Страница 113 из 115
Глава 32
Понедельник, 10. 03.1975 г.
Гена вышел с ворохом бумаг и приятных известий. Меня, вернее «мои» три произведения ставят в сборный симфонический концерт в большом зале Консерватории, назначенный на конец марта, с участием того же Таривердиева, а также Алексея Рыбникова, Александра Зацепина, Давида Тухманова и ещё кого-то там всего выдающегося. По результатам прослушивания возможно участие в записи на фирме «Мелодия» оркестром Гараняна, с созданием диска-гиганта. Чиновники Минкульта полны решимости дать советский ответ популярнейшим во всём мире записям оркестров Поля Мориа и Джеймса Ласта.
Гена вещал вдохновенно, я же находился в определённых колебаниях. Теперь, когда я случайно наследовал огромные индюшачьи богатства, денежный вопрос можно смело убирать из приоритетов. К известности по понятной причине не стремлюсь. Конечно, приятно щекотать своё самолюбие, наблюдая под окнами толпы умирающих от восторга фанатов. Можно также конвертировать свою звёздность в права и привилегии, недоступные простым смертным, как это себе сделали звездуны типа Йосика Кабздона с прочими терешковыми. Тут тебе тусовки с небожителями в Кремле, награды, премии, депутатство, доступ к особым благам и услугам, поездки за рубеж.
С другой стороны, известность в стране Советов — те ещё хлопоты. Пристальное внимание со стороны конторы глубокого бурения будет обеспечено. Целый отдел там пасёт нестандартно мыслящих индивидов, чтобы те не вздумали что-нибудь не то сочинить, создать, или спеть, а потом ещё взять, да и слинять из социалистического рая. А с каким извращённым удовольствием никчемные советские чинуши любили унижать талантливых людей. К примеру, сколько судеб прекрасных певцов и музыкантов загубила Фурцева в должности министра культуры. А как уничтожали через «подмётные» письма в газетах замечательных спортсменов — Мальцева и Харламова. Не стоит даже вспоминать случай в гостинице «Балтийская», произошедший с Аллой Пугачёвой. Каждая талантливая личность могла быть в любой момент ошельмована каким-нибудь чинушей, имеющим самую малюсенькую власть и громадный комплекс неполноценности. Да ещё под радостное улюлюканье обывательской биомассы. В общем, не стоило устраивать себе лишние неприятности для своей задницы.
С другой стороны, люди старались, продвигали «мои» сочинения, время своё теряли. Автору этих мелодий Игорю Крутому сейчас лет двадцать, учительствует в сельской школе. Что если добавить к своему длинному списку имён, прозвищ и псевдонимов ещё и этот никнейм? Нет, лучше не стоит. Сам обладатель этой крутой фамилии со временем станет известным и будет вынужден, чтобы не смешиваться, брать себе другой псевдоним.
— Гена, а какая фамилия будет указана на афишах под этими композициями?
— Как какая? Твоя, конечно же. Че-ка-лин Па-вел Ан-дре-е-вич, — произнёс он, будто пробуя звуки на слух.
— По определённым причинам не хотелось бы светить свои данные. Можно ли использовать какой-нибудь псевдоним?
— Эх мне бы твои таланты…, - мечтательно произнёс ассистент Рязанова, — А какой бы ты хотел взять?
— Виктор Токарев, к примеру…
— Ну, нет. Категорически невозможно этого шансониста с маститыми композиторами в одном месте помещать! Ты бы ещё Аркадия Северного приплёл… Постой, так это… Ты и есть Токарев? — ужаснулся Гена.
Я покивал покаянной мордой.
— Боже, прости меня Паш. Можно у тебя взять автограф для моего племянника?
— Можно. Подгони какую-нибудь кассету с той записью. Я на ней распишусь, — согласился я, — Значит, Токарев не пойдёт?
Ассистент огорчённо подвигал головой.
— Тогда, может быть, просто Чика. Есть же во Франции композитор ЭкамА, он же Дидье Маруани. Многие творческие личности имеют по разным причинам псевдонимы.
— Не получится. Боюсь, в министерстве не согласятся. Давай сделаем вот что. Ты поезжай к Таривердиеву. Я тебе адресок дам. С ним об этом поговори. Он ответственный за составление списка на концерт, — изящно перевёл стрелки от себя Торчинский и вручил мне папку из кожзаменителя с партитурами для корректировки и окончательного утверждения.
