Страница 57 из 60
— Это Радуга. Помнишь, я говорила тебе на корабле о проверке на допустимое количество перемещений. У моих современников бывают цвета от зеленого, который означает неограниченное количество путешествий, до красного, а это полный запрет. У хронавтов поневоле бывают два цвета: красный и фиолетовый. При красном необходим возврат, при фиолетовом есть возможность выбора. Но только один раз.
— Это как?
— Человеку дают выбрать — остаться навсегда в нашем времени или вернуться домой. Иногда возвращение невозможно, тогда выбор и не стоит. Это бывает редко. Или с детьми, или с людьми необыкновенными, не думающими о собственной выгоде или безопасности, щедрыми душой, мудрыми… Можно рассказать одну историю?
— Давай.
— Как-то временщики привезли сюда человека, наделавшего в своей родной эпохе немало шума. Это случилось давно, несколько лет назад. Я не буду говорить подробностей, его спасли чудом. О том, что труп не нашли, мы знали еще из уроков истории. Он был в очень тяжелом состоянии, его буквально собирали по кускам. Первая проверка показала красный цвет. У временщиков буквально опускались руки — человек с таким неукротимым характером не смог бы спокойно прожить остаток жизни где-нибудь в провинции, он бы либо погиб сразу, либо устроил какой-нибудь хроноклазм. И сам хронавт, едва пришел в себя, рвался назад, мечтал поквитаться с врагами. Но он был болен и нуждался в лечении. Нельзя же держать больного в полной изоляции, так? С ним общались, приносили книги на его языке. Я с ним тоже говорила, хотя нет, больше слушала. И знаешь, через две недели это был уже совершенно другой человек. Он стал относиться к жизни более спокойно, философски, что ли… Он по-прежнему говорил, что его дом там, но уже по другой причине. Он не думал больше о мести. Мы сделали еще одну проверку по Радуге, и линза оказалась фиолетовой.
— А он вернулся?
— Не скажу. Нет, не доставай, пока рано.
— Думаешь, у меня тоже будет фиолетовой?
— Не знаю. Просто я пересматривала хронику. Все-таки неуютное время.
— Но мое. Не рассматривай это, как ссылку в Сибирь. Я просто возвращаюсь домой.
— Дом не только стены. Тебе есть к кому возвращаться?
Алиса вдруг подумала, как мало она знает о своем подопечном, как мало они разговаривали по-настоящему за все эти недели. Она даже не в курсе, были ли у него женщины, хотя, учитывая его возраст и образ жизни, совершенно очевидно, что были.
— К людям, — сказал Коля слегка недоумевающим тоном. — К своим современникам. Если вы — это мы, только сто лет спустя, может, мы не так и плохи?
Он помолчал немного, потом добавил:
— Я все думаю о том поле забвения, и мне кажется, что и у нас на Земле оно есть или было, и иногда включалось. Не на полную мощь, так. Ну просто не могу по другому объяснить, почему у людей бывает такая короткая память, почему все время наступаем на те же грабли. Знаешь, месяца полтора назад я мог только ненавидеть свою родину — я не просто страну, я и время имею в виду, — а сейчас только жалеть. Или пытаться улучшить, пусть это безнадежные попытки. Но не менять ни на какую другую. Мое место там.
— Я все равно буду беспокоиться. Не постоянно, конечно. Ну вот как ты будешь иногда беспокоиться о друге, который отправился в опасное место. Может, дело в том, что вы путешествовали только в пространстве, а мы можем и во времени. Для меня поэтому все, кто жил когда-то, живы сейчас. И если им можно помочь, то им можно помочь сейчас.
— Нет, дело не в машине времени, — Коля покачал головой. — Дело в тебе. Ведь не каждый, кто может путешествовать, рассуждает так, как ты.
— Ты не… не…
— Не забухаю ли опять? Обещать ничего не могу. Но постараюсь.
— Я нашла твое стихотворение, — сказала Алиса. — Это ведь ты писал на закладке? И почему не показал?
Он слегка смутился.
— А, это ерунда. Я просто забыл. То есть, может, показал бы, но ты в тот день как раз пришла с Павлом, а потом случая не было, а потом…
Дверь отворилась, и вошел Ричард.
— Ну, все готово. Пойдем?
