Песня чудовищ

Глава 7. Новая луна

Домир изо всех сил вытолкнул Литу подальше от места их остановки, а сам кинулся на Ружана. Лита не верила глазам: неужели это её песня заставила среднего царевича помогать ей? Но не успела мысль оформиться в голове, как кто-то схватил Литу за обе ноги и с силой потащил по снегу, так, что она не смогла даже понять, что происходит.

Метель сомкнулась вокруг неё сплошной стеной, Лита хватала ртом воздух и отплёвывалась: снежинки забивались в горло и тут же таяли. Ресницы слиплись от снега, так, что совсем ничего нельзя было рассмотреть. Голоса Ружана и его людей тонули в страшном нарастающем гуле: так ветер гудит в чаще, когда разгуливается гроза.

Её волочили по снегу – рывок, ещё рывок, холод забивался под перья, а Лита, распластав раненое крыло, могла только пыхтеть и пытаться вырвать ноги из чужой хватки.

Спустя минуту буран прекратился так внезапно, словно весь снег на небе разом закончился. Лита разлепила мокрые ресницы, и в это же мгновение её перестали тащить, оторвали от земли и закинули на спину коня. Лита вскрикнула, завертела головой.

– Ты! – ахнула она, когда узнала младшего из царевичей.

– Прости меня, – затараторил он, сбиваясь. – Я был не прав. Я не должен был стрелять в тебя. Я обещал девоптицам вернуть тебя в Серебряный лес, но сперва мне очень нужно показать тебя отцу. Прости, пожалуйста!

Лита хотела огрызнуться или сказать ему что-то обидное, но только нахохлилась, сильнее втянула голову в плечи и проворчала:

– Вы возите меня как мешок с яблоками. Скорее бы уже управились.

Она злилась на этого глупого Ивлада: за простреленное крыло, за то, что вырвал её из дома и потащил через всю Аларию к своему сумасшедшему отцу, но всё-таки ей было приятно узнать, что с ним не случилось ничего плохого.

– Всё будет хорошо. Я за него ручаюсь, – сказал второй из похитителей, которого Лита поначалу и не заметила.

Она резко повернула голову в сторону, уже привычно ощетинив перья на спине, но тут же пригладила обратно, узнав Вьюгу – она видела его у Серебряного леса считаное количество раз, но, как и любой из верховных колдунов, он казался ей тем, с кем лучше не ссориться.

Вьюга медленно опустил посох и направил его в сторону. Буран продолжал кружить у перелеска, там, где остановился Ружан, будто весь снег из воздуха собрался в одном месте.

– Держись, – предупредил Ивлад, разрезал путы на здоровом крыле Литы и пришпорил коня. Лита обняла шею скакуна крылом, а когти стиснула на луке седла, обхватив её, как толстую ветку.

Конь пустился рысью, впереди стелилась укатанная дорога, припорошённая снегом, а ещё дальше Лита увидела огоньки большого города и приоткрыла рот от изумления. Неужели та самая столица царства? Настоящая, не мерещится?

– Ты сказал, обещал девоптицам? – спросила она, чуть повернув голову к Ивладу. Скакать на коне и не смотреть вперёд оказалось страшно, поэтому она спешно развернулась обратно. – Мои сёстры разговаривали с тобой?

– Они отпустили меня, взяв клятву. – Теперь Ивлад уже не заикался и говорил увереннее, будто быстрая езда придавала ему смелости. – Не бойся. Клятву не нарушу. И прости меня.

– Да уж наверняка не посмеешь нарушить.

Сердце Литы трепыхалось как сумасшедшее, но она не могла никуда деться: упадёт с коня – сломает себе что-нибудь, а улететь не получилось бы даже без верёвок, крыло ещё болело.

Хоть младший царевич и выглядел куда безобиднее Ружана с его дружиной, но всё-таки это Ивлад выстрелил в Литу, а ещё с ним был верховный вьюжный – кто знает, чья компания хуже… Но всё же когда Вьюга поравнялся с ними, Лита решилась спросить.

– Братья Ивлада не погонятся за нами?

В темноте ночи трудно было различить выражение лица колдуна, а голос, как обычно, оставался почти бесстрастным.

– Если и погонятся, то нескоро. Я собрал все снежные вихри вокруг них, так что выйти им не удастся – будет казаться, что всю Аларию заносит такой метелью, какой не было целый век. Утром мой морок рассеется, тогда старшие царевичи и пустятся на поиски.

– Надеюсь, с Домиром всё будет в порядке, – буркнула Лита и прикусила язык.

– Сочувствуешь похитителю? – удивился Ивлад.

