Страница 85 из 154
Однако сегодня ночью, стоило Севину задремать, и вот он, Элем. Такой, как его застигли в последний день, то есть ночь. В полном облачении, видимо, не ложился, подозревая неладное, только тиары на голове нет. Осунувшийся, с кругами под глазами, борода разлохмачена, вид совершенно больной.
- Что вам от меня надо? - хрипит Элем, а сам, конечно, прекрасно знает, что надо. - По какому праву вы ночью являетесь в мой дом? - тут его голос срывается на высокие нотки. - А ну, кыш отсюда! Всех, всех закопать в песок…
По обеим сторонам от низложенного первосвященника становятся вооруженные стражники. Севин спокойно глядит на противника, нарочно долго копаясь в принесенных с собой бумагах.
- Арестованному лучше кандалы одеть, неровен час, сбежит, - замечает он между делом. Элем захлебывается от страха и ярости, его горящий взгляд встречается со спокойными серыми глазами клеврета, который, похоже, уже не клеврет:
- Что, что ты…
Севин спокойно находит нужный лист и зачитывает:
- По обвинению в сообщничестве с казненным недавно злостным преступником и заговорщиком…
Элем визжит, хрипит, ни одного слова понять невозможно. Севин опускает лист:
- Не надо его в темницу. Он какой-то нервный. Я милосерден и не люблю мучить людей ожиданием. Приговор лучше привести в исполнение прямо сейчас.
- Милосерден ты? - шипит Элем, вид палача с веревкой в руках неожиданно приводит бывшего приора в чувство, он может говорить почти спокойно. - Ми-ло-сер-ден? Да у нас на Луне слово такое забыли. Ты это давно задумал…
- А ты, друг единственный, не собирался меня подставить с этим приговором Победоносцу? - очень тихо говорит Севин. - Я всего лишь тебя опередил. И если бы меня головой в песок или к столбу нагишом… тебя всего лишь задушат, можешь быть благодарен.
- Узурпатор! И тебя найдется, кому скинуть, - обещает Элем сиплым шепотом. - Еще не весь род Крохабенны перемёр. Еще Бромария живой.
- Ты, когда на голову венец нахлобучивал, о Бромарии много думал? - спрашивает Севин так же тихо и делает палачу знак. На шею первосвященника накидывают петлю, Элем хрипит, задыхается, синеет, пытается вырваться, - тщетно! Умирающий от удушья человек - не самое приятное зрелище. Севин не отводит глаз до конца. Мертвое тело тяжело оседает на пол, лишь тогда Севин водружает услужливо поднесенную кем-то тиару на собственную голову. Только в ушах звучат последние слова казненного священника:
- Тебя тоже найдется, кому скинуть…
- Ваше высочество! - полный ненависти задыхающийся шепот каким-то образом превратился в почтительный. - Ваше высочество! Просыпайтесь, вы сами просили разбудить вас до рассвета.
Севин поднял гудящую со сна голову, чувствуя почти обиду - как, и все? Несколько десятков часов уже прошли, не оставив ни ощущения отдыха, ни хоть какого-то подобия бодрости? На секунду подумалось - пусть бы Элем мучился, сам бы взвыл, потом, как обычно, стало смешно - да за этим дурнем не успевал расхлебывать.
- Что священный совет? - спросил он у служителя. - Собирается?
- На месте уже, ждут вас.
Понтифик сел в кровати, с тоской поглядел в окно на ночную черноту, с осторожностью потянулся - в позвоночнике что-то хрустнуло. А некоторые думают, что он денно и нощно роскошествует на награбленном добре, ага…
Мэсси проснулся от разговора за дверью. Он сразу узнал недоверчивого Томаша и Натана, третий голос был ему незнаком, но беседовали все мирно, значит, это была не храмовая стража, а ученики Победоносца. Дверь скрипнула, приотворяясь, Мэсси закрыл глаза, притворяясь спящим.
- Только одним глазком поглядеть… и верно, похож как вылитый, - громко прошептал незнакомый голос. - Воистину и непреложно.
- Будь востину и непреложно, - проворчал недовольно Томаш, - он бы уже готовил новый поход.
