Штамм "Ратоньера"

Предчувствия не обманули. Соседка немедленно завела:

— Анжела, а я-то тебя давно дожидаюсь! Вход в подъезд нам надо укрепить, решили же на общем собрании…

Она попыталась войти в прихожую, но Анжела решительно вытолкала Анну Степановну в общий коридор, вышла следом и заперла дверь.

— Надо — укрепляйте. В подъезде нормальная дверь, в прошлом году только ставили.

— Ты мне не груби, — соседка поджала губы, — ты прямо говори — что, отказываешься деньги сдавать?

— Нет. Я не отказываюсь. Просто у меня нет денег.

— У меня, пенсионерки, есть, а у тебя нет! Ты молодая, работаешь…

— На работе платят неаккуратно, а я одна ребенка поднимаю, — Анжела выдернула ключ из замка. — Извините, я спешу.

— Ребенок не твой! Ты на него опекунские получаешь! — Анна Степановна про всех знала все и пользовалась этими сведениями, как оружием. Но на Анжелу такие уколы давно не действовали, она с каменным лицом прошла мимо соседки к лестнице и начала спускаться вниз.

— Конечно, если вдруг подъезд взорвут или квартиры обчистят, тебе все равно! — крикнула Анна Степановна, перегнувшись через перила. — Все равно придется сдать, вот увидишь! Стыдно в такое время детьми прикрываться, Анжела, стыдно!

Вот сука, устало подумала Анжела неизвестно в какой раз. Такое время, такое время… Анне Степановне на новое время было наплевать, ее сыновья давно выросли и работали один в Москве, другой в Питере, никаких внуков от них соседка особо и не ждала, громогласно высказывая свою точку зрения во дворе:

— Женятся, да. А мне плевать, на ком, пусть хоть на козе, я все равно ее и знать не желаю. Лишь бы прописать не просила, никогда не пропишу, ни ее, ни ребенка. Ребенок неизвестно еще, чей будет, а такая вот захочет вселиться и жилье оттяпать, потом не выселишь! Ребенком будет шантажировать, так что и не нужно мне тех детей никаких, сами не заработают, нарожают и норовят жилье оттяпать. Как это — жильем поделиться? Самое главное в жизни — жилье.

Анжела подозревала, что Анна Степановна высказывала свои взгляды на весь двор в расчете ознакомить с ними окрестных молодых девушек, несомненных хищниц и охотниц до чужого жилья. На саму Анжелу соседка тоже поглядывала косо. Анжелу всегда так и подмывало сказать, что толстомордые соседские сыновья ничего, кроме отвращения, не вызывают, но на такую открытую конфронтацию трудно было решиться.

Соседка и так могла сильно испортить жизнь. Когда Максимке было года три-четыре, Анна Степановна при каждой встрече громко, не стесняясь Анжелы, интересовалась:

— А как тебе живется, мальчик? А не обижает ли тебя тетя? Тетя твой опекун, денежки на тебе зарабатывает, а твоя настоящая мама погибла!

Максимка прижимался к Анжеле и упрямо говорил:

— Неправда. Мама.

Не выжав ни слез, ни ругани, ни скандалов, соседка постепенно отстала. Не то чтобы она ненавидела конкретно Анжелу, она просто считала окружающих ленивыми беспринципными халявщиками, норовящими урвать чужой кусок, и страшно огорчалась, если это оказывалось не так.

Анжеле до сих пор жутко было вспоминать, сколько нервов ей стоило установление опекунства, бесчисленные справки, чиновничьи кабинеты. В ее пользу сыграло то, что ее собственная мать неожиданно поддержала ее в решении забрать Максимку, и что мамаши Макса и Катьки вовсе не горели желанием заботиться о внуке.

Подписывая окончательный акт, дама из органов опеки, сказала:

— Вам повезло, проскочили.

Что именно Анжела проскочила, она поняла довольно скоро. Новая эпоха имела один плюс — детей-сирот усыновляли или брали в приемные семьи так активно, что детские дома практически опустели. Люди, лишенные возможности родить своего ребенка, готовы были заботиться о чужих, пока те еще оставались… как скоропортящийся товар. Дети-то взрослели. И новых не предвиделось из-за врага, одержавшего победу без единого выстрела и уложившего человечество на обе лопатки.

