Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 17 из 20

Царь вздохнул и откинул голову на высокие подушки. Беседа уже утомляла его, но он держался.

– Я рассказывал, что встречал девоптицу в молодости. Но не рассказывал, как мы с ней полюбили друг друга. Говорят, они завораживают песнями, а для людей царских кровей песни девоптиц опаснее, чем для всех прочих. Не вспомню сейчас, пела ли она мне – верно, пела, и пела дивно, но разве знал я тогда, что голову мне заморочит? Она была в облике девоптицы, а в новолуние становилась человеком на несколько дней – прекраснейшей из девиц, что я видел.

Царь прервался ненадолго, несколько раз глубоко вздохнул и продолжил ещё более слабым, шелестящим голосом, похожим на ветер, который задувал из окна.

– Я был помолвлен – княжна Горица из Северной Халкхи готовилась стать мне женой, а вам – матерью, но что может сделать брак по расчёту против юной сумасшедшей страсти?

Нежата с трудом скрывала отвращение, слушая отца. Не сошёл ли старик с ума, раз решил при дочери порочить имя её матери? За оскорбления царицы он всю Нежатину жизнь рубил наглецам головы, а сам, получается, вот как о ней отзывается…

– Мы недолго были вместе, – просипел царь. – Мать отыскала меня в Серебряном лесу и обещала проклясть, если я не женюсь на княжне. Возлюбленная моя была в ярости – я же ничего не говорил ей о помолвке. У меня не было иного пути – я готовился стать царём и не был волен распоряжаться своей жизнью. Тогда моя птица взяла с меня последнее обещание: я был юн и очарован, согласился не слушая. Она попросила отдать в Серебряный лес моего последнего ребёнка, которого родит будущая царица.

Я волновался, когда родился Ружан – если бы он остался единственным, Алария лишилась бы наследника. Но следом родились Домир и ты, и я успокоился. Отдать дочь тяжело, но не так страшно, как единственного сына. Девушки прислуживают девоптицам и живут в Серебряном лесу счастливо, так что и у тебя была бы пусть короткая, но радостная жизнь…

Нежата стиснула шёлк покрывала. Гнев клокотал в груди, она чувствовала, как наливаются жаром щёки, и сдерживалась изо всех сил, чтобы не сорваться на старика. И это её отец? Тот, кто качал на коленях и баловал лучшей пастилой? Тот, кто подарил и все драгоценности матери, и тонконогого коня, и прощал капризы? Так и оставил бы её в лесу, не родись Ивлад! Разве смог бы?.. Но что-то в тоне старика подсказывало: он с такой горькой сладостью вспоминал свою любимую девоптицу, что да, смог бы, и глазом не моргнул. Что, если все поблажки были ценой, которой царь Радим пытался откупиться от дочери в своих же глазах?

– Что же изменилось для тебя, отец? – тихо спросила царевна.

– Родился Ивлад, – ответил он. – Родился и всё равно что спас тебя, Нежата. Потом царица слегла с родильной горячкой и через тринадцать дней после рождения сына умерла. Я горевал – не ожидал, что станет так больно, когда Горицы не станет. Успела мне полюбиться иноземная княжна, я почти перестал вспоминать девоптицу, и жили мы в согласии. Подрастали дети, и как бы горько мне ни было смотреть на тебя, а на Ивлада стало в разы горше.

– Отчего же ты послал их сейчас в Серебряный лес? Знал ведь, каков Ивлад.

Царь раскашлялся, сплюнул на платок чёрный сгусток, а после промокнул губы и ответил:

– Стало быть, звучат в моём сердце отголоски её чарующей песни.

– И что, заберут они Ивлада?

В душе Нежаты поднималась буря. Раз она сама помогла Ивладу уехать со двора, значит, и её вина будет в том, что может случиться с младшим братом. В голове крутились разные мысли: броситься в погоню самой? Взять коня Ивлада и помчаться, вдруг успеет? Или Вьюга уже встретил его и сможет защитить? Ох, а если Ивлад не примет помощи колдуна?..

– А, – царь махнул рукой, – хитрющие они, как бесы. Хотел я уберечь младшего, а он сам им в когти метит.

– И что будет, – Нежата сглотнула, – если ты нарушишь обещание?

Царь издал сухой смешок, а может, просто кашлянул.

