Штамм "Ратоньера"

Семен неопределенно пожал плечами.

— В общем, там был типа сейф. И в нем различные наборы бактерий. И этого сраного гриппа, и разные там… Ратоньеры два вида. Ну мне на пальцах объяснили. Основной — штамм А, и еще штамм Б, немного измененный. Он не такой заразный и вызывает просто грипп, без бесплодия. И если переболеть им раньше, дает иммунитет к ратоньере. Ну, к штамму А. Только это теоретически, потому что проверить не на ком. Нам колоть бесполезно, мы все переболели штаммом А.

— Так, — прошептал Максим. В мире не поменялось ничего. Только отсрочку приговора отменили. Какое счастье, что Лиза этого не узнает.

— Ты чего, Макс? — старик обошел его сбоку, пытаясь глянуть в лицо, и Максим понял, что отвернулся от собеседника и скорчился, как от сильной боли. — Ты ж это… ты сам говорил, что не надо особо надеяться! Ну?

— Нет, нет, я не то, — Максиму удалось сказать эти слова почти нормальным голосом. — Желудок… пойду к своим, попрошу таблетку. Увидимся.

Он с трудом отвязался от старика и прошел в здание. Можно было расспросить товарищей по работе, они наверняка были в курсе, но не хотелось видеть никого. Накатила страшная слабость, хотелось только повалиться на койку и закрыть глаза.

Вот и палата, откуда выпорхнула счастливая Лиза, перед тем, как лететь на берег моря. Море… А как же их надежды увидеть Средиземное море, старую Прагу, Париж? Начиналось все тоже на морском берегу. Здорово ты посмеялся над нами, старый хрыч. Еще полгода назад у нас были планы, мечты, пусть даже мечты на прощальное путешествие! Даже смертникам оставляют последнее желание!

Он вдруг вскочил и заметался по палате. Апатия прошла так же резко, как и появилась, теперь ее сменил прилив лихорадочной энергии. Делать что-то, бежать куда-то… куда? На Финский залив? Тот старик не виноват. Он наверняка был в Саранче мелкой сошкой и ничего знать не мог. Нашел материалы, сам проверить не мог, отдал первым встречным, надеялся дать миру шанс… Вот он, шанс. Рухнувший вертолет и могила в степи.

Он сам, Максим, во всем виноват! Он был самым инертным из троицы, он должен был удержать остальных! Лиза бы и на Южный полюс понеслась за спасением, Кириллу в обычной жизни не хватало адреналина, и Максиму нужно было думать за троих. Что теперь? Что? Тупо дожидаться смерти?

Зажглась тусклая лампочка по потолком. Максим поднял голову. Электричество дали, так, ну и чего я, собственно, жду. Это будет не веревка, которую все равно не к чему прицепить, не нож, которого нет, и не окно. Этаж-то всего второй. И я никого не подведу, операции вечером не проводят.

Фанерка на стене поддалась не сразу, Максиму она стоила сломанного ногтя. В стене открылся кружок без штукатурки с двумя отверстиями. Без пластмассового корпуса это было еще больше похоже на поросячий пятачок. Смешно. Жизнь вообще такая штука, обхохочешься. Только зарядка для его целей не годится, и никакого провода нет!

Внезапно его осенило, он осторожно выглянул из палаты — коридор пустовал, — и вышел. На посту медсестер тоже никого не было. Максима это не удивило, под вечер уставшие дежурные частенько сбегали в курилку или просто отдохнуть. А вот если сегодняшний дежурный еще и беспечность проявил… Максим заглянул за стойку, дотянулся до ящика под поверхностью стола. Так и есть, проявил, бросил без присмотра кипятильник. Как оно без чая-то. Даже если само название через пару десятилетий исчезнет. Извини, друг, но сегодня не придется тебе чаевничать…

Ножика, даже перочинного, на посту не нашлось, и Максим поспешил обратно в палату, пока ему не помешали. Зато кипятильник оказался каким надо, с толстым проводом. Перерезать было нечем, Максим перетер провод о край стола и разлохматил изоляцию. Пойдет. Больно будет совсем недолго и в последний раз!

Это нельзя было сравнить с болью. Его затрясло, разом и быстро, руки свело судорогой, во рту защипало кислым, перед глазами вспыхнул обжигающе яркий свет. Сердце дрогнуло сильнее обычного и остановилось. Затем в белом сиянии возникла человеческая фигура, дернувшая провод. Тряска исчезла мгновенно, тело заныло, сердце осторожно стукнуло раз, другой, и пошло опять как часы. В меркнувшем свете проявились знакомые черты - зеленая шапка с пером, свисающие патлы, черные провалы вместо глаз. Желтая костистая рука Крысолова легла на стену рядом с почерневшим отверстием розетки.