— Коля, линза, — напомнила Алиса.
Герасимов отвернулся к окну, вынул линзу и зажал в кулаке.
— Покажи.
Он помотал головой.
— Нет, я же уже решил. Я даже смотреть не хочу. Отдам потом.
— Куртку надень, — напомнил Ричард.
— Жарковато будет, — Коля просто накинул куртку на одно плечо, подхватил небольшой рюкзак. — Правда, там сентябрь.
День, исполненный света и тихого летнего ликования, вступал в свои права. Утренняя свежесть сменилась размаривающей жарой. Роса высохла. Пышное, важное кучевое облако в синем небе сверкало на солнце так, что больно было смотреть. От лип шел еле уловимый сладкий медовый запах. Ноги путались в густой и высокой — почти по колено — траве.
Дойдя до середины поляны, Темпест остановился.
— Пора. Ну, дату, пункт назначения, причины переезда помнишь?
Коля ответить не успел — послышался шум приближающегося летательного аппарата. Пассажирский флаер со свистом пронесся над липами и стал опускаться на поляну. Когда до земли оставалось еще метра полтора, из двери на лужайку соскочил парень со встрепанными темно-каштановыми волосами, в белой тенниске и черных очках.
— Господи! — закричала Алиса. — И этот человек еще меня технике безопасности учит!
— Конечно, — Пашка, по инерции сделав несколько быстрых шагов, остановился рядом с ними. — Учить же всегда легче, чем соблюдать самому. Успел, все-таки успел. А ты тоже хорош, — обратился он к Коле. — Сбежать хотел? Один?
Тот пожал плечами.
— Я не скрывался вроде.
— Тебя из больницы отпустили? — спросила Алиса.
— Я не знаю, отпустили б или нет, поэтому на всякий случай не спрашивал, — бодро ответил Павел. — Все-таки они там ужасные перестраховщики. — Он снова обернулся к Герасимову. — Ты это… прости за тогда и не думай, что я сейчас прилетел, ну, чтобы… не знаю даже, как сказать… чтобы проконтролировать. Я хотел попрощаться лично.
— Я понимаю, — кивнул Коля.
Оба пожали друг другу руки. Алиса тоже протянула ладонь.
— Покажи Радугу. А вдруг? И вдруг ты передумаешь?
Герасимов секунду медлил, затем спустил с плеча рюкзак и, с силой размахнувшись, запустил линзу вдаль. Крохотное стеклышко блеснуло на солнце — быстро, так быстро, что цвета было не разобрать, — и исчезло среди высокой травы.
— Зачем?
— Извини, но я правда не хочу знать. Ну, потом найдешь. А я не хочу никаких искушений.
— Мне показалось, искорка фиолетовым сверкнула, — начала Алиса, но Коля довольно резко перебил:
— А мне показалось, красным. Теперь пока, хватит мне душу распиливать.
Алиса ничего не сказала. Только взгляд у нее, наверное, изменился — потому что Коля отвел глаза.
— Прости. Но только что толку в лишних словах, все равно нужных не подобрать. Просто спасибо. И не беспокойся обо мне. Все будет хорошо.
Ричард дотронулся до цепочки на шее. Пашка вскинул руку в прощальном жесте.
— И я думаю, все будет хорошо! Ну, пока! Не поминай лихом!
Легкий клочок облака закрыл солнце. Тень скользнула по поляне. Затем выглянувшие солнечные лучи осветили лужайку у Института, где они теперь стояли втроем.
— Все будет хорошо, — тихо сказала Алиса, глядя на распрямляющуюся траву.
— Алис, — Пашка сжал ее руку в своей. — Я думаю, теперь он со всем справится.
— Я с самого начала так думала.
— А ты плачешь все-таки?
Алиса вытерла глаз рукой, отворачиваясь.
— Не выдумывай, соринка в глаз попала. Просто посмотри на это, — она вынула из кармана закладку и протянула Павлу.
— Что это? Какой-то стишок.
— Не какой-то — его. Он его написал еще до нашего полета. Вконец опустившийся человек не сочинил бы такого.
Павел пробежал стихотворение глазами.
— Да, вполне неплохо. Рич, послушай и ты. Я вслух.
В восемь лет за Солнце улететь —
Улыбнуться. Дело лишь за малым —