотрит.
Горец брёл к берегу и глядел на почти уже спокойное синее море, и чувствовал внутри тёмную, затаённую злобу. Он ненавидел море так, словно оно было живое. И море, будто в ответ на суровый взгляд, как бы нехотя, выплюнуло волной Свена. Чуть сбоку, почти к его ногам…
Сначала Тром подумал, что мальчик мёртв: нога и рука сломаны, лежит лицом вниз. Но, когда он подхватил парня, тело слегка дёрнулось. Горец положил его на песок подальше от воды и перевернул на спину. И тут только заметил глубокую рану на голове, сбоку. Нога и рука тоже были совсем плохи. Тром сомневался, могла ли какая-нибудь баба боли вылечить всё это. Но Свен открыл глаза и завращал пьяными, гуляющими зрачками. Потом его взгляд, наконец, уцепился за Трома, и он еле слышно произнёс:
— Ты всё-таки спас меня…
— Да, — ответил горец, снимая шкуру и накрывая мальчика.
Ещё миг они глядели друг другу в глаза, а потом Свен затрясся крупной дрожью. Его руки и ноги стали биться о песок, голова сотрясалась, шея вытянулась, а зрачки закатились и глаза стали белые. Тром попытался остановить это, он хватался за руки, ноги ходили ходуном. Он опасался, что парень не удержит голову и ударится, подхватил затылок и держал. Он не знал, что делать, а парень всё трясся и трясся, и трясся, пока дрожь не стала ослабевать, пока он не вцепился рукой Трому в запястье, пока не перестал дрожать, и глаза его не стали вновь обычными. Тогда он посмотрел на Трома, сжал его запястье сильнее, отпустил, и глаза его остекленели.
Горец видел подобное не раз и не два. И, по большей части, с врагами. Поэтому он был совсем не готов к горечи, что неожиданно подступила к горлу, и к тому, что защиплет глаза, как от густого дыма. Он сжал кулак и три раза сильно ударил по песку, заставляя себя успокоиться, заставляя себя отдать все эти проклятые чувства морю, и оставить себе лишь тлеющую внутри злобу, что побуждает идти без устали, а, когда надо, разгорается пламенем внутри. Не получилось.