Страница 121 из 154
Но не только это поразило Хонорат. Лежавший на полу шерн был покрыт светло-серой шерстью. Хонорат уже видела убеленных сединами стариков, но этот поседел с головы до ног. Сколько же лет ему было? Столько вообще не живут.
Шерн лежал возле ковра на голом полу, закрыв глаза и тяжело дыша. Несмотря на укоренившийся в каждом человеке страх перед коренными жителями Серебряной планеты, сердце Хонорат кольнула жалость. Она безотчетно сделала несколько шагов и наклонилась над стариком. Тот распахнул четыре алых глаза, на фоне белой шерсти это смотрелось еще более жутко, чем на черной. Хонорат сама не понимала, почему еще не убежала без оглядки, что-то словно удерживало ее на месте. Шерн пошевелился, попытался повернуться на бок, — из-под плаща показались потускневшие от старости крылья, — но тут же снова завалился на спину. Он был слишком слаб. Только алые глаза горели, как если бы их обладатель был здоров и силен. Четыре огня медленно обратились к Хонорат. Узкие зрачки, как полосы, делили их пополам.
Белый лоб старика замерцал чередой оттенков. Хонорат понимала в цветовом языке только основные слова и сейчас была не в силах догадаться, что означает эта буйная вереница красок. Шерн не произнес ни звука, только одновременно с игрой оттенков на лбу старика в голове у Хонорат возник голос, четко повторявший.
«Приведи мне кого-нибудь из моего народа! Приведи кого-нибудь, все равно, кого!»
Хонорат, дрожа, шарахнулась прочь от шерна и тоже упала на пол. Теперь она сидела от него на расстоянии вытянутой руки и не могла ни отодвинуться, ни отвести взгляд. Но шерн не потянулся к ней страшными белыми ладонями, только смотрел все так же пристально, а голос в голове снова произнес:
«Приведи мне кого-нибудь из моего народа, девочка. Не бойся ничего, приведи! Приведи сейчас!»
Наваждение отпустило. Хонорат вскочила на ноги и, все же прихрамывая, кинулась к двери. Еще на лестнице она закричала, хотя и знала, что в доме никого больше быть не должно:
— Сюда! Сюда, кто-нибудь!
Внизу послышался шум шагов. Кто-то поднимался из хода, ведущего в подвал. У Хонорат от страха подкосились ноги. Защитит ли ее седой старик? Скажет ли, что сам велел ей звать помощь и кричать, или ему будет не до этого? На всякий случай она повторила срывающимся голосом:
— Скорее! Там господин, он просил помощи!
Черный силуэт поднимался по лестнице. По стене ползла широкая разлапистая тень. Ноги у Хонорат подкосились и она крепко вцепилась в перила. Первожитель подошел ближе, она узнала его и вскрикнула от радости. Это был Септит, друг детства и один из немногих шернов, которые не причинили бы ей вреда.
— Сеп… господин Септит! — сейчас он как-никак взрослый, и за ним может идти еще кто-то. — Там, в той комнате наверху… скорее!
Лоб Септита вспыхнул обеспокоенным цветом расплавленной меди. Он в секунду одолел лестничный пролет (хотя вообще-то бегать шерны не умели), распахнул дверь и склонился над лежащим. Хонорат остановилась на пороге.
Старик открыл свои красные глаза-фонари и опять зажмурился. Зато засветился его лоб. Невиданные доселе цвета сменяли друг друга, ослепительный белый растворялся в золоте, золотой переплавлялся в пурпурный. В комнате, казалось, стало светлее.
— Что он говорит? — осмелев, прошептала Хонорат. Септит, не отрывая глаз от лба старика, ответил:
— Он говорит, что меня привело сюда само провидение.
Верховный шерн внезапно распахнул глаза, казавшиеся тусклыми по контрасту. Он сел, и это далось ему на удивление легко, поднялся на ноги, не приняв помощь молодого шерна. Септит тоже встал, раскинув крылья. Оба остановились друг против друга.
Ритуал посвящения начался.
========== Я успеваю улыбнуться, я видел, кто придет за мной ==========
Хонорат сжалась в углу, хотя ей положено было бежать сломя голову и без оглядки. Но лоб старика светился так ярко, просто немыслимо ярко для живого существа, в башне словно зажглось еще одно маленькое солнце. Круглая дверь оказалась на виду, будто специально подсвеченная, и теперь в нее было незаметно не выскользнуть.
