Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 139 из 154

— Говорят, раньше на пост Третьего владыки почти всегда избирали женщину из рода Випсаниев, — заметил он. — Только выслушай, Тия. Новый хранитель предлагает возмутительные вещи.

— Я слышала. Я согласна.

— Согласна? — недоверчиво переспросил старик. — Согласна, чтобы это считалось наследником древнего рода?

— Да.

— Но ведь тогда твой сын, Тия, не будет считаться старшим в роду Вестинов, пока жив этот человек! — вмешался ещё один шерн.

Випсана скрестила руки на животе.

— Мой сын вообще не родится, если Каменная книга будет лежать в неприкосновенности в своей башне, — отсветила она ультрамарином и отвернулась.

— Книгу нельзя выносить оттуда! — возмутился старик. — Даже, когда на город напали…

— Когда на город напали, — медленно произнес Септит, — наша святыня попала в руки чужаков. Ее могли уничтожить или разбить. И потому тот, кто не позволил этого сделать, заслужил прощение.

Никто из шернов больше не возражал. Випсана тихо опустилась наземь около мертвого тела, глаза ее были закрыты, на лбу переливались фиолетовый отблески.

— Идем, — сказал Септит. Мэсси не сразу понял, что новый Верховный шерн обращается к нему. — Теперь ты можешь читать Книгу по праву. И потом, никто из нас не сможет нажимать на стене нужные знаки. Для этого нужны руки без заряда.

Мэсси не без труда поднялся. Випсана так и осталась сидеть рядом с мертвым Авием.

— Только сначала нужно вернуть ушедшего матери-Луне, — продолжал Септит.

— Можно мне помочь его хоронить? — спросил Мэсси. Шерны переглянулись. И тот же старик, что поначалу спорил с Септитом, торжественно объявил:

— Ты даже должен сделать это, как усыновленный. И как можно раньше, это большая честь — сразу же вернуться к матери-Луне. Подождем немного, позволим вдове проститься.

 

Горы росли незаметно. Они долго казались туманными грядами на горизонте, застывшими облаками, голубоватой зубчатой полосой, а затем как-то сразу стали близкими и превратились в величественные природные крепости. Самые высокие кратеры были окружены пологими кольцами холмов, будто кто ограду построил нарочно. Что же, возможно, когда этот край принадлежал только первожителям, а людей тут не было и в помине, здесь на самом деле возводили стены. Зачем бы, от какого врага? А! Все это пустые загадки, ответы на которые пользы не принесут. Главное, сейчас разобраться, как потревожить шернов и лишить их убежищ, да чтобы при этом они портили кровь южанам, а через Море не смогли перебраться.

Севин поглядел на солнце. Оно медленно ползло по северной стороне неба, клонясь понемногу к закату. Хоть до ночи и оставалось ещё с полсотни часов, стоило задуматься о ночлеге, да и о шернах…

Его словно обожгло неприятной мыслью, что горы — это извечная цитадель крылатых чудовищ. Вот старый дурень, зачем же он позволил увлечь себя ветру странствий и забрался так далеко? Ближайшие к горам населенные деревни и те остались позади. А если армия северян именно сейчас уничтожает стены каменных цитаделей? Здравый смысл говорил Севину, что взрыв такой силы он бы наверняка услышал издалека, но воображение все равно рисовало взлетающие над разрушенными горами черные полчища.

За Никодара Севин не слишком беспокоился. Да, он любил племянника, но тот добровольно выбрал удел военного человека и сознательно шел на риски. К тому же Никодар, увлекающийся и честолюбивый, не годился на роль первого лица в государстве, власть все равно нужно было передать более достойному человеку (вообще же Севин полагал, что достойных просто нет, скромно считая себя самым способным правителем, существовавшим когда-либо на Луне).

— Пусть остановятся, — приказал он сидевшему впереди погонщику. Тот кивнул с готовностью, дунул в висевший на шее серебряный свисток. Заливистый свист понёсся над упряжками. Тележки останавливались, погонщики натягивали веревки, некоторые спрыгивали наземь.

— Привал? — спросил кто-то радостно. Привал означал ужин, а не ели люди уже давно.

Севин даже не посмотрел в сторону прожорливого дурня. О том, что не весь отряд повезет провизию и запасной порох к горам, было условлено накануне. И о стоянке тоже условились — ни в коем случае не в поселках, которые станут целью для обозленных шернов, наиболее безопасное места — лес. Среди невысоких, но густо растущих лунных деревьев шернам с их широкими крыльями делать было нечего.

