В ожидании полета

Посреди реки лежит тот остров, замирающий, когда день уходит, когда солнце отворачивается от всего на земле, но время еще неумолимей, ведь к тому, от чего оно отвернулось, оно уже никогда не вернется.

Посреди реки лежит тот остров, тихий, замерший. А на нем стоит дерево, век которого давно закончен, но оно обречено стоять, безжизненное, пустое, тихое, покинутое.

Ворона слетела с дерева и пролетела над уродливым странником ушедших времен. «О, реквием».

7. Сон Николая[7]

Берег реки, ветер дует, осень явно вступила в свои права. По частично-песчаному пляжу пролетает сорванный ветром пляжный зонт. Николай сидит на скамейке с небольшим металлическим навесом. Задувает сильный, штормовой ветер – на берегу толстяк в купальном костюме орет: «Тайфун! Тайфун!». Ветер затихает. Из небольшой рощи, которой оканчивается пляж выходит Марина.

Марина: значит, ты пришел.

Николай: Я приходил, но тебя уже не было.

Марина: Ты всегда плохо видел – вот же я, никуда не делась.

Николай: Но ты умерла.

Марина: Подумаешь, разве это проблема?

Николай: Я виноват.

Марина: Ты? Это так наивно. Все стремится к солнцу, да только солнце закрыла луна.

На солнце, до этого светившее через серые глубоко-осенние облака, наползает луна. Круг луны словно вытесняет солнечное излучение на периферию солнечного диска, пока в последней вспышке оно не возгорает тонким, словно фонариком, направленным светом. Марина морщится.

Марина: Надо прогуляться. Дай свою руку.

Николай тянет к Марине руку. Все смешивается. Поле, совсем зеленая трава, хаотично расстилаются деревья в цвету по всем сторонам. Николай идет, рядом с ним появляется Константин.

Константин: Тебе есть что еще сказать? Перед подведением заключения?

Николай: Я просто пытаюсь понять. Стоп. Костя, это ты?

Константин: Вот, теперь – я. Очевидное совсем не очевидно, не так ли?

Константин начинает смеяться. Наклоняется. Вцепившись обоими руками в тонкое деревце, тянет его и вырывает с корнями.

Константин: Оп и нету. Думаешь сложнее?

Николай: По-моему, должен быть смысл, ответ почему…

Константин: «Почему» относится лишь к нашим ожиданиям от окружающего нас мира. В любой момент все наши ожидания и вера в устойчивость вещей могут полететь к чертям. Ну знаешь фалосообразные деревья и жуткие птицы. Так написано в одной книге. Почитай. Или уже начало тошнить? Это правильно и неправильно одновременно.

Перед ними появляется Марина. На ней черное траурное платье.

Марина: Вся загадка в отсутствии самого важного. Если вы теряете это, то можно уже и не найти, как бы не искали. Там, где этого нет, истончается грань. И происходит зло. У вас еще есть возможность.

Николай: Что это значит?

Константин (Константин ли?) (доверительно): Восходящая восточная девушка ныряет за очередной жемчужиной, но это не то, чего она хочет, а то, что ей нужно.

Марина: Заметки о Китае. Ты когда-нибудь жил в Китае?

Николай: Что это впереди?

Марина: Просто роща. Или совсем не просто. Иди и смотри. А потом расскажешь ему.

Константин останавливается перед розовым кустом. В нем четыре розы. Белая еще закрыта, но прекрасна. Две красные – светятся нежным сиянием любви. А синяя словно оплетается вокруг одной красной и толкает ее.

Марина: Это важно. Но это не его сон, так бывает.

Константин: Я ухожу.

Марина: Константин еще вернется, через год и через три. И возможно, что выбирать стоит очень осторожно. Но это же не его сон, впрочем, кто знает? Коля, запомни это, расскажи. А теперь иди вперед.

Николай медленно подходит к роще. В воздухе звучит музыка. Словно две песни, слившиеся воедино. «Это был последний раз, это был последний раз, может последний…я не знаю». Николай, нагнувшись, проходит под склонившимися аркообразно деревьями. В роще темно. И холодно. Тонкие деревца переплетаются друг с другом над головой Николая. Словно все они тянутся куда-то к центру этой рощи. Он медленно продвигается вперед, пытаясь отодвинуть очередное деревце со своего пути, отклоняет его рукой, его руку словно обжигает чем-то. Кто-то сдавленно хихикает, затем голос: «Ну это слишком. Здесь все слишкооооом, оставайся, здесь есть пластинки и чипсы со сметаной и луком». Николай идет вперед. Вспышка. Гром. Пятьдесят шесть. Слишком поздно. Но не сейчас. Впереди он видит какое-то свечение, он словно прорывается через вязкую тьму, ведь солнце скрылось. И вот он на небольшой полянке внутри рощи. Сырая, темная земля. На ней перед ярко светившим костром стоят два потрепанных, мягких кресла. На одном кресле, дальнем от Николая, сидит бородатый мужик, по виду типичный бомж, правда не испитый. Он поворачивается к Николаю.

Мужик: А, так это ты, я ждал другого, но и так сойдет, все в свой час, все так или иначе, у кого еще есть шанс. Хотя ты уже достаточно опростоволосился. (Мужик пристально посмотрел на Николая, скорчил рожу и заорал «Yeaaaah Baaaaby!», Николай отшатнулся). Мы тут с… другом посиживаем, проходи. Так вот, быстренько к делу. Вся фишка в споре. Он тянет туда, я сюда. Всех вас. Весь город. Подумай об этом. Хочешь шаурму? Классная штука, сам сделал.

Николай: Нет, спасибо…я лучше пойду.

