Страница 4 из 51
К религии в это страшное время обращались девяносто пять процентов человечества, остальные глушили ужас алкоголем. Резко выросло число самоубийств, потом оно немного снизилось, но к обычному не вернулось. Наступил настоящий рай для террористических организаций — особенно неистовствовала Саранча, но и прочие не отставали, с какой-то необъяснимой ненавистью преследуя религиозные объекты. Лишилась обеих рук статуя Христа в Рио-де-Жанейро, прямо во время богослужения обрушилась кровля Нотр-Дама, взлетела на воздух прекрасная пагода в Северном храме. Различные секты появлялись и росли, как грибы, успокоения не давала ни одна.
Люди шарахались в своих эмоциях от надежды к отчаянию, в изменившемся мире находились примеры как величайшей подлости, так и героической жертвенности. Какие-то государственные границы стерлись, кто-то, наоборот, укреплял свои. Германия вдруг вспомнила свое милитаристское прошлое и ввела у себя строжайшую военную диктатуру — зато в ней практически не случалось терактов. Белорусы в интернете страдали и жаловались на сурового Батьку, но страну покидать не хотели. Северная Корея окончательно превратилась в замкнутый мир, тем не менее, Саранча ухитрилась устроить взрыв на главной площади Пхеньяна. Маленькая страна заявила протест южной соседке, в конфликт втянулись другие страны, началось демонстративное бряцанье ядерным оружием — и мир лишь с большим трудом откатился на прежние позиции, от мгновенной огненной смерти к медленному умиранию от старости.
В России государственные службы не справлялись с выросшей преступностью, люди объединялись для патрулирования своих домов сами. Не все соседи были такими, как Анна Степановна. Например, со старичком с лестничной клетки Анжеле определенно повезло. Познакомились они на похоронах ее матери, та умерла в прошлом году, внезапно — пришла с работы, села на диван и уже не встала. Приехавший на вызов врач лишь плечами пожал. Инфаркт, их столько сейчас.
Дед Леонид из соседней квартиры, как выяснилось, знал мать, и даже когда-то вместе с ней работал. Он предложил Анжеле иногда оставлять у него Максимку. Старик был одинок, прежде с ним жили сын и сноха, но в год ратоньеры они развелись, сноха уехала, а сын пустился во все тяжкие, объявив, что мир гибнет и нужно теперь брать от жизни лучшее.
Дед Леонид старался никого не напрягать, отказываясь от помощи, но Анжела видела, что ему все тяжелее выходить из дома, и сама вызывалась сходить за покупками. Одним из немногих развлечений оставался просмотр телевизора, старик смотрел только новости, комментировал их редко, но метко.
— Я знаешь, чего хочу, Анжела, — говорил он. — Чтобы нашли, конечно, лекарство от этой напасти, но попозже. Чтобы научились детей ценить. А то что это — на войну даже сейчас деньги есть. Да и сами мамаши, трехлетке в руки этот свой планшет, а сама с пивом языком трещать.
— Сейчас давно трехлеток нет, — вздыхала Анжела.
— Раньше были. Что имеем, не храним. Бежали мы со всех ног, вот и остановили нас лбом об бетонную стену. Видишь, скоро шестьдесят лет, как американцы на Луну высадились. У нас тут все здания рассыплются в пыль, а там и через миллион лет останется след вездехода…
— Что, правда? — Максимка испуганно расширил глаза. Дед сразу взял другой тон:
— Ну что ты, это я так, не слушай старого дурака. Вам что в школе говорят?
— Что скоро ученые узнают, почему дети не рождаются, и всех вылечат, надо только учиться хорошо, — с готовностью ответил Максимка.
— Во-от! — закивал дед Леонид. — Учиться и дела добрые делать… ну, там последнее желание чье-то выполнить… — он уже явно думал о своем. Брошенный отец страстно мечтал в последний раз увидеть сына.
— Как Элли, что ли? — несколько снисходительно уточнил Максимка. — «Волшебник изумрудного города» был его любимой книгой еще пару лет назад, сейчас мальчик всячески подчеркивал, что вырос из таких детских книжек.
— Ну да… заветных три желания.
