Страница 16 из 41
- Я помню эту историю, - сказал, немного помолчав, Имхотеп. - Спасшись от крокодила, сын царя отправился погулять на берег моря, а за ним бежала его верная собака. И вдруг с собакой случилось нечто странное: она стала ронять пену изо рта и глаза ее стали безумными. “Мой верный друг. что с тобой? - воскликнул царевич. - Ведь не можешь же ты убить меня, я погибну от другой собаки”. “Нет, - прорычал пес человеческим голосом. - Меня укусил бешеный шакал, я издохну, кусая все подряд, и ты будешь первым. Теперь я - твоя судьба!” Царевич бросился бежать…
Жрец замолчал. Жемчужное пламя на горизонте становилось ярче, ветер стих. вершины деревьев уже не плескались огромными волнами и стороны в сторону, а лишь тихо раскачивались. Заканчивалась первая полночь.
- Дальше? - спросила Алиса.
- Ты не против послушать другую сказку? В гостинице ты спрашивала именно о ней.
- Какую же? - спросила заинтригованная Алиса.
- Это тоже сказка об обреченном, - Имхотеп глядел в окно. - Некогда в одном городе жил вельможа, которому боги не даровали потомства. И когда у вельможи наконец родился наследник, счастливый отец поклялся, что ребенок посвятит свою жизнь Осирису. Мальчик рос и стал жрецом, а впоследствии и верховным жрецом Осириса. Фараон в то время уже старел и думал о жизни вечной, поэтому он меньше внимания уделял великому Птаху и богу живых Амону… Поэтому у служителей Осириса были завистники, немало, ведь чем влиятельней был жреческий орден, - молодой человек слегка подчеркнул это слово голосом, словно желая покрасоваться, как легко он усвоил новомодные понятия, - тем больше богатств ему жертвуют. Только я и без того был не беден, и у каждого человека есть что-то дорогое, чего не купишь…
Она кивнула, и так с первых предложениях догадавшись, что жрец рассказывает о себе самом.
- Когда мальчик еще учился в школе, - Имхотеп снова перешел на повествование от третьего лица, и только это выдавало его волнение, - как-то во время перерыва в школе ученики затеяли игру, залезли на глинобитную крышу амбара с другой стороны ограды - и мальчик провалился вниз, прямо на зерно. Выбраться обратно через крышу он не мог, понадобилась бы помощь взрослых и от учителя досталось бы плеткой. Поэтому он вышел через дверь, во дворе никого не оказалось, он решил найти выход сам, но запутался и попал в сад. А там играла девочка, прелестнейшее существо во всем Мемфисе, да что там, в Обеих Землях, во всем Египте!
Голубое сияние на горизонте притихло, облизав небо последним языком пламени. Ночь снова погружала лес во мрак, словно и она прислушивалась к рассказу пришельца с другой планеты и из далекого прошлого.
- Я не помню, о чем мы говорили в тот день, к тому же она была много младше, мне уже исполнилось четырнадцать, а ей было лет восемь. Мой дом был довольно далеко, и мне не стоило снова приходить в тот сад, к тому же, как, наверное, во все времена, - его губы искривились в легкой усмешке, - стыдно и неподобающе было почти взрослому парню возиться с маленькой девочкой. Они ведь все плаксы. Но меня тянуло в тот сад, просто сердце было не на месте, если мне не удавалось после занятий увидеть Анксунамун - так ее звали. И с ней было веселей, чем со школьными товарищами. Но вскоре я должен был уехать учиться, ведь я должен был стать жрецом, а не писцом или врачом, и не мог продолжать учение просто в местном Доме жизни.
Под неторопливую речь низкого мужского голоса Алиса начала дремать наяву. Ей чудилось жаркое африканское солнце, гладь великого Хапи, неторопливо влекущего свои воды где-то там, за пальмами, сад, полный цветов, виноградные лозы, увившие изгородь, запах лепестков лотоса в воздухе. Или ночь, душная средиземноморская ночь, только от реки веет прохладой, на черной воде дрожащими полосами отражается свет факелов, далеко над рекой слышится девичий смех и плеск весел проплывающей лодки…
- Когда я вернулся, она все еще была не замужем. Тысячи, десятки тысяч раз я проклинал себя потом за то, что промедлил. Но тогда мне казалось, что важно закончить другие дела… мои родители незадолго до того умерли, и я разбирался с наследством. Я был уверен, что отец моей Анксунамун не будет неволить ее с замужеством, и в то же время он был человеком честолюбивым - кто знает, не счел бы он, что я недостаточно знатен… В конце концов, у самого Пасера или у верховного жреца Амона Небнетджера были неженатые сыновья! Но он, как оказалось, метил выше.