Мужик: Да-да, ты главное тянись куда надо, еще можно. И помните – даже квадраты сжимаются в шторм.

Николай быстро обернулся и принялся вновь продираться через густую темную массу на своем пути. Выбравшись из рощи, он оказывается на лугу, усеянном белыми цветами, вдалеке он видит, что-то темно-красное и продолговатое. Он чувствует волнение и начинает бежать, добежав до предмета он обнаруживает, что это гроб, а в нем лежит Марина. Ее руки сложены на груди. Из перерезанных вен течет кровь, она пропитывает ее белое (да, теперь белое) платье и просачивается сквозь основание гроба, заливая белые цветы. Марина открывает глаза и поворачивается к Николаю. Ее глаза словно подернутые пеленой, выглядят совершенно незрячими, но она как будто смотрит на него.

Марина: Знание ошибок не всегда благо. Ошибки других ведут к собственным ошибкам. Я проиграла, не начав игру. Не пытайся разгадать загадку. Просто ищи в себе то, что действительно важно. И отправь меня с этим в путь. Пожалуйста.

Николай (сбивчиво): Я ничего не понимаю. Я…

Вздрогнув, Николай проснулся. Он не понимал, что только что ему приснилось, слишком странным был этот сон.

– Ах…Марина… – прошептал Николай и звук собственного голоса словно пробудил в нем что-то. Тогда он заплакал. Ему было жалко себя, ему было стыдно за себя, ему было больно за ту, что так рано умерла. Николай повернулся на бок, рыдая все громче и громче и сжимая обеими руками одеяло, словно это могло что-то изменить.

8. Я[8]

Все утро третьего сентября меня не оставляло странное чувство. Как будто я видел чертовски странный сон. Но как будто и нет. Знаете, такое бывает с вами, когда вам что-то снится. Щелк и этого уже нет. Не оставляло одно воспоминание – белое, синее, красное. Как будто это значило что-то. Но разве что-то вообще имеет значимость? Едва ли. Обычно все, что с нами происходит абсолютно бессмысленно.

Ставши пред зеркалом в коридоре, я отвешиваю себе поклоны. Да-да, очень приятно. Чем день займешь, как время проведешь? Не пасть с утеса грозного. Намек. Славно. Славно. Кидаю взгляд на стол. Ящичек один под ключ. С внутренней пометкой – «не открывать до судного дня». А что там? Ах, если бы священная писанина, но томик моей кандидатской диссертации лежит на системном блоке. Давно переварено, защищено и забыто. А что еще? Пара строчек нелепых стихотворных фраз. Парафраз. Не дано сие мне это. Масло масленое…заговариваюсь. Наверное, уж лучше проза. Быть может когда-нибудь. Ну знаете, когда я смогу сказать – это зацепило меня. А что еще? Куда потрачены года? Вот летом, просвещал белорусов, что у них есть крамбамбуля. Они правда не знали. Это как в России не знать, что есть водка. Вам может не понравиться то, что скрыто внутри. Я видел, как мой жестокий друг швырял в холодную воду кота. И что я сделал? Ничего! Черные письмена проклятья вьются из детства в отрочество, а оттуда в юность. Хотя я лучше бы предпочел лечиться в Швейцарии. Как там звали этого доктора? Ну только чур не на «Ю». К.Г.Ю. Фе. А, точно! Ш! Открываю книгу – «благословил пробуждающиеся горы». Странное чувство. Отвлечься. Нет – Марина. Где там родители ее? Печальную весть несет ворон телефонный. Я звонил в школу. Серьезно? Да что вы о себе думаете-то! Эти детки. Есть там и симпатичные лица, против которых я ничего не имею. Кристина…дочь, которой у меня никогда не будет. Но в целом – это не то, чего хотелось бы моей душе. А что ты хочешь? Отвечать, как на исповеди? Да, пред отцом Андреем. Помнишь, как он курил во внутреннем дворике храма? И этот нелепый горбун, со слезящимися глазами. Правда, горбун при храме – Красноярский Нотр’Дам. И в чем бы ты исповедовался, милый мой друг? В том, что слезы не приходят, не дают мне оплакать погибшую жизнь. А чего хочу я? Все того же – любви. Нелепость. Для тебя любовь это всего лишь порыв и преклонение перед новизной, а что потом? Опять уползаешь в себя, в магию книг и знаний из них приходящих. А то, держи дух в своих цепких руках, оставаясь на сем острове бурей овеянном. А что дальше? Словно шторм пронесся под тобой. Где-то я слышал это. Где? На пляже? На каком еще пляже? Нет, это не ответ. Книги на стеллаже вдоль стены. А там еще в другом подъезде – у родителей. Слава им, слава – за сию квартирку, что в моем распоряженье. А все средства куда? Ах, ну там есть бутылочка, другая. Ну и конечно же на путешествия. Изведать весь мир и каждый клочок знаний, что доходит до меня. А помнишь, время было?! Да, было – Настя. Неотъемлемая иллюзия искренности. Но ей был нужен муж-рыбак. А я сам готов шагать по водам. Почему не поместил оторванную обложку зеленой Библии в памятную рамочку? Шта? Отец небесный, тебя я оставил, но и земного почти не обрел. Хоть здороваемся теперь. Зайти к ним на обед. Но прежде – откупорить священное винцо. Во имя… кого сейчас? Да кого угодно. Себя самого, ибо разве где-то есть мир за пределами моего сознания? Конечно, есть, но он не дан мне.

7

Музыкальная тема данного эпизода песня группы Jefferson Starship – «Sketches Of China»

8

Музыкальная тема данного эпизода песня группы Misfits – «Don't open til doomsday»