Анжела свернула к школе. Она шла долгой дорогой, не напрямик, через пустырь — в прошлом месяце там обнаружили повесившегося. На той неделе у соседнего подъезда стояла скорая — там отравилась пожилая женщина, воспитатель детского сада. Анжела ее никогда даже не видела, а вот теперь нервы шалят. Говорят, смерть приходит трижды.
У школы она остановилась, не заходя внутрь. В прошлый раз ей пришлось застать не самую приятную картину — молодая учительница, всхлипывая, снимала со стенда объявление о наборе первоклассников. Объявление провисело ненужным, нынешний последний звонок для первоклассников был последним во всех смыслах.
Настроение улучшилось при одном взгляде на сбежавшего с крыльца Максимку. Он был радостным, светлым ребенком, практически не доставлял хлопот с учебой, сам читал книги запоем, ходил во все кружки, куда приемная мать его записала — правда, не скрывал, что сердце его отдано технике.
— В понедельник классный час и все, — сообщил Максимка, вертя головой. — Ой, Лизу уводят… я думал, еще здесь на площадке поиграть…
— Не огорчайся, видно, ее родители спешат, а время сейчас такое, детей одних на улице не оставляют.
Максимка повиновался, хоть и не без сожаления. За поворотом собралась небольшая толпа, люди указывали вверх. Сигналя, подъехала пожарная машина. На карнизе дома напротив на высоте шестого этажа прижалась к стенке человеческая фигура — растрепанные волосы и бесформенный балахон позволял догадаться, что это женщина.
— Не делайте глупостей, оставайтесь на месте, — воззвал трубный глас из рупора. — Сейчас вам окажут помощь…
Женщина, не слушая, вскинула руки над головой и сделала шаг в пропасть. Анжела прижала к себе голову ребенка:
— Не смотри туда, сынок… Не смотри!
…Вот она, третья смерть, думала она, когда раздался удар оземь и рядом заголосили люди. Сколько сейчас суицидников, боже, как это страшно — лететь с высоты, никогда она сама этого не сделает.
Численность населения земного шара на десятый год ратоньеры составляла шесть миллиардов человек.
========== Сумерки. Начало ==========
Максим сидел на перроне, поглядывая то на небо, то на здание вокзала, то на телефон. До прихода поезда время еще оставалось, немного, но достаточно, чтобы начинать нервничать. Конечно, у них провинция, но Саранче-то пофиг. Тем более, рейсы из Москвы взрывают частенько. Лиза именно из Москвы возвращается.
Максим вытащил телефон, разыскал в списке контактов знакомую фотку и еще раз обернулся на привокзальную площадь. Встречающие-провожающие, отъезжающие с багажом и без, черные фигуры охранников. Сканеры, перила, турникеты. Все равно, если террорист захочет, он пройдет.
Телефон выдал гудков десять, не меньше, Максим уже начал беспокоиться, но тут раздался знакомый звонкий голос Лизы:
— Привет! Я подъезжаю, уже даже Никитовку в окно видно, ты где?
— На вокзале, жду.
— Мои тоже ждут, они на машине, давай с нами?
— Нет-нет, я так. Просто хочу убедиться, что ты доехала.
Семья Лизы была обеспеченной по прежним меркам, и оставалась такой. Все же существовавшие тысячу лет основы пока еще скрепляли цивилизацию, человечество не сползло окончательно в безумие и мародерство. Работали предприятия, коммунальные и административные службы — с перебоями, но работали, действовал общественный транспорт, выплачивались зарплаты и пособия. Мир напоминал часы, завод которых вот-вот остановится, и все же стрелки тикали.
Не случись ратоньеры, Максима с Лизой давно бы развела судьба. Она бы училась где-то за границей, родители и сейчас не теряли надежды отправить дочь в Германию, где жизнь была наиболее безопасной. Но увы, Берлин полностью закрыл государственные границы, в том числе и для беженцев из арабских стран, которых все еще было немало. Журнал «Шарли Эбдо» опубликовал собственную же карикатуру двадцатипятилетней давности с утонувшим ребенком и разместил рядом новую, с утонувшим стариком, сопроводив ее подписью, что все, дескать, течет и меняется. Над карикатурой не смеялись, вообще все улыбки последнее время тускнели рядом с оскалом черепа ратоньеры.