Без Веры...

Зол я на этот чёртов перенос во времени, на само время, на правительство и людей… а более всего — на себя самого. После переноса глупее я не стал, но подростковые, и я бы даже сказал — мальчишеские реакции постоянно берут верх.

Что я, не знал об этом? Знал… но не обратил внимания! Это разум и знания у меня взрослые, а эмоции — детские! Ну, пусть с недавних пор подростковые, не суть. А ещё меланхоличность и депрессивность, которые, оказываются, довлеют!

В итоге, многие действительно важные вещи я откладывал «на потом». На первые места выбились (и продолжают там пребывать!) такие безусловные лидеры, как «Показать всем», а с недавних пор «Найти хорошую порнуху» и безусловный фаворит этой гонки «Стать постоянным клиентом хорошего публичного дома».

— … всё подорожало! Всё! — донеслось до меня, — Раньше штука ситца стоила…

— Ага! — поправив велодог в кармане (заряженный!), я заспешил к дому. Сейчас сложу покупки и пойду на речку, что ли… очень уж жарко! Сил никаких…

А заодно возьму тетрадь и карандаши, да попробую хотя бы тезисно накидать, что я вообще могу купить в Российской Империи не по завышенным ценам, что из этого будет в цене через год и пятьдесят лет, и…

… как переправить это «что» к маме в Данию!

— Ба! Кого я вижу! — ещё издали зашумел репортёр, вздымая руки с повисшей на сгибе локтя тросточкой, — Алексей Юрьевич, мне вас сам Бог послал!

Прохожие с любопытством оглядываются на мальчишку, именуемого по имени отчеству, но видя несколько панибратское поведение моего знакомца, принимают это за весёлое чудачество, и поулыбавшись, идут дальше на службу. Меж тем, отношения с репортёром у нас вполне на равных, и если поначалу он и называл меня «по-взрослому», как поддразнивая слегка, то после более близкого знакомства именует Алексеем Юрьевичем всерьёз.

Приходится себя так ставить, в этом времени «неформальный» стиль общения приживается плохо. Приятели могут называть друг друга «Колюня» или скажем «Ряба», но когда я выступаю как репетитор, то настаиваю на том, чтобы меня именовали должным образом.

Во-первых, это настраивает клиентов на должный лад и заставляет относиться серьёзней, по-взрослому. Во-вторых (а для меня это важнее), на взрослый лад настраивается детвора, с которой проще работать, будучи «Алексеем Юрьевичем».

— Доброе утро, Игнат Владимирович, — чуть улыбаясь, жму крепкую сухую руку репортёра, — рад вас видеть.

— А уж как я рад! — экспрессивно замахал руками Лопато, — Я как раз думал, где вас искать?! А тут и вы навстречу! Послушайте… вы не торопитесь, Алексей Юрьевич?

— Не слишком, — пожимаю плечами я и сверяюсь с часами, — Чуть… больше полутора часов у меня точно есть.

— Замечательно! — потёр руками Лопато, — Тогда, голубчик, не откажитесь, сопроводите меня в кафе! Я, разумеется, угощаю!

— Почему бы и не да, — философски соглашаюсь я, на что тот смеётся, и разговаривая очень живо, тащит меня в кафе, ухватив за локоть.

Игнат Владимирович репортёрствует скорее от скуки. Родители оставили ему неплохое наследство, и попробовав себя на военной и статской службе, Лопато немножечко покутил, после чего занялся общественной деятельностью, пописывая иногда статейки, но всё это не всерьёз, сугубо для развлечения.

Отчасти именно от безделья он берётся устраивать дела своих многочисленных знакомых, родственников и людей вовсе сторонних.

Официант в кафе, вышколенный подтянутый мужчина с выправкой не иначе как гвардейской, весьма споро принёс наш заказ и деликатно удалился. Игнат Владимирович, впрочем, не торопится просвещать меня, зачем же я ему понадобился, отдавая должное бриошам и кофе.

— Недавно… — мой собеседник сделал паузу, заполняя её глотком кофе, — мой родственник получил назначение в Севастополь.

— Перевод с Балтийского флота, — зачем-то уточнил он, — С повышением!

— Рад за вашего родственника, — ровно отвечаю я, ничуть не менее умело заполняя паузу едой.