Верховный шерн закрыл глаза. Он больше не нуждался ни в зрении, ни в слухе, он сверкал всеми мыслимыми цветами и красками, словно пел древний гимн на своем удивительном неслышном языке. Оттенки то стремительно сменяли друг друга, то замирали, застывая отражением на каменных стенах. Комната медленно погружалась во тьму, казалось ли так по контрасту, или в самом деле Верховный шерн поглотил весь свет вокруг, Хонорат сказать не могла, как и оторвать взгляд от невиданного зрелища.
Лоб старика стал черным. Время остановилось на миг или на долгие часы — а потом с новой белой вспышкой пошло, разгоняясь, и отсчитывая секунды взмахами маятника, качавшегося среди звезд. Величественная фигура старика возвышалась посреди пляшущих отраженных огней. Верховный шерн медленно поднял руки ладонями вверх. Стоявший напротив Септит повторил его движение, ладони обоих соприкоснулись. Молнии струящимися зигзагами обвили два силуэта.
Зал погрузился в синюю тьму, которую сменил медленно разгоравшийся золотистый теплый свет. Оба шерна стояли, не шелохнувшись, будто превратились в статуи. Желтое мерцание вокруг медленно угасало. Теперь зал снова освещался только вспышками красок лба Верховного шерна. Что он говорил? Пел ли древние песни на удивительном языке, передавал тайные знания или последние напутствия, этого Хонорат понять не могла, только знала — на эту игру света и красок можно смотреть бесконечно.
Переливавшиеся цвета слились в один, ослепительно белый и яркий. Среди темноты поднималась увенчанная огнем крылатая фигура с воздетыми кверху руками, Септит напротив казался тенью, бесцветным отражением. И вдруг оба силуэта поменялись местами.
В комнату вернулся дневной свет. Септит стоял посреди, все еще подняв руки, на его лбу догорали вспышки неведомого гимна. Верховный шерн лежал на полу, раскинув крылья. Лицо старика, обращенное вверх, было спокойно, глаза закрыты. Он казался умершим во сне.
Раздался слабый щелчок, а потом еще и еще — этот сами собой раскрывались золотые браслеты на запястьях старика. Септит открыл глаза, опустил руки, огляделся вокруг с недоумением, будто забыл, как он сюда попал.
Хонорат еще плотнее втиснулась в свой уголок. Сколько же времени прошло? Как подействует преображение на Септита, знают только земные духи. Вдруг сейчас здесь появятся другие шерны, и почему она не сбежала сразу?
Септит наклонился, провел ладонью по белому лбу мертвого шерна, поднял один из браслетов и защелкнул его на собственной руке. Потом, не глядя в ее сторону, сказал вслух:
— Иди кормить ребенка, Хонорат. Все в порядке. Ты правильно сделала, что успела меня позвать. Только сейчас мне нужно одиночество.
Хонорат даже не спросила, откуда Септит знает про кормление ребенка, она опрометью выскочила из комнаты, кубарем скатилась по ступенькам и помчалась прочь, еле сообразив подхватить ведро и прочий инвентарь.
До кухни Хонорат добежала в считанные минуты, пронеслась по каменному коридору, громыхнула ведром в кладовке и ворвалась в облако пахнувшего кашей пара и визгливых переругивавшихся голосов.
— Я быстро, правда? — выпалила она, оглядываясь. Корзинка стояла на месте, но пустая. Женщины, бывшие на кухне, почему-то не смотрели в ее сторону.
— Где мой ребенок? — Хонорат быстро прошла в противоположный угол, где иногда сидели детишки постарше, когда им поручали отскребать кастрюли. — Где?
Работницы продолжали заниматься своими делами, только одна громко сказала:
— Все нормальные детей в общине оставляют, этой дуре с собой пацана таскать понадобилось.
— Где? — закричала Хонорат. — Где мой сын?
Надсмотрщик-выворотень встал перед ней, заслонив своей коренастой фигурой половину кухни, и буркнул:
— Да тебе нового сделают господа, глазом моргнуть не успеешь…
— Нет! — Хонорат — откуда только силы взялись — оттолкнула выворотня и заметалась по кухне. — Отдайте!