— Ген, а у тебя не найдутся какие-нибудь пластинки Таривердиева? Можно альбомы, книги, фотки. Ехать к этакой глыбищи и не взять у него автограф будет непростительно, — вспомнил я ещё об одной миссии.
Мужчина почесал наморщенный лоб, потом шлёпнул по нему же ладонью и выдал:
— Сгоняй на Новый Арбат, в магазин Мелодия. Там спросишь Реваза. Скажешь ему, что от меня. Пласт тебе подойдёт?
Попрощался с предприимчивым деятелем и попёрся на выход. На улице у тачки одиноко маялся верный Хвост. По его уверениям парни должны скоро явиться. Притомились, меня ожидаючи, и пошли искать на свою ж…, голову местные достопримечательности. Если бы я в своей эпохе друзей отлавливал, то начал с пивнушек. И не так уж много времени я, в принципе, отсутствовал. Ожидание моих пчёлкотуристов затянулось. Я начал мало-помалу свирепеть и рявкнул Хвосту заводить мотор. Далеко отъехать не удалось. Вся пчелиная бригада выскочила из ближайшего переулка наперерез, маша руками.
— Чё вы так долго? — разорался на них, — Я не нанимался вас ждать. Можете своим ходом пилить до Сокольников. Метро Баррикадная тут рядом. Мне к композитору Таривердиеву надо метнутся.
Оказалось, что недалеко располагался гастроном с кафетерием, и парни вздумали немного подзарядиться сосисками с горчицей и кофе со сливками.
— Я с тобой поеду, — решительно заявил Змей.
— А нам можно? — заголосили остальные пчёлки.
— Ладно, усаживайтесь в карету. Только сначала мы заглянем в ваш гастроном. Надо же на матч взять чего-нибудь погрызть.
В магазине отоварились пивом Жигулевским разливным, поэтому пришлось скакать в соседние Хозтовары и покупать там пластиковую канистру на пять листов с тремя пивными стеклянными кружками. Чипсов пока еще не придумали, и солёненькие воблы пребывали в дефиците. По этой причине закупились копченой мойвой.
Культовое место Москвы для меломанов встретило нас обыденностью спешащих мимо прохожих. На ступеньках лениво фланировали молодые люди с озабоченными рожами. Один из них как бы случайно подгрёб к нашей стайке и тихо спросил:
— Старики, чё ищите? Есть Роллинги, Пинк Флойд…
— Пахмутову хочу… С Кобзоном, — шутканул я.
Малый тут же оскорблённо отвалил.
— А чё мы сюда притащились? — недоумённо поинтересовался Тоха.
— Лично я собрался покупать пласт Таривердиева, чтобы на нём получить у композитора автограф, — просто донёс публике свои соображения.
Вошли в тихие недра магазина со стеллажами и витринами, заставленными дисками великих композиторов, речей Брежнева и всяческих произведений для детей. Неожиданно там оказалось немало фланирующего между витрин народа, напряжённо изучавших музыкальный товар. У привлекательно-скучающей у прилавка девушки поинтересовался наличием товарища Реваза. Девушка благожелательно удалилась, и через минуту в торговом зале стремительно материализовался средних лет горец, слегка лысоватый, с брито-лиловой энергичной физией и с перекаченным до колбасности телом. Не удивлюсь, если этот скромный торговый работник окажется каким-нибудь криминальным авторитетом. Убедившись, что востребован какими-то тупорылистыми подростками, авторитет заметно поскучнел.
— Кто меня спрашивал? — тем не менее, благожелательно и без ожидаемого акцента спросил он.
— Вы — Реваз? — зачем-то захотел уточнить.
— Ревар Арчилович.
— Я от Гены Торчинского…
— От Торчка?! — вдруг обрадовался авторитет. — И чего желают, молодые люди?
Убедившись, что нам нужна пластинка Таривердиева, удивлённо вылупился на нас. Потом махнул рукой в какую-то сторону и слегка оскорблённо удалился. Проследив за направлением взмаха, обнаружили среди разложенных на стеллаже миньонов тихушную морду Штирлица. Настоящего, конечно, а не юлиного отца. Насколько настоящими могут быть выдуманные герои.