— Да! — будто спохватился Лопато, — Получил назначение, и всё так… знаете, кувырком! В Петербурге у него была налаженная жизнь, множество знакомство и все те мелочи, что делают наше существование комфортным и необременительным.

— А Севастополь… — он вздохнул, — Нет, это безусловно интересно! Опять же, повышение. Но дети… В Петербурге у него были связи, были возможности и повторюсь — знакомства! А здесь — в пустыню, в глушь!

Я хмыкнул, но Игнат Владимирович не смутился. Большой сибарит, он готов к кратковременным лишениям, но не более чем на несколько дней!

— Супруге надо будет заниматься домом, — сочувственно сказал он, на что я покивал. Надо сказать, что в это время «заниматься домом» труд, и притом не самый простой даже при наличии служанки. Нет, когда быт уже налажен, это не проблема…

Но сперва — заказать мебель, не имея под рукой каталога в интернете, что уже квест. А ремонт? Наём толковой прислуги? Знакомства с гимназическим начальством и сослуживцами мужа, которых нужно принять должным образом?

Я понимаю это только отчасти, но да — труд. Понимаю уже, что хочет предложить мне Лопато и… жду.

— Дети, — ещё раз повторяет он, сентиментально вздыхая. Я на эту нехитрую уловку не ведусь, а напротив, выразительно хмыкаю и вздёргиваю бровь.

Игнат Владимирович, ничуть не смутившись, хохочет беззвучно.

— Сергей Францевич, это случаем не ваш знакомый? — светски осведомляюсь я.

— Как? — удивляется Лопато, — вы уже имели… хм, удовольствие видеться с ним?

Весьма выразительно пересказываю ему вчерашнюю нашу беседу с «тем самым» Федосеевым, и собеседник мой натурально ржёт, до слёз.

— Ох… — достав платок, он начинает промокать слёзы, — прошу прощения! Да, каюсь… родственник даже!

— Сочувствую! — вырывается у меня, на что Лопато снова смеётся, но уже почти беззвучно.

— Да уж… персонаж, — говорит Игнат Владимирович, — и ведь неплохой человек!

Наконец, он переходит сути разговора…

— … в Севастополь на всё лето, — делаю глоток и откидываюсь на спинку стула, — несколько учеников. Я нанимаюсь учителем, занимаюсь с ними поутру, ты — скорее бонна, берёшь на себя их досуг после обеда и иногда вечером. Нина, разумеется, приглашена, но никаких обязанностей у неё нет.

— Замечательно, — ядовито отзывается Люба, выразительно отмолчавшись с поджатыми губами, и вслед за ней эту выразительность подхватывает Нина. Младшая сестра не понимает пока, почему именно обижена старшая, но солидарность против меня у них на высоте!

Я уже жалею, что предложил Лопато сестёр, но… есть робкая надежда на чудо.

— Семьдесят рублей… — ещё более ядовито произносит она, — учитель! А мне тридцать… досуг детям организовать, присмотреть за ними после обеда?!

— У меня, — не менее выразительно отвечаю ей, давя взглядом, — репутация.

Она уже готова вспыхнуть…

— Сядь! — рявкаю я, и Люба растерянно округляет глаза, замолкая на полувздохе.

— Севастополь, — я нависаю над столом, — казённые квартиры офицеров флота!

— А… — она открывает рот и тут же захлопывает его. В глазах — понимание и…

… женихи. В парадной морской форме, с орденами, родовитые и отнюдь не бедные!

— Лёшенька! — она вскакивает из-за стола так, что с грохотом стул… да и плевать!

— Лёшенька! — она закружила меня в вальсе, плача и смеясь одновременно, — Ты самый лучший на свете брат!

Глава 12

Лёгкая педагогическая контузия

— Доброго утра, Алексей Юрьевич, — доброжелательно, но несколько заспанно поприветствовал меня седобородый швейцар, изо всех сил сдерживая зевок.

— Утро доброе, Михалыч, — киваю ему, выходя из парадной на Нахимовский проспект и начиная растягивать ноги перед пробежкой, — как спалось?

— Вашими молитвами, Алексей Юрьевич, — расплылся в улыбке заслуженный ветеран, мальчишкой заставший (и отвоевавший!) ещё Крымскую, — как младенчик!

Не могу удержаться…