Лита не стала ему отвечать: лучше молчать, пока не сболтнула про песню. Хотелось есть, спать и согреться. Холодный ветер забирался под перья со всех сторон, заставляя кожу девоптицы покрываться мурашками. От царевича шло тепло, но прислоняться к нему Лита боялась и брезговала.

Облака затягивали почти всё небо, в редких прорехах виднелись звёзды, и сердце Литы сжималось, вспоминая недавние волнения. Ох, не попасть бы под новолуние…

– Откуда вы появились? – вдруг спросил Ивлад, прерывая тревожные размышления Литы. – Такие красивые и нелепые…

– Нелепые! – возмутилась Лита, вновь щетинясь перьями. – Думай, что говоришь, человек! Ваши лысые тела, не приспособленные ни к полёту, ни к холоду, хилые ручки и длинные ноги – вот, что нелепо!

– Прости, прости. Я не то имел в виду. Просто вы… Такие… странные. В хорошем смысле.

Лита слишком устала, чтобы долго возмущаться.

– Говори о нас только в своих хороших смыслах, человек.

Ивлад усмехнулся.

– Я слышал предание, – продолжил он. – Сказку. – Отчего-то Ивлад смущённо запнулся. Лита покосилась на него и поспешила отвернуться обратно. Ивлад продолжил: – У нас верят в то, что девоптицы когда-то были простыми птицами. Воронами, ястребами, коршунами. Ну, не знаю, какими ещё. Хищными птицами, в общем. И однажды, много лет тому назад, Стрейвин пошёл на Аларию войной, желая отобрать кусок нашей земли…

– Лита, ты его слушай, но не забывай, что это всего лишь сказка, – предостерёг Вьюга, обернувшись. – Уже сейчас я понимаю, что правду мы не услышим: цари воспитывают своих детей во лжи.

– Я… Это не то… Это предание, – пробормотал Ивлад.

Вьюга хмыкнул и пришпорил коня, наверное, чтобы не слышать продолжение сказки царевича.

– Ну и что было дальше? – спросила Лита. Не то чтобы ей нравилось его слушать, от человеческой речи и без того болела голова, но ей стало любопытно узнать, что о девоптицах говорят при дворце. Сама она никогда об этом не задумывалась – жила и жила, видела людей, не считая служанок, один раз в год, да они и не рассказывали никаких преданий, только пели незамысловатые песни и смеялись.

– А потом началась кровавая сеча, – продолжил Ивлад с лёгкой обидой в голосе. – Колдуны же не воюют железом, но от того не менее страшны. Даже страшнее обычных воинов. Но у Аларии были сильные бойцы, и битва тянулась многие дни и ночи без перерыва. Окрасился снег в алый, пропитался до самой земли. Воины Аларии разили колдунов без жалости: кто стрелой, кто мечом, кто топором. Колдуны обезумели и творили такое страшное волшебство, какого не видели земли ни раньше, ни потом. После сечи никого не осталось в живых: пали мёртвыми последний аларец и последний стрейвинец, убив друг друга. И слетелось вороньё со всех краёв на невиданный доселе пир. Те птицы, кто клевал тела аларцев, так и остались птицами. А кто лакомился колдовской плотью, изменились навсегда. Волшебство вошло в их тела вместе с кровью колдунов, и с тех пор они стали меняться. Наверное, многие из тех птиц погибли, не выдержав перемен, но выжившие дали потомство, а те – ещё потомство, и от поколения к поколению появился чудесный род полуптиц-полулюдей, и поселились они на том самом месте сечи. Со временем из костей погибших колдунов выросли деревья, величественные и серебристые. А впитанное колдовство подарило птицам женские лица, потому что только женщина способна создать новую жизнь.

Ивлад запнулся, снова смутившись. Лита резко проговорила:

– Ваша сказка – ложь. Глупая и мерзкая. Всё было совсем не так.

Ей стоило усилий оставаться спокойной, внутри всё клокотало из-за страшной нелепицы, которую выдал царевич.

– Однажды Прародительница вырвала у себя волосок и превратила его в дрозда, – начала Лита. Она с детства слышала эту историю и выучила наизусть – даже сама рассказывала птенцам, когда старшие сёстры отдыхали. – Дрозд, полетав над человеческими землями, вернулся к ней и сказал, что ему понравились люди, но в них нет ни мудрости, ни лёгкости, что есть у птиц. Прародительница улыбнулась и позволила ему свить гнездо в любом месте, какое ему понравится. Дрозд выбрал небольшую рощу, а когда гнездо было готово, там появилось три золотых яйца. Из них вылупились три первые девоптицы – таков был подарок Прародительницы своему другу.