- Завтра, - с уверенностью заявил незнакомый ученик. - Завтра Он понесется как вихрь пламенный, и шерны повержены будут, и врагов наших покарает…
“Пока что это я от них бегаю”, - подумал Мэсси, продолжая притворяться спящим. Какого беса они не уходят? Может, естественней было бы сесть и начать протирать глаза? Но нет, разговаривать с этими людьми и доказывать, что он обычный человек, сейчас точно свыше его сил.
- Тише, - недовольно сказал Натан. - Вы разбудите Победоносца, - правда, при этом он сам с зажженной лампой низко наклонился над Мэсси, так, что слышно было дыхание здоровяка и чувствовался жар от светильника. Лишь через пару секунд Натан засопел, поднял лампу и ушел. Следом вышли остальные, закрыв за собой дверь.
- Давно пора, - пробурчал с пола Донат. - Ходят тут…
В комнате немного посветлело. Через пару десятков часов солнце должно было подняться из Великого моря.
За толстым стеклом рассветное небо искажалось - вытягивалось в высоту, словно не заря горела над морем полосой, а столб пламени поднимался в черное небо. Несмотря на ранний час, в зале было светло и жарко, как днем. По стенам развесили факелы, на столах стояли лампы. Члены совета хоть и позевывали, но вслух не роптали. Поскрипывали перья переписчиков, какой-то служка уронил чернильницу и был обозван раззявой.
Его высочество, несмотря на солидный возраст, выглядел бодрее прочих. Севин успел уже принять и выслушать своих соглядатаев, наблюдавших за домом Гервайза. Понтифик опасался, как бы опальный богатей не вздумал связаться с мятежным Югом. Два врага могли объединиться против Севина, Гервайз предложил бы южанам оказать ему поддержку в государственном перевороте взамен на независимость… интересно, богач плюхнулся бы на трон сам, или посадил во всем послушного ему человека? Пора, пора уже разделить посты первосвященника и правителя, шернов на Севере больше нет, а с победоносцами разберемся. Старик наверняка был обманут случайным сходством. Скоро и память о Марке изгладится, а ученики продолжают сочинять небылицы, можно отдать прежнюю покореженную веру им на откуп, лишь бы не мешались под ногами.
Старший переписчик с кивком головы, который можно было условно принять за поклон, принес понтифику лист бумаги. Севин проглядел, прищурив глаз - он уже только им и читал, левый почти ничего не видел:
- Указ, что огласим утром… Что, кто-то из молодых составлял? Ивар, перепиши последние слова сам. Даже меня тошнит от раболепия. Не надо превозносить мой ум, я и так про него знаю. Надо, чтобы народ думал, что решение навести шороху в горах - это их решение.
Вошел гонец из храма, с красным от мороза лицом, долго кашлял и хлопал себя по щекам, желая согреться, не прокашлявшись до конца, доложил:
- Ваше, кхе, высочество, кхе. Сообщаю, от пороховых мастерских люди уже вышли к Отеймору. Назад пока не возвращались, но вулкан, кхе, курился всю ночь, материала должно, кхе, хватить!
Севин милостиво кивнул, спросил у ближайшего служки:
- Господин главнокомандующий не явился?
- Посылали за ним, ваше высочество. Сообщил, что еще спит и придет в собор по пробуждении.
- А что ж не сказали, что это срочно? - раздраженно спросил Севин. - Вот ты, - он указал на вернувшегося с пороховых мастерских гонца. - Беги за Никодаром, одна нога тут, другая там.
Бедняга мужественно откашлялся и исчез в черном коридоре, ведущем на снег и мороз, но не непроглядную тьму, ибо понемногу светало.
Ивар принес переписанный документ. Севин, занимавшийся какими-то вычислениями (понтифик всегда был толковым счетоводом и некоторые расчеты не доверял никому), сделал ему знак подождать.
У дверей появился один из тайных дознавателей собора - плотный человек с добродушным лицом. Отстранив служек, прошел к столу понтифика.
- Натан? - Севин оторвался от подписываемых бумаг. - Тебе чего?
Дознаватель наклонился и заговорил едва различимым шепотом. Понтифик выпрямился, глаза у него расширились:
- Правда? В доме Бромарии? Я всегда подозревал, что в тихом омуте… Но это же не тот?
- Мальчишка, - с презрением сказал Натан. - Просто глупый мальчишка.