Клеймо Солнца

Я уже делаю шаг навстречу, когда в наушнике вдруг слышатся помехи, а потом голос Лоры:

— Не получится, — предупреждает она напряжённо. — Ваши на подходе. Нападай.

Я не успеваю произнести ни слова, как за спиной распахиваются сразу несколько дверей, и в коридор забегают люди генерала. Голос Лоры в наушнике кажется далёким:

— Значит, план номер три.

План, который пугал меня больше всего.

Конец связи.

— Драться в ближнем бою, — шепчет Алан, видимо, тоже получив послание Лоры. Он поворачивается к пчёлам, как и я. — Как ты это не любишь, да? — насмешливо спрашивает Джонс, подначивая и меня, и себя.

Драться в ближнем бою я просто ненавижу. Но молчу и отчаянно избегаю того, чтобы повернуться и взглянуть на Габриэллу: она даже не касается меня, но я почти физически ощущаю её ужас. Я смотрю на Даниэля, и, хотя почти не вижу его глаз, догадываюсь, что в них отражается досада. Придётся бить своих.

— Важно — добраться до конца коридора, — шепчет Алан задумчиво, а потом дополняет: — Чёрт, для тебя здесь маловато места.

Да уж, не особенно просторно: коридор слишком узкий, чтобы развернуться.

Как только люди генерала оказываются прямо у нас за спиной, с другой стороны коридора, за пчёлами, появляется ещё одна группа, и мятежники, оказавшись между двумя вражескими лагерями, расступаются в замешательстве, прислоняясь к стенам. Люди Флореса.

Мы зажаты в длинном узком коридоре. По крайней мере, ни у кого в руках нет оружия, а значит, нас приказано поймать живыми. За моей спиной — дрожащая от страха Габриэлла и хорошо обученные люди генерала. Впереди — пчёлы, ни один из которых, скорее всего, не рискнёт на меня нападать. Головорезам Оскара вообще нет смысла доказывать, что они отвратительные воины, но здесь мало места, а другого хода нет — значит, придётся пробиваться сквозь толпу.

Я поворачиваю голову, но взглядом продолжаю следить за мятежниками и людьми Флореса.

— Иди прямо за нами, — шепчу Габриэлле, выпрямляясь в полный рост. Чувствую, как моё тело напрягается и расслабляется одновременно.

— А вот теперь становится весело, — задумчиво шепчет Джонс, но ответить я не успеваю.

Люди Оскара и пчёлы срываются с места одновременно и нападают друг на друга и на нас.

Первый, кто добирается до меня, выбрасывает вперёд руку. Он ниже ростом и надеется ударить меня в горло. Но я с лёгкостью перехватываю кулак, а другой ладонью крепко сжимаю бойца под локоть и с силой выкручиваю его руку. Он стонет и падает на колени. Резкий удар локтем по шее — и человек валится без сознания.

Я выпрямляюсь, чувствуя, как тело расслабляется и напрягается в одно и то же время. Мой взгляд выхватывает из толпы чужой — насмешливый и злой. Я склоняю голову набок, оценивая жертву. Он нападает, а я делаю шаг назад. Хватаю парня за руку и тяну к себе. Ребром другой ладони ударяю по шее с такой силой, что человек дёргается и налетает на стену, когда я отпускаю его.

«Усмирить противника, а не навредить», — повторяет мне вновь и вновь внутренний голос, но его заглушает шум в ушах, моё дыхание, которое я стараюсь не сбить окончательно, чужие стоны и вскрики.

Кто-то с силой врезается в мою спину, я резко оборачиваюсь и вижу, как этот недоумок, явно уже получив от кого-то, идёт на меня в лобовую. Он тут же получает ногой в живот и отлетает к стене. Его глаза закатываются. Он сползает на пол.

Краем глаза я замечаю, как дерётся Алан, раскидывая и людей Флореса, и пчёл. А потом я вижу лицо Габриэллы.

Её черты почти неузнаваемы от того, что глаза превратились в огромные омуты. Водовороты в них угрожают закрутить и её саму, и меня, и весь этот коридор. Губы приоткрыты. Девушка вжимается в стену, словно может исчезнуть в ней.

«Добраться до конца коридора».

— За мной, — командую я ей, но в этот самый момент понимаю, что Габриэлла не сдвинется с места.

