Клеймо Солнца

Исцелить было не так трудно, как принять решение. Нужно было остановиться хотя бы на этом, однако, как только боль немного утихла, я почувствовала совсем другую — более глубокую и не осязаемую, но не менее реальную, чем первая. Я ощутила в груди тот свет, что чувствовала уже не раз, и мрак, который перемешался в душе тальпа с мерцанием.

«Трепетные чувства переплетаются с невыносимой тоской и глубоким чувством вины. Я вижу, как пульсируют разноцветные пятна — от светлых и нежных оттенков до тёмных и грязных. Чувства всё ещё сильны, но человека давно здесь нет… Этого человека нет в живых».

О смерти я знаю так мало, что едва ли могу сказать, что знакома с ней хотя бы по рассказам. Но в тот момент, когда я заглянула в душу Дэнниса, я ощутила всю глубину его старой боли. Это было трогательно и страшно одновременно, и возникло такое чувство, словно кто-то невидимый потянул меня прямо в душу тальпа. Я будто стала видеть то, что было спрятано слишком глубоко и оказалось не в зоне досягаемости самого Дэнниса. Я не могла распознать и объяснить, что чувствую, но в сознании родился яркий образ, и я призналась: «Его труднее уловить, он глубже, словно ты прячешь его. Это девушка».

В тот момент я осознала, сколько чувств таится в душе Дэнниса… У меня невольно родился вопрос, сколько оборотов вокруг Солнца он прожил. Он выглядит немногим старше меня, и то наверняка всему виной его чёрные глаза, которые смотрят на мир слишком пристально и сосредоточенно, однако, если бы я определяла основываясь на том, что кроется во внутреннем мире, то даже не рискнула бы предположить, скольким оборотам он свидетель, потому что тогда могла бы посчитать его едва не стариком, который многое видел и многое пережил…

«Раны не только на твоём теле. Дух болен. Глубоко, гораздо глубже, чем видно глазам, запрятан мрак. Темнота налетала не раз и порывисто, как ветер, и словно паутинку, разрывала сущность. Калечила саму душу. И это даже не рана, это как болезнь, только не для тела, для духа. Что это? Я не знаю… Я никогда такого не видела».

И это напугало меня по-настоящему.

«Словно в темноте шепчут чужие голоса и под кожей растекается мрак. Ты поклялся себе, что новых голосов не будет. Но чувствуешь, что не сможешь сдержать обещание».

Да, для меня всё это было правдивым, но пугающим, а для Дэнниса, похоже, исполненным смысла… Я буквально ощущала, как в его жилах закипала кровь, видела, как нервно пульсировала вена на шее. Он смотрел на меня так пристально и даже зло, что я невольно отступила, хотя в то же время меня к нему тянуло невидимой и необъяснимой силой…

Я даже не имела понятия, что ему пришлось пережить, но чувствовала боль, пронизывающую не только тело, но и всю его сущность. В моём сознании вновь вспомнился мужской силуэт из моих снов — высокий, широкоплечий. Я как будто снова видела внутренним взором, как человек поворачивает ко мне лицо, а медленно подползающий луч света в последнюю секунду тонет во мраке… Темнота и была болью, и я не представляла, как можно с ней жить…

«Каким же сильным нужно быть, чтобы терпеть такую боль?»

Мне не стоило произносить эти слова. Я не собиралась, но уже ничего нельзя было изменить. Дэннис ушёл так быстро, что я больше ничего не успела произнести, и самое ужасное, что не сказала того, что, вероятно, было единственно важным. А может быть, Иоланто уберегло меня от того, чтобы совсем потерять голову и признаться тальпу, что я отыскала в его душе…

Нечто, что в сердце жителя станции совсем не надеялась найти. Прекрасное чувство, которое даже наши предки воспевали в песнях и прославляли в историях. По словам бабушки, сами на это чувство они были не способны.

Любовь.