– Ты не знаешь их. Они возьмут своё. Ради своего проклятого леса, который питается людской кровью. Так и будут мучать его всю жизнь… А если не получат, то… Нет, Нежата. Нельзя нарушать клятвы, данные девоптицам. Они опасные твари, неужели не слышала…

– Про кровь и смерть невинных, конечно. Я помогу, – вызвалась царевна. – Верну Ивлада, сама виновата, что помогла ему сбежать. Возьму его коня, потом поменяемся.

Она хотела добавить про Вьюгу, но побоялась злить отца, упоминая имя возлюбленного.

– Не смей! Не смей своевольничать! И так я глупость совершил, троих сыновей в неизвестность отправил, так хоть ты у меня останешься. Ох, и радуются же мои враги! Кто знает, сколько их на тропах стерегут Ружана…

Царь прикрыл дрожащие веки и замолчал на минуту, а потом произнёс хриплым шёпотом:

– Видела ли чего в своём зеркале? Живы они?

Нежата комкала покрывало, тоненькие ниточки вышивки цеплялись за ногти. И про зеркало вызнал, конечно. Крутит-вертит ею старик-отец, то сердце разбивает признаниями, то не пускает со двора и просит колдовской её помощи…

– Не видела, – проговорила она, заботясь, как бы голос не прозвучал по-детски обиженным. – Туман один в стекле. Да с чего бы мне видеть? Что же ты, отец, веришь, будто дочь твоя и правда обратилась самой настоящей колдуньей?

Царь замолчал, только хриплое дыхание срывалось с приоткрытых сухих губ. Его рука дёрнулась, будто он захотел приобнять Нежату, но тут же бессильно упала поверх одеяла.

– Говорят всякое. Военег приходил. Говорил, видел тебя ночью на могиле Горицы, будто руками ты водила, а из-под земли белые клубы выползали и летели по сторонам, куда прикажешь. Правда это, Нежата? Ты призывала бесов?

Кровь отлила от лица Нежаты. Предчувствия её не обманули: вот каков ты, Военег! Отказала в замужестве, так побежал за ней следить, а чуть что увидел – так скулить царю, как бездомный пёс.

Конечно, это были никакие не бесы – Вьюга рассказывал о том, что неудавшееся колдовство может вырваться обрывками силы, которые, не найдя прибежища, оседают у людских жилищ и причиняют неприятности, – а простая снежная пыль, которую Нежата пыталась обратить небольшим вихрем.

– Скажи Военегу, что негоже воеводе за царевной по ночам подглядывать, – ответила Нежата и поднялась с отцовской кровати. Ей казалось, будто руки её испачканы – во лжи и предательстве. Она прижала ладони к бёдрам, вытирая о бархат платья. – Или он в окна моей светлицы тоже смотрит вместе с луной?

– Нежата… – протянул царь. – Скажи только, правда это или нет?

– Сам решай.

Нежата коротко поклонилась отцу, соблюдая обычаи, и порывисто выбежала из опочивальни. В ушах у неё шумело, и горько щемило грудь. Никто не преградил ей путь.

– Госпожа, куда ты? – спохватилась Февета, которая, очевидно, всё это время ждала подругу где-то неподалёку, и поспешила за Нежатой.

– Оставь, – бросила царевна резче, чем хотела.

Встреться ей сейчас Военег, расцарапала бы ему лицо и не подумала, что не пристало так себя вести царской дочери.

Нежата выскочила на крыльцо, забыв, что не захватила ни шубы, ни тёплого платка. Студёный ветер растрепал чёрные косы, вцепился волчьими клыками в нос, а царевне была в том злая отрада: казалось, будто шлёт милый весточку и ярится сам, как в доброй битве: значит, отыскал Ивлада и вместе они нагоняют Ружановых людей.

Надышавшись и озябнув, Нежата развернулась и отправилась обратно к себе. Звали её снежные дали, тосковал конь Ивлада в стойле, но царевна не могла пуститься в путь одна: тогда отец остался бы наедине с воеводой и боярами, кружащими над ним, словно вороны.

Только она подошла к дверям своей светлицы, как вдруг чья-то широкая ладонь в грубой рукавице зажала рот, закрыв половину лица. Нежата задёргалась, заколотила обидчика кулаками, но её схватили поперёк пояса, заломили руки за спину, а на голову набросили что-то чёрное. Несколько пар рук подняли её и закинули на чьё-то плечо.

– Дёрнешься ещё хоть раз, прирежу и кину в прорубь, – пригрозил знакомый голос.