У врага было имя, красивое имя, напоминающее о танцах, сверкающих улыбках, ярком латинском солнце. Оно выговаривалось легко и певуче, только на третьем слоге язык прищелкивал, как кастаньеты — ра-тонь-е-ра. Ратоньера. Крыса — рат, ратоньеро-кабальеро — крысолов. Как тот хромоногий демон, что явился в город Гамельн, избавил его от крыс и утопил детей, штамм «Ратоньера» обрек на смерть от старости весь мир, лишив людей потомства.

Новый вирус не особо стремился раскрывать свои секреты. Его выделили, его всесторонне изучили, опробовать его действие, правда, было уже не на ком. Ратоньера обладала необычайно высокой вирулентностью — в считанные недели ею переболело все человечество. В остальном же это был обычный вирус гриппа. Как и почему он навсегда отключал репродуктивную систему, установить не удалось. Просто ни единой беременности в мире вот уже восемь лет не наступало, ни обычным путем, ни искусственным. Вспомнили о замороженном биоматериале в ЭКО-центрах, но оплодотворенные яйцеклетки, подсаженные суррогатным матерям, не приживались. Ни одна. Пытались создать для них инкубатор, и все параметры в нем поддерживались, как положено, но крошечные крупинки, заключавшие в себе последнюю надежду человечества, не развивались и там.

Так и не определили, откуда взялась ратоньера, лишь приблизительно можно было сказать, что вирус-мутант появился где-то в районе Черноморского побережья, потому что эпидемия началась оттуда. Вирус молниеносно расплескался волнами по Европе, перепрыгнул через Урал, в считанные недели распространился по всей Азии, вместе с пассажирами авиарейсов перелетел в Северную и Южную Америки, перебрался в Африку и Австралию. Безжалостней испанки, неотвратимей чумы, вирус поразил даже вернувшихся с антарктических станций полярников и спустившихся с орбиты космонавтов — попытки изолировать их ни к чему не привели, все переболели гриппом и получили абсолютное мужское бесплодие.

Виновных в появлении вируса не было, хотя по старой человеческой привычке их начали искать. Из-за места возникновения вируса на Россию наложили очередные санкции, преимущественно в сфере медицинского сотрудничества — это было бы очень чувствительно, если бы лекарство от ратоньеры было найдено на Западе, но лекарства не существовало. Разумеется, это вызвало склоку на дипломатическом уровне, в итоге которой знаменитая фраза «дебил, бл…» была произнесена рекордное количество раз со всех сторон в разных вариациях. В сети появилось огромное количество демотиваторов, иногда смешных, иногда не очень, создатели мультфильмов о Кантриболз выпустили порядка тысячи новых серий, британские ученые сделали несколько открытий, подробно освещенных желтой прессой — и вот, когда вся эта мышиная возня сошла на нет, за деревьями начал вырисовываться лес. Человечество осознало, что столкнулось с главной проблемой за все время своего существования.

На ее решение были брошены все высвободившиеся ресурсы. Расходы на здравоохранение несколько сократились — новых беременных не было, через девять месяцев закрылись роддома, вскоре должны были сократиться траты на дошкольное образование. Но увы, никакие исследования не помогали вернуть фертильность. Была надежда, что дети, перенесшие заболевание до наступления половой зрелости, смогут избежать последствий в виде бесплодия, но они не оправдались. Становились взрослыми те, кому в год ратоньеры исполнилось десять, девять, восемь лет, но ни одной беременности не наблюдалось. Родители давно перестали подсовывать презервативы выросшим сыновьям и угрожать дочерям: «Вот посмей принести в подоле!» Периодически находились женщины, объявлявшие себя беременными, но все они оказывались либо шарлатанками, либо истеричками.

Ученые со страниц солидных журналов напоминали, что около ста тысяч лет назад мир уже пережил вымирание, когда из всей популяции людей осталась всего тысяча человек. Следовательно, рано или поздно должны найтись люди, обладающие устойчивостью к ратоньере, необходимо только подождать. Особые надежды возлагались на детей, которые в год эпидемии находились в материнской утробе. Сейчас этим детям было семь-восемь лет, и человечеству еще оставалось столько же до выхода из тупика или последней лопаты земли на свою могилу.