Я умудряюсь увернуться от нескольких выпадов и толкаю нападающих в сторону. Вслепую протягиваю руку и обхватываю запястье девушки. Тяну её на себя как можно бережнее, но чувствую, как она сопротивляется. Приходится дёрнуть, пока хрупкое тело не врезается в мою спину.

— За мной, — шепчу я, продвигаясь вперёд на несколько шагов и вынужденный вновь перенаправлять руки, которые оказываются прямо перед моим носом.

Кому-то удаётся достать до моей челюсти. Я ощущаю вспышку боли, когда губа разбивается о зубы, и на языке ощущается металлический вкус.

— Быстрее! — кричит Алан.

По тому, как близко звучит его голос, я понимаю, что он прямо за нами, прикрывает Габриэллу.

Опускаю руки землянки на свою талию, потому что только так могу понять, идёт ли она следом. Я ускоряю шаг, нанося удары вновь и вновь, когда люди Оскара обрушиваются, будто неуправляемые океанские волны.

Несколько шагов. Пять.

Рубашка, мокрая от пота, прилипает к телу.

Четыре.

Кому-то я вновь выворачиваю руку, пока не звучит отвратительный хруст и вопль. Я понимаю, что плечо вылетело из сустава.

Три.

Чувствую, как Алан подталкивает Габриэллу, а она прижимается к моей спине. Её тело бьёт крупная дрожь.

Два.

В проходе застревает боец. Пот заливает мне глаза. Только когда я разворачиваю парня к себе, то вижу, что это один из мятежников: его маска упала на грудь. Но слишком поздно. Мой кулак уже врезается прямо в нос, ломая его. Мгновение — и кровь фонтаном бьёт, заливая лицо и мою руку.

Я хватаю ртом воздух, понимая, кто передо мной. Даниэль.

Нет времени.

Один.

Я толкаю Габриэллу из коридора в белоснежный зал и перекрываю своим телом проход. Двое бьют меня в живот. Я напрягаю его изо всех сил и слышу, как болезненно стонет один из бойцов, поранив об меня руку. Второго я ударяю в лицо, но он успевает с силой толкнуть меня. Я теряю равновесие и вылетаю в зал, вслед за Габи.

В эту же секунду сюда забегают люди Флореса, пчёлы и генеральские.

У Алана, как и у меня, разбита губа, а ещё сочится кровь из расшибленного лба. Но он улыбается, на мгновение столкнувшись со мной взглядом.

— Есть где разгуляться, — воодушевлённо сообщает он мне. Я откликаюсь сухо:

— Защити Габриэллу.

И в этот момент я расправляю плечи, на долю секунды закрываю глаза и делаю глубокий вдох, позволяя монаху заполнить меня всего.

Я открываю глаза и мне хватает мгновения, чтобы оценить ситуацию. Будь я в себе, то усмехнулся бы: в зале собрались люди из враждующих лагерей, но они перестали драться друг с другом; увидев меня и то, что я оказался на открытом пространстве, они ведут себя так, словно пришли в кинотеатр на знаменитую картину. Наше сражение перестаёт быть только приказом наших начальников: это превращается в шанс увидеть вымирающий вид. Чёрного монаха. Посмотреть на меня.

В отличие от драки в коридоре, здесь всё для меня происходит будто в замедленной съёмке. Не составляет труда увернуться от десятка ударов, даже когда нападают несколько одновременно, потому что они двигаются, как сонные мухи. Людей Флореса не жалко, а генеральские и пчёлы не дураки, чтобы нападать. Я успеваю опрокинуть одного, наклонить другого и ударить коленом по лицу, оттолкнуться от двух других и, подпрыгнув, отключить обоих, ударив их ногами по головам, прежде чем приближаются ещё трое.

Я успеваю подумать о том, что причинять боль не назовёшь естественным стремлением человека, но Чёрный монах определённо чувствует всё немного иначе, чем нормальный человек, потому что стоны и крики превращаются для меня в приятную фоновую музыку. Белоснежный пол окрашивается алой кровью. И ничто меня не радует так, как то, что Габриэлла оказывается за спиной Алана подальше от всей этой сцены.

А потом я вижу её лицо, и вмиг прихожу в себя.

Точнее падаю с небес на землю, если монахи вообще бывают в состояниях, похожих на небесные.

Трое получили по своим пустым головам, и больше ко мне никто не решается приближаться. Вернувшись к реальности, я воспринимаю другие ощущения: одежда пропиталась потом, губа саднит, как и ушибы по всему телу, я дышу тяжело и чувствую себя обессилевшим.