Пока погонщики перераспределяли тележки, выпрягая наиболее уставших псов, к Севину, прихрамывая, подошел Бромария.

— Что, все? — спросил он, кивая на горы. — Ближе не думаешь?

— Шерны там. Я собой рисковать не могу, я за всю страну отвечаю, — немного надменно ответил Севин.





— Крохабенна против карателей сам войско водил, — помолчав, заметил Бромария. Севин огрызнулся:

— И где он теперь, твой Крохабенна.

— Так он как раз не потому погиб, что водил…

— От меня ты чего хочешь? Ты не забыл, на каком ты тут положении? Скажи спасибо, что вообще до гор доехал.

— А мне дальше бы. С тем отрядом, что повезет порох к самым горам.

Севин остановился и вытаращился на философа во все глаза. Нет, понятно еще, когда мерзких черных тварей не боятся воины, но этот книжный червь! Полоумный, как есть, полоумный. Они все в роду Крохабенны полоумные, начиная от отрекшегося от престола патриарха и кончая влюбчивой дурочкой Ихазелью.

— Зачем?

— Поглядеть, — Бромария устремил взгляд в сторону взмывающего к небесам конуса, увенчанного белой снежной шапкой. — Не помнишь разве рассказы об удивительном горном городе? Хоть поближе к нему подобраться.

— Ага, — мстительно согласился Севин, — так тебя шерны и подпустили. Там вскорости знаешь, что начнется? Солдаты с оружием, а ты? В лучшем случае пристрелят в суматохе.

— А ты разве будешь жалеть, если меня пристрелят?

— Не буду. Погоди, ты, может, этого лжепобедоносца хочешь там найти? Так он наверняка давно мертв. Или по пути сюда сдох, или тут шерны разорвали.

— И об этом ты разве пожалееешь, а? Говорят, был когда-то обычай, когда смертникам исполняли последнее желание.

— Какое же у тебя желание, чтобы шерны прибили?

— Помнишь девиз нашей школы — знать как можно больше?

Севин мрачно проворчал:

— Для обычного человека неправильный это девиз, Бромария. Как раз меньше знаешь, крепче спишь.

— Ты ведь не потеряешь ничего. Убежать я не смогу, а если и убегу, в одиночку не выживу.

Севин на минуту задумался. Конечно, он сразу подумал о бродящих у гор поселенцах. Эти люди могли бы и приютить Бромарию, но уцелеть в здешнем суровом краю могли только сильные, закалённые люди, привыкшие к труду и лишениям, а не слабый здоровьем пожилой горожанин. Бромария почти наверняка погибнет, в крайнем случае вернётся вместе с отрядом… по-любому никто открыто не обвинит Севина в казни конкурента. А про себя пусть болтают что хотят.

По насмешливым глазам философа Севин понял, что тот угадал ход его мыслей. Ну что же, это не убережет его ни от шерна, ни от случайной стрелы.

— Да езжай, — пренебрежительным тоном сказал Севин. — Невелика ты птица, чтобы тебя удерживать.

Не глядя на Бромарию, он отдал необходимые распоряжения стражникам и прошествовал к собственной повозке, в которую впрягли свежих собак.

Когда оба кортежа двинулись в путь, один — к горной стране, другой — к разлохматившейся гуще лесов, Севин не выдержал и обернулся. Вереница повозок растянулась в длинный ряд, но первосвященник смотрел не на них. Ему показалось, что небо над горами, уже потяжелевшее и слабо золотящееся в ожидании заката, потемнело, будто небосвод закрыла своей тенью стая крылатых чудовищ.

 

Похожее видение посетило и Арона. Правда, у военачальника было смягчающее обстоятельство, — он не спал нормально уже две ночи, и два дня не имел возможности даже присесть. Неудивительно, что под вечер он задремал с открытыми глазами. И привиделась ему Мара — такая, как ей и положено быть: бледная смертельно, одетая в черный плащ, с длинными, черными, бесстыже распущенными волосами. Мара кружилась над горами, протягивая вниз длинные тонкие пальцы, и облизывала алые губы, тоже тонкие, похожие на двух змей, будто чужие на ее белом лице. Руки у нее неестественно долгие, вот они уже достают до земли, вот добираются до его горла… Арон вздрогнул и проснулся. Шея замлела, виски ныли, а напротив стоял недовольный Никодар и смотрел с упреком.