Страница 96 из 107
— Все очень просто. Ты упрямишься. И я могу это сказать, потому что теперь мы семья, — говорит он, сцепляя пальцы за головой.
У него полно татуировок. И шрамов тоже полно. Уверена, что у моего нового сводного брата есть истории, но я все еще слишком застенчива рядом с ним, чтобы попросить рассказать о них. Однако Джейми не стесняется.
— Как только возьмешь себя в руки и окончишь ту тюрьму на горе, ты останешься со мной на некоторое время, — говорит он. — Я расскажу тебе о нашем дорогом папочке. Но на данный момент, если вкратце: наш отец не очень хороший чувак.
Я уже знаю это. Он жил в Гроув-Хилле, черт возьми. Всю мою жизнь он жил в семи милях и ни разу не пришел проверить мою мать. Он даже ни разу не связался с ней, чтобы узнать, мальчик я или девочка. Мне он неинтересен. Но Джейми? Мне кажется, Джейми мне нравится. Я поеду и останусь с ним на некоторое время, как только закончу учебу. Другая часть? Та часть, где я должна взять себя в руки? Не уверена, насколько это возможно.
Мне все еще придется видеть Дэша каждый день. До окончания школы еще несколько месяцев. У меня есть весенние каникулы, чтобы привыкнуть к мысли, что я снова буду рядом с ним, буду сидеть напротив него на английском, но все это будет нелегко.
Элоди навещает меня каждый день. Она мне этого не говорит, но я знаю, что Дэш приходит с ней. Это его почерк я вижу на стикерах, прикрепленных к домашним заданиям, которые подруга приносит для меня. Домашние задания тех занятий, которые я делю с ним.
Джейми улетает обратно в Нью-Мексико. Олдермен, настоящее имя которого, как я узнала, Майкл, возвращается в Сиэтл. Я все еще не разговариваю с ним, но обещаю Джейми, что позвоню ему в конце концов, когда буду меньше злиться. Как будто это когда-нибудь случится.
Наконец, через две недели после той ночи, когда я чуть не истекла кровью и не умерла, наступает день, когда я возвращаюсь в академию. Меня так тошнит от больничной еды, от четырех стен, смыкающихся вокруг меня, и от однообразия жизни, запертой в постели, что нетерпеливо ожидаю, когда появится Элоди и отвезет меня в Вульф-Холл. Я в равной степени испытываю тревогу и волнение, когда вижу, как машина въезжает на больничную стоянку. У Элоди все еще нет своей машины, поэтому она пообещала привезти мой «Файрберд».
Синди, одна из моих любимых медсестер, которая бесстыдно флиртовала с Джейми, когда он был здесь, помогает мне перетащить мои сумки в багажник.
— Итак. Помнишь, о чем мы говорили? Никакого бега. Никаких резких подъемов. Никаких изгибов. Никаких вращений…
— Не смеяться. Не дышать. Не веселиться.
— Ладно, зануда. — Она открывает багажник и кладет мои сумки внутрь. — Я говорю серьезно. Если не хочешь вернуться сюда с внутренним кровотечением...
Хлопает дверца со стороны водителя, Элоди выходит из машины, чтобы помочь. Но она опоздала. Синди позаботилась обо всем и захлопывает багажник…
...только это не Элоди, а Рэн Джейкоби.
Он ухмыляется, и из моего горла вырывается крик.
— Нет. Нет, ни за что. Ни в коем случае!
Рэн вздыхает.
— Остынь, Мендоса. Я пришел заключить мир.
— Ты не его ожидала увидеть? — интересуется Синди.
Я рассказала ей все о Фитце, о нападении и о многом другом, что происходило в Вульф-Холле. Она смотрела каждый репортаж об аресте Фитца на местных новостных станциях. И теперь женщина смотрит на Рэна с нескрываемым подозрением.
— У Элоди возникли неотложные дела, — говорит Рэн, игнорируя Синди. — Она попросила меня приехать за тобой. Я подумал, что это будет хорошая возможность извиниться.
— Извиниться? — Извинения от Рэна — чуждое понятие. Я не могу осмыслить это. — Скажи Элоди, что я подожду, когда она освободится.
— Тебе придется долго подождать. Она вернулась в Тель-Авив, чтобы собрать оставшиеся вещи. Вернется только через неделю.
— Не волнуйся, Кэрри. Я отвезу тебя в школу, когда закончится моя смена. — Синди хмуро смотрит на Рэна, снова открывая багажник, но Рэн сардонически улыбаясь ей, снова захлопывая его.
