Штамм "Ратоньера"

— Вот для твоих кроликов, — небрежно пояснил Семён рассыпающемуся в благодарностях старичку. — А что ж козу не держишь? С молоком бы был!

— Была коза! — сообщил старичок. — Зорькой звали, померла она. От старости померла. А ещё козочка с козликом были у меня, так их попросили. Я отдал.

— Кто попросил? — Семён спросил просто так, не дожидаясь особо ответа. Старичок задумался и неуверенно сказал:

— Она попросила. Сказала, молоко для детей. Я и дал козу с козликом.

— Когда, пятьдесят лет назад? — хмыкнул Семён. Максим насторожился:

— Когда, Митрич? Вспомни, будь другом!

Но старичок уже запамятовал, о чем только что говорил. Он снова начал причитать, что молодежь разъехалась по городам, вместо того, чтобы работать на землице. Но говорил же он, что время Крысолова подходит к концу! Хотя все логично — человечество вымирает…

Тем временем быстро темнело. Старичок пригласил гостей в дом. Его жилище тоже будто выпало из прошлого: деревянные стены, обклеенные старыми бумажными обоями, развешенные под потолком пучки трав, лампа над колченогим столом, железная кровать с горой белых подушек. Для полной лубочности не хватало разве что самовара и ходиков с кукушкой. Несмотря на свой возраст и помутившийся рассудок, чистоту в доме Митрич поддерживал. Максим сразу почувствовал, что они в своей грязной дорожной одежде смотрятся здесь, как чужеродный элемент. Да и вообще стеснять старика было бы свинством.

— Митрич, сеновал же есть у тебя?

У Митрича был, скорее, не сеновал, а сарайчик, где хранился инвентарь, ведра, всякая всячина, а в углу — да, в углу сено.

— Мало, — озабоченно вздохнул Митрич, притащив на сеновал две подушки из дома.

— Хватит, — заверил Максим.

Похолодало, причем не только потому, что зашло солнце — с юга приближалась гроза. Фронт холодного воздуха шел впереди. Они решили уже, что заночевать стоит в доме, но тучи, видимо, обрушились дождем на море и прошли стороной. Лишь несколько капель упало во дворе.

Сквозь щели в стенах изредка сверкали вдалеке зарницы и слышались слабые раскаты грома. И Максим, едва ли не впервые с детства, заснул крепким спокойным сном без сновидений.

Проснулся он ночью, неожиданно, от того, что его кто-то позвал. Сено кололо в шею и лезло в нос, внизу попискивали мыши, но все равно по сравнению с двумя прошлыми ночами и обществом псов-людоедов неподалеку это был рай земной. Максим решил, что пробудился случайно, но у другой стены сарайчика заворочался старик Семен и позвал снова:

— Макс!

— Чего тебе не спится, старый?

— Слово помнишь?

— Какое слово? Спи давай.

— Когда в детстве. Когда становишься в круг, бросаешь мяч вверх. Кричишь имя. Тот, кого ты назвал, должен поймать. Остальные разбегаются.

Старик говорил медленно, неуверенно, делая паузы, будто сам не верил, что когда-то такое было.

— Ну и?

— Слово. Вместе с именем. Какое кричали?

— Не помню.

Максим немного разозлился на старика. В такую игру в детстве он не играл, но то ли мать рассказывала, то ли читал где-то — помнилось. Слово как раз было где-то почти на поверхности памяти, оно почти всплыло — и затаилось, нырнуло обратно, и теперь не давало покоя.

— Э, вы ж в смартфонах сидели… Не играли, небось.

— Иди ты, Семеныч. Не было у меня смартфона. Играли, просто не помню.

— Не играли, вот и не помнишь. А мы другое поколение. У нас и казаки-разбойники были.

— И у нас.

— И прятки, это добегаешь, хлопаешь об стенку и кричишь…

— Палы-галы за себя. Помню я. А теперь давай спать.

— Еще высекалы были. Мячом бьешь, если тот, кто уворачивается, поймает — дарка.

— Вышибалы. И свечка. Три поймаешь — все сгорят.

— А еще… Море волнуется — было?

— Ночь, Семеныч. Завтра вспомнишь.

— Съедобное-несъедобное?

— Это же для малышей совсем.

— Ну и что, а малыши — не дети, что ли?

— Спи, — буркнул Максим. Люди уже много лет, с того времени, как он стал взрослым, точно, старались избегать любого упоминания о детских играх, чтобы не бередить рану. А сейчас рану расковыривали, да еще ржавым ножом, и ему почему-то не было от этого ни тоскливо, ни безнадежно. Наоборот, в душу снизошел покой.