Мне же намекали, что я должен жениться на дочери одного из жрецов Амона, и я долго искал разные поводы для вежливого отказа, тем более, что и девушку так ни разу и не увидел. В жреческой среде вообще было не все гладко. Тот же Небнетджер уже не довольствовался подношениями и высоким титулом. Я уверен, что он, и не только он, запускал руку в царскую сокровищницу и немало поживился при постройке храмов.
- А ты что же, самый честный был? - Алиса вынырнула из полусна-полузабытья, и ощущения были неприятными. Воздух коридора был слишком сухим и холодным для того, кто только что, пусть мысленно, побывал в древней земле Та-Кемет, искусственное освещение непривычно резало глаза. Молодой жрец, превратившийся из романтичного влюбленного в государственного деятеля, больше не вызывал сочувствия.
Имхотеп сухо рассмеялся.
- Настолько честный, насколько это было нужно моему служению. Мне повезло, моим наставником был, как вы говорите, священник от бога, - и снова быстрый взгляд, оценивающий, заметила ли она, как ловко он управляется с недавно выученными словами, - похоже, что верховный жрец был подвержен обычному человеческому тщеславию.
- Меня учили, что Осирис может даровать своим верным служителям такое могущество, перед которым ничто все богатства казны.
- Да ладно, так ли твои современники верили в это? Что ты скажешь о судах Амона, о механизмах, вделанных в статую? Или ты ничего не знал?
- Знал. Поскольку боги допускали это, кто я такой, чтобы нарушать установленный порядок вещей? Помимо тех, кто использовал имя богов, были и те, кто в них искренне верил… но даже фараон желал от высших сил только помощи, обещая за это дары, но не свою душу.
- Фараон - помощи?
Лицо собеседника снова сделалось каменным. Имхотеп глядел мимо нее, в темное окно.
- Великий Менрептах старел, - сказал он после долгой паузы. - Он мечтал вернуть молодость, многих магов из разных земель приглашал фараон, но все они оказывались шарлатанами. Хотя нет, не все, но об этом потом. Тогда фараон пошел по пути, по которому обычно идут номархи - взял в гарем новых молодых наложниц.
Снова жрец молчал, черная чужая ночь подслушивала под окном, и только стук сердца отсчитывал секунды до рассвета.
- Я уезжал тогда на строительство храма в Абу-Симбеле, а вернувшись, увидел свою возлюбленную во дворце фараона. Не помню, как я не умер тогда. Она была выдержанней меня, ничего не заметно было по ее лицу, ничего… Ее отец, наверное, был счастлив такой удаче, фараон увлекся не на шутку, он думал сделать Анксунамун младшей царицей, она ведь была так прекрасна, дивно танцевала… Не помню, что я передумал, женское сердце ведь изменчиво, власть, драгоценности - все это кружит голову. Мне иногда казалось, что она вполне довольна своей участью, и я готов был исчезнуть и не напоминать о себе, лишь бы она была счастлива. Но потом мне удалось поговорить с ней наедине. Она так же страдала в разлуке и так же любила меня. Мы думали о побеге, но сколько препятствий нужно было преодолеть! Она верила в меня, в мое могущество, в покровительство Осириса, и наивно, по-детски говорила: “Если с нами что-то случится, ты попросишь своего бога, он даже мертвого воскресит!”
- Но погоди… фараон разве не человек, да и ты был не последним лицом в государстве, ты не мог объяснить - ну там, извините, ваше величество, промашка вышла, это моя невеста…
Нервного смеха в ответ не последовало. Имхотеп только снисходительно улыбнулся:
- Ты хоть и наивная девочка, но не дура, и не можешь предлагать это всерьез. Но иногда я и впрямь думал, что Сети все знал, что он осознанно забрал в гарем мою возлюбленную, и так мне казалось в тот миг, когда я ударил его мечом!