Я помню, как однажды, во время галоклина, подсмотрела это чувство у Фортуната. Теперь то время казалось другой историей, случившейся в полузабытом сне. Но я всё ещё помнила трогательный огонёк. Такой же видела и у Дэнниса, когда впервые заглянула в его клетки. Однако теперь, при воспоминаниях о человеке, которого уже давно нет в живых, и той молодой девушке, чей образ хранится глубоко в душе парня, я увидела настоящий пожар…

Я резко возвращаюсь к реальности, когда за преградой появляется Мучитель, а следом Ребекка Олфорд. Её внешность кажется едва ли не детской, но душа совершенно закрыта, как, впрочем, и души других тальпов.

Мучитель и Ребекка Олфорд останавливаются перед тем, что Дэннис назвал «односторонним стеклом», и я вынуждена рассматривать свои ногти, хотя сама полностью сосредоточена на их разговоре.

— Не поверю, что человек, который столько времени проработал в Эпицентре с Рэем Рилсом и видел землян, не может поведать мне ничего стоящего, — с ноткой ехидства сообщает Мучитель. — Мисс Олфорд, не играй со мной, — предупреждает он угрожающе. — Не только потому, что ты обязана мне жизнью, тем, что живёшь в Третьем крыле и работаешь в Стеклянном доме, но и потому, что знаешь, чем это заканчивается.

— Я психоневролог, — незнакомое мне слово Ребекка произносит с нажимом, как будто оно может всё объяснить, — и всегда им была. Физиология полностью осталась за пределами моих исследований.

— Совершенно? — так же ехидно, как и прежде, уточняет Мучитель. — Мне казалось, психоневролог, как никто другой, знаком с физиологией человека.

— Человека, — повторяет девушка со значимостью. — Вы думаете, мне позволяли смотреть отчёты? Будь это так, я бы никогда не оказалась здесь, в Третьем крыле. Меня бы вообще уже не было на станции… — она молчит некоторое время, а потом добавляет: — Тем более, большинство из них были… другими. Не такими, как она.

Чувствуя на себе тяжёлые взгляды, я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не поднять голову и не заглянуть за преграду.

— Они были более… дикими, — говорит Ребекка, и притворяться, что я не слышу этих слов, становится слишком трудно.

— Более дикие? — усмехается Мучитель. — А у неё ты наблюдаешь манеры?

Не похоже, чтобы речь шла об эдемах, но они сказали «земляне»…

Только силой воли я продолжаю увлечённо рассматривать свои ногти.

— Они были агрессивнее, — произносит Ребекка, заставляя меня жадно, почти не дыша, воспринимать каждое слово.

— Они плохо понимали человеческую речь. Или делали вид, что не понимают. Всеми силами стремились избежать какого-либо общения. Не могло быть и речи о том, чтобы спокойно поговорить. Приходилось применять… — она делает паузу, а по моей спине пробегает холодок, когда девушка заканчивает фразу, — более жёсткие меры.

Палец соскальзывает, и я с силой вонзаю один ноготь под другой.

— Это первый случай, когда я могу провести исследования. Генерал Бронсон, поверьте мне, этот светлячок — гораздо больше, чем просто разменная монета для пчёл. И вопрос не столько в физиологии, сколько в её сознании, а главное мышлении.

— Между этими понятиями есть разница? — насмешливо говорит Мучитель, а затем его голос начинает сочиться ядом: — И что она может?

Грубый тон даже не позволяет мне до конца осознать, что он впервые назвал меня не словом «объект».

— Я выясню это, если вы позволите, — обещает Ребекка, в очередной раз заставляя моё тело напрягаться от пугающих слов. — Но даже те показатели, которые Дэннис получил первый раз, когда сканировал её мозг, доказывают, что активность гораздо выше, чем у нас.

Они молчат некоторое время, и мне приходится собрать всю силу воли в кулак, чтобы не поднимать голову и не вглядываться сквозь одностороннее стекло.

— Я очень не люблю терять время впустую, — наконец произносит Мучитель. — Ты знаешь. Делай, что хочешь, пока она здесь. У тебя всего несколько дней. Если не удивишь меня, то я останусь при своём мнении. Скорее всего, так и будет.

«Делай, что хочешь». А что захочет эта девушка со мной сделать?..

Как я могла задаваться вопросом, могу ли ей доверять?..

— Я хотела бы пригласить Марвина Вуда. Вы позволяете ему прийти?

Кто это?..

— Да, — отвечает Мучитель. — И потом я жду отчёт. Но ни слова о том, кто она такая.