— Штандер! — неожиданно сказал Семен. — Слышишь, Макс? Штандер — то самое слово, нет?

— Да, — слово из его памяти вынырнуло на поверхность и слилось с произнесенным вслух. — Оно.

Старик бормотал еще что-то, но Максим не слышал. Он снова провалился в глубокий спокойный сон.

Утром они отправились дальше. Максим был бы рад задержаться в гостеприимном доме подольше, но старик Семен, едва проснулся, сразу засобирался в дорогу. Да и сам Максим чувствовал, что очарование момента нарушится, если слишком его затянуть. Хозяйство Митрича было рассчитано строго на одного человека, сам он чувствовал себя счастливым в своем иллюзорном мирке, одиночеством не тяготился, и не стоило нарушать его внутренний покой и, возможно, окончательно сталкивать в безумие.

Старичок прослезился, прощаясь с ними, собрал в пакет какие-то сушеные овощи и попросил напомнить его хозяйке, чтобы она скорей шла домой:

— А то гуляет, гуляет где-то хозяйка-то моя! Пора ей возвращаться! Небось, по соседям сидит.

Семен открыл было рот, но Максим наступил ему на ногу и пообещал вернуть безответственную хозяйку домой.

========== Над водой. На последнем берегу ==========

Маленький поселок исчез за горизонтом. Опять потянулась бесконечная полоса побережья, песок, редкие холмы, еще более редкие полуразрушенные постройки. Над головой светило солнце, рядом плескалось теплое море, кричали чайки в освеженном ночной грозой небе, а Максим брел, думая, что ад существует, и что он похож на этот жаркий безлюдный пляж, искривляющийся в дугу. Семен так и не сворачивал от моря, и на все доводы, что пора уже идти в глубь полуострова, ничего не отвечал.

Через пару часов построек стало больше. Это был еще не город, не пригород, но уже благоустроенная зона. Эллинги, стоявшие строем, таращились пустыми окнами. К выбитым стеклам Максиму было не привыкать, но тут узкие дома тянулись и тянулись почти одинаковыми рядами. На пляже тоже начали попадаться беседки, скамейки, кое-где — ржавый остов автомобиля. Однажды нога на песке скользнула по белой округлой поверхности, Максим решил, что наступил на череп, и чуть не вскрикнул, но то был забытый мяч.

Рассыпавшиеся беседки. Проржавевшие кабинки для переодевания. Упавший на дорогу столб. Он просто отмечал все это взглядом, стараясь не думать вообще ни о чем. Например, что до относительно обитаемых мест минимум несколько десятков километров. Разве что позади, на той стороне залива, село с единственным жителем, то ли юродивым, то ли блаженным…

День уже шел к закату, а пляжи тянулись. В такую жару когда-то здесь наверняка яблоку негде было упасть, но теперь… Теперь невозможно было представить себе эти толпы народа, дверь в прошлое была захлопнута за ними так же надёжно, как за легионерами Цезаря или варварами Алариха.

— Семеныч! — крикнул Максим. Пока он рассматривал безлюдные пляжи, дед успел уйти довольно далеко. Семен сегодня тоже был заметно не в духе, и вот теперь ушел вперед, к небольшому городку или поселку, застроенному одно-, редко двухэтажными зданиями. Заборы частично сохранились, частично упали и гремели под ногами, когда через них перешагивали. Идти лучше всего было строго посередине узких улочек.

— Вот куда мы? — Максим нагнал наконец старика. — Двадцать пять лет люди не живут, ещё упадет какая-нибудь стена.

Семён, не оглядываясь, проворчал:

— Жратвы мало осталось у нас. Поискать надо.

— Да что здесь может быть!

Здесь действительно ничего не было. В дома заходить они не решались, да и маловероятно, что там сохранилось бы что-то полезное, да еще лежало на виду. Небольшой поселок легко было пройти насквозь и отправиться по дороге к перешейку, ведущему на материк, но Семен вернулся к морю. Максим, ругая несговорчивого старика, плелся следом. Позади осталась миниатюрная красавица-мечеть, такая белая, будто за ней ухаживали. За парочкой лиманов открылся новый поселок (или же это был прежний, кто знает, указатели давно свалил ветер). Здесь появились многоэтажки, пансионаты, гостиницы. Но среди них любой человек почувствовал бы себя еще неуютнее, чем в голой степи. Степь говорила — здесь еще никого не было. Город беззвучно кричал — отсюда уже ушли.