Гори, гори ясно

Федя Ивановна же, показательно отказавшись от платы за переданные сведения, связала меня прочными узами «расположения». По правде говоря, я бы предпочел четко сформулированный долг. Потому как ввязываться в игры и «симпатии» специалиста по древностям куда дороже.

Все помнят про бесплатный сыр? А этот сыр подан с улыбкой, с мурчанием — кошкой, прожившей сколько-то там сотен лет на белом (и не очень) свете. Кошка — иносказательно, зато про сотни лет на свете — прямее некуда.

Я бодро переставлял ноги, тогда как «чердак», который голова, был забит не особо жизнерадостными, пасмурными мыслями. И о прошлом-давнишнем, и о даме, подкармливающей меня сластями (с собой, кроме книги, мне снова упаковали несколько коробок с десертами) и информацией. Еще были мысли о женщине, лишившейся сына... Эти были особо серы.

Как затянувшие небо тучи. Сумрак по низу, сумрак по верху, в отражении луж — серость.

Неоднократно слыхал я утверждение, мол, Питер вообще — сер. Всякий раз удивлялся: мы про один Питер речь ведем? Потому как мой Петербург полон красками. Может, не все они ярки и броски. Может, говорящие про серость были в городе только в дни непогоды, когда скрадываются цвета и размываются линии. И, не могу не согласиться, фасады многих зданий стоило бы мыть почаще. Но... а, не важно. Не стану убеждать. И без того отвлекся.

Вот, стоило подумать про серость и краски: вышел к перекрестку, а там девушка с огнями. Вращает, подбрасывает две штуковины вроде вееров с фитилями на длинных металлических спицах. Получается что-то между танцем и жонглированием — красиво, завораживающе. Я такое впервые вживую видел, раньше только по «зомбоящику» наблюдал. Что сказать? «Живая-то лучше!»

Темень и вот такое промежуточное состояние, когда небо уже заволокло, но лить с него еще не льет — самое то для таких представлений. Исполняла свое искристое шоу девушка под бой барабанов. Парень позади нее отбивал ритм на двух «пузатых» инструментах. Звук украшал действо, добавлял к нему некой первобытности.

Я простоял минут десять, любуясь золотистыми бликами. Оставил в ящике пару купюр. Улыбнулся.

Все-таки город — это не только архитектура и история. Это и те, кто в нем живет.

Запищал рингтоном мобильный.

— Хвостатым — физкульт-привет, — положительно, на меня увиденное шоу повлияло... положительно, отвлекло и взбодрило.

— Вот именно, что физкульт! — бодро отозвался Макс (и даже без мата — в лесу кто-то сдох). — Ты с того года не подзабыл, с какой правой стороны ручка газа, и с какой левой стороны ручка управления сцеплением?

В прошлом августе Находько прихватывал меня в нагрузку, когда их компания проводила учебные занятия для знакомых барышень. Я не был барышней, зато сработал, как прикрытие от ревнивой жены Макса. Прикатись он на тот выезд один, и прознай она об этом — устроила бы ему веселую жизнь. Я с его женой немного знаком, это очень резвая и настойчивая дама. Не удивлюсь, если выяснится, что она — как и он, не совсем человек.

— Не блондинка, не путаюсь, — хмыкнул, припомнив самую необучаемую из стайки юных дев, с какого-то перепугу решивших приобщиться к романтике езды на байке. — Только прав у меня с того года как не было, так и не появилось.

— Ититушки, ура! — возрадовался совершенно искренне Шпала. — Через полчаса на Финбане. «Конь» с нас, шлем с нас. Права к херам и прочим полосатым палкам. А на обратке — в сауну закатимся. Да?

— С этого и следовало начинать, — подтвердил я свое участие в чем бы то ни было.

— Там еда, — дернул за рукав прохожего, тоже остановившегося поглазеть на выступление. — Пирожные. Пусть ребята перекусят.

Я быстренько пристроил рядом с ящиком, где блестели монетки и скромно жались в уголок немногочисленные купюры, пакеты со сладостями. При себе оставил только тот пакетик, в котором лежала книга. И поспешил — вечер переставал быть томным.

— Чеслав, только без ливня сегодня, пожалуйста! — проговорил вполголоса.

Не факт, что тот меня услышал, но обошлось без ливня. И без грозы, обещанной Гидрометцентром.

...Накануне я как раз спрашивал планетника на тему слышимости. Вне помещений его ветер гулять может, где ему вздумается — «прослушка» идеальная, если вдуматься. Никакими техническими средствами ее не засечь.

При второй нашей встрече на Сенной он сообщил, что его «послание передал ветер». Иначе говоря, он поставил в известность всех значимых представителей мира Ночи в пределах Петербурга касательно меня.

О том, что с этих самых пор я — под его, Чеслава, рукой, и чтобы никто даже думать не смел причинить мне вред. Разве что подручный его сам проявит себя таким дураком, что даст повод к нападению. Понятное дело, отщепенцев вроде Шпалы оповещать планетник не стал — много чести.

Спорное решение в моем понимании. Раньше обо мне обитатели мира Ночи в большинстве своем знать не знали. Мы не то, что краями — вообще никаким боком не пересекались. За редкими исключениями, вроде водных духов. Теперь наличие в городе огневика станут учитывать в раскладах... И не обязательно эти расклады будут в мою пользу.

Впрочем, сделанного не воротишь, поэтому я молча принял случившееся к сведению. Ладно, не совсем молча... Кое-что спросил все же.

— Ветер свой ко мне приставлять не будете?

Чеслав махнул головой.

— Кто знает цену свободе, как не палач? На плахе остается плата за проступки. Кровь да вспухшая от кнута кожа — за мелкую провинность. Залитие горла — за чеканку фальшивой деньги. За измену и предательство — петля. Заплатил — свободен. Ветер приставить — как в клетку без стен посадить. Нет в ней свободы, лишь видимость.

Я оценил его прямоту.

А нелюбимая мной подземка знала цену быстрой поездке: кроме жетончика, я заплатил головной болью. Нет, неправильно говорю: заплатил головой не болящей. Или даже так: бонусом к скорости мне выдали мигрень. Раздражающую и не уходящую почему-то после волны живого огня.

Оттого, напяливая на голову выданный Находько мотоциклетный шлем, я скрежетал зубами. Вообще эта ноющая и постреливающая гадость была не в тему. Я даже проигнорировал появление в рядах галдящей и развеселой компании знакомого лица. Подумаешь, пригласил Макс и ее тоже. Вот, если у нее таблетка от боли при себе найдется — другое дело.

— Мы со всеми выдвинемся или как? — спросила Ира, оглядывая собравшихся мужчин и их байки. — О, привет, Бельский!