— Да ладно тебе, Мендоса. Неужели тебя даже немного не заинтриговало то, что я хочу сказать?
Я скрещиваю руки на груди.
— В этом всегда твоя проблема, да? Ты всегда придавал слишком большое значение тому, что хочешь сказать.
Он кивает, оглядываясь через плечо, щурясь вдаль.
— Это правда. И я сожалею об этом.
Я теряю дар речи.
Мой рот открывается, но ничего не выходит.
Рэн нервно смеется, потирая затылок.
— Да ладно тебе. Я серьезно. Я хочу все исправить, Карина. Пожалуйста... просто садись в машину.
Я творческий человек. Мое воображение не имеет себе равных. Однако я никогда не смогла бы вызвать это в воображении. Рэн Джейкоби. Раскаивающийся. Скромный. Умоляющий.
— Думаю, тебе лучше уйти, — говорит Синди.
— Подожди. — Боже, я еще пожалею об этом. — У меня есть свидетель, — огрызаюсь я на него. — Синди, если я не напишу тебе и не дам знать, что со мной все в порядке, через полчаса…
Рэн закатывает глаза.
— Господи Иисусе, а я-то думал, что Мерси королева драмы. Я ничего тебе не сделаю, Мендоса. — Он обходит машину с другой стороны и открывает для меня дверцу пассажирского сиденья.
— Ты уверена? Я действительно не против подвезти тебя позже, — говорит Синди.
Я закатываю глаза, осторожно сажусь в «Файрберд», морщась от боли, которая пронзает мой живот, и откидываюсь на спинку сиденья.
— Все в порядке. Во всяком случае, я могу убить его к тому времени, когда мы доберемся до академии.
Рэн махает кулаками, борясь с воздухом.
— Вот это другое дело.
Этот ублюдок не отвозит меня в академию. Он останавливается на полпути по длинной извилистой дороге в гору и сворачивает налево, подъезжая к Бунт-Хаусу. Он стонет, когда я достаю телефон и начинаю постукивать по экрану.
— Что ты делаешь, Мендоса?
— Набираю 911.
Он ругается себе под нос, выхватывая у меня телефон и блокируя экран.
— Ради всего святого, остынь, черт возьми! Разве тот факт, что я нес тебя через густой лес, почти истекая кровью, не дает мне никаких гребаных очков поблажки? Я просто хочу поговорить.
Хорошо, что он поднял эту тему. Я благодарна ему за то, что он нес меня так далеко, когда сам был серьезно ранен. Без тени сомнения, уверена, что была бы мертва, если бы Рэн этого не сделал. Я все еще пытаюсь понять, как переварить тот факт, что обязана своей жизнью не одному, а двум парням из Бунт-Хауса. Но это не значит, что он может так мной манипулировать.
— Чушь собачья. Ты обманом заставил меня приехать сюда, чтобы у меня не было выбора, кроме как встретиться с ним.
Рэн точно знает, о ком именно я говорю. Он смотрит мне в глаза, подняв руку, как будто собирается поклясться.
— Его здесь нет, Мендоса. Пакса тоже нет. Только я. Клянусь своей жизнью.
Я фыркаю.
— Тебе повезет больше, если ты поклянешься в чем-то, что действительно имеет для меня значение.
—Тогда Элоди, — говорит он. Его лицо очень серьезно.
Я могу ненавидеть этого парня, но думаю, что он по-настоящему заботится об Элоди. Даже любит ее. Не думаю, что он когда-нибудь поклялся бы в чем-то ее жизнью и солгал.
У меня нет другого выбора, кроме как доверять ему.
Он помогает мне войти в дом и устраивает на диване в гостиной, а затем идет на кухню, чтобы приготовить мне чашку чая. Тем временем я стараюсь не вздрагивать от воспоминаний обо всем, что здесь произошло.
Рэн возвращается, осторожно неся слишком полную чашку молочной жидкости, которую он ставит на кофейный столик передо мной.
— Я сделал по-английски, — неловко говорит он. — Я подумал... не знаю. Это было глупо. Я могу сделать свежий, если ты…
— Господи, сядь и скажи, что хочешь сказать, Рэн. Ты начинаешь выводить меня из себя. — Эта странная, нервная версия Джейкоби совершенно нова для меня, и я не знаю, как, черт возьми, с ним справиться.