Максим задохнулся, зажмурился от отчаяния: жив! Как дико, как несправедливо! Лицо Крысолова расплылось, вместо него над Максимом наклонился обычный человек с залысинами, в очках — кто-то из персонала, возможно, тот дежурный, любитель чая. Он сердито сказал:

— От тебя никак не ожидал! Тут же с бригадой ездишь, сам все понимаешь!

Рядом, медленно кружась в воздухе, опускалось на пол зеленое перо.

========== Над водой. Из записок мертвого человека. Дневник Максима ==========

Мою родную мать звали Екатерина.

Я вспомнил об этом сегодня, когда шел мимо храма на Извилистой. Церкви теперь почти всегда пустуют. Кроме нескольких искренне верующих, люди заходят туда редко, стоят растерянно, будто пытаются сообразить, зачем они здесь, и, не додумавшись ни до чего, уходят.

Иногда я думаю о своих кровных родителях, которых не помню. Я знаю только их имена, и что им «повезло». Последнее время это слово говорят исключительно о мертвых — повезло, отмучился. Или повезло, не застал. В этом есть доля правды, причем доля солидная.

Все посыпалось очень быстро, когда иссяк бензин. Нефть, разумеется, есть, ее полно, но производство остановилось. Не стало людей. Одновременно обвалилась и привычная энергетика. Среди людей, способных работать, не хватает знающих специалистов. Специалисты умерли. Иногда по радио мы узнаем, что происходит в других регионах. Вроде Москва еще держится со светом по часам и кое-каким транспортом. Вроде в Сибири кое-где в крупных городах тоже цивилизация еще жива. Но скоро они догонят нас. Люди не молодеют, самым младшим по сорок пять, а чувствуют они себя на все шестьдесят.

Говорят, так бывает при некоторых тяжелых болезнях — человек держится довольно долго, но с какой-то точки невозврата здоровье уходит в ноль и человек умирает. С начала бесплодия мы пережили угрозу третьей мировой, политические скандалы, экономические кризисы, безработицу, миграцию, бунты, рост преступности, а точка невозврата оказалась пройдена с простым исчезновением бензина. Да, интернета тоже не стало. Где-то, где с электричеством проблем меньше, видимо, действуют какие-то внутренние сети. Международные сайты обвалились все.

Нет, нам, как я понимаю, еще повезло. В городе соорудили несколько базовых общежитий, где и зимой топят, и вода есть. Свет дают иногда. Скоро последнее топливо придет в негодность, и мы окончательно перейдем на жизнь при лучине. Но это не так плохо, насколько я знаю, во многих населенных пунктах и такого нет. Такие города гибнут быстро, или разбегаются. Гибнут не обязательно от мародерства или голода, иногда от чумы.

Она будто почувствовала, что люди от развитой цивилизации снова скатились в средневековье, и вышла покуражиться напоследок. Через юг России (наверное, правильно писать бывшей России, сейчас все государства бывшие) новая волна эпидемии прошла лет пять назад, сразу после остановки Новошахтинского завода. Сгребали все запасы антибиотиков, шарили по пустым домам, аптекам в заброшенных городках и поселках, везде. Болезнь остановили, но осталось нас мало. Очень. Сейчас население города где-то двадцать-тридцать тысяч человек, практически как после войны. В этом есть и положительные стороны. Несколько сот тысяч человек точно не прокормились бы даже на здешней щедрой земле. Пока еще немного горючего есть, но скоро возделывать землю надо будет вручную. Мы перекопали почти все газоны и скверы в городе, опять же как после войны. С существующих полей возить продукты не на чем.

И все же, хотя мы постепенно переходим на полностью ручной труд, свободного времени у нас ужасающе много. От этого не прекращаются самоубийства. Раза два в месяц они происходят непременно. Это не считая умирающих естественной смертью. Утро начинается с простукивания дверей, откуда никто не вышел. Иногда оказывается, что хозяева прихворнули или проспали, а иногда их запихивают в мешок и везут на погост. Мешков много, их произвели еще десятилетия назад и они хорошо хранятся. А дерева жалко. Дерево мы свозим отовсюду — доски со складов, заборы брошенных домов, мебель из пустых квартир. Это пойдет на топливо. Мы не так уж плохо подготовились.