Страница 16 из 19
У каждого человека есть свои детские комплексы. Один из моих – война 1812 года и Бородинское сражение. Всю историю той войны я знаю в малейших подробностях: события, действующие лица, расписание войск и многое другое. А Бородинское поле я облазил вдоль и поперёк и чётко знаю с привязкой к местности, где какой батальон или эскадрон какого полка действовал в какое время сражения и как он при этом был обмундирован. Даже если бы я полностью ослеп, я мог бы водить по Бородинскому полю экскурсионные группы. И, поверьте, это были бы самые лучшие экскурсии.
А вот солдатиков таких во времена моего детства не было. И я реально попал. На деньги. Удивительный Мастер Лукьянов очень радовался такому оптовому покупателю. Я сначала не понимал, зачем я трачу на это приличные суммы, и утешал себя тем, что человек имеет право на то, чего он не дополучил в детстве. А времена у меня тогда были, напомню вам, весьма благополучные. Человек, к сожалению, такое существо, которое очень быстро ко всему привыкает. Привыкает к плохому: к концлагерю, к окопам, к войне, к нищете. Также быстро привыкает к хорошему. Если б не эта высокая адаптивность, глядишь, мы бы умели ценить и хранить то лучшее, что выпадает нам в жизни. А так – мы только жалобно скулим, когда осознаем, – лучшее позади. Я – отнюдь не исключение из общих правил. Поэтому, на фоне личного благополучия и чудесным образом устроенной личной жизни, начал мне по-маниловски мерещиться двухэтажный домик в Можайском или Рузском районе, и большой второй этаж, где я в состоянии старческого маразма разыгрываю Бородинское сражение в масштабе 1 к 100. Но, как ты помнишь по предыдущим главам, любезный читатель, счастье Фрэнсиса Макомбера было недолгим. И хоть Фрэнсис Макомбер быстро съехал из золотых чертогов снова в окопы, коллекция скопилась большая и впечатляющая и занимала все шкафы в моей крохотной квартирке.
И вот я решил стать крупным солдатикоторговцем. Саша Власов к тому времени, к несчастью, умер. Тем ценнее стали его фигурки для коллекционеров. А с удивительным Мастером Лукьяновым, видимо на почве обоюдной асоциальности и мизантропии, у меня сложились совершенно дружеские отношения. Мизантроп Лукьянов помимо людей ненавидел ещё оловянных болванов, которых делал каждый день, как «Отче наш». Я к столь глубокому пониманию жизни пришёл только на второй год торговли солдатиками.
План был такой. Сначала я через интернет распродаю свою коллекцию и становлюсь миллионером. Далее я продаю продукцию удивительного Мастера, который помимо наполеоники изготавливал и все другие исторические эпохи. А уж потом – острова в Карибском море, яхты, крики «Мне в Париж по делу – срочно!» и «Я разорён! Остался последний миллиард долларов!»
– Боже мой! Какой идиот! Экий безответственный ублюдок! – скажет негодующий читатель и, безусловно, будет прав. – Вместо того, чтобы найти работу и как-то содержать семью – детские прожекты!
Однако сценарист моей хромой судьбы – большой оригинал и отличается склонностью к театральным эффектам. Весь юмор ситуации заключался в том, что в первые же три месяца после того, как я разместил объявления о продаже солдатиков из моей коллекции, я заработал денег больше, чем за год своей доблестной службы, когда я по-чёрному гробил своё здоровье и упрямо шёл к похоронам за государственный счёт. У моей Ланки глаза на лоб полезли, когда я начал легко и непринуждённо затыкать все дыры, образовавшиеся в семейном бюджете за времена безденежья. Фигурки Власова улетали за 3-4 цены, а солдафундели, как он сам выражался, Лукьянова – за 2-3. Появились и постоянные клиенты. Как вы понимаете, тратить лавэ на такую ерунду могут себе позволить только состоятельные дядьки. Попадались мне на удочку и бизнесмены. Однако, общеизвестно, что в нашей стране иметь отношение к распределению бюджета гораздо выгодней, чем владеть нефтедобывающей компанией или золотыми приисками. Так вот, среди моих клиентов были три фигуры настолько политических и настолько не из последнего десятка, что я смертельно боюсь хоть чем-то намекнуть на их личность, а главное на те суммы, которые они ежемесячно тратили на милые безделушки.
Жена была в шоке. Три года мы блаженствовали. Много раз она говорила мне:
– Хочется, конечно, сказать, что я была единственной, кто верил в твою бредовую идею. Но это не так – я тоже не верила.
Честно сказать, меньше всего в это верил я. Знаете такой старый анекдот: «Разыскивается пёс. Правая задняя нога перебита. Хвоста нет. Левый бок ошпарен. Уши разодраны. Отзывается на кличку Лакки». Это точно про меня.
Когда мой бизнес вошёл в систему, мне стало очень трудно общаться с бывшими товарищами по службе, особенно с теми, кто был на гражданке и постоянно бегал в поисках работы и заработков. Видя, что у меня дела идут, они, естественно, спрашивали: «Вань, откель такое богайство?» Я честно рассказывал им «откель», а некоторым даже предлагал принять участие, как в сетевом бизнесе. Несчастные безработные огорчались на меня страшно, некоторые даже разрывали отношения, полагая, что я над ними издеваюсь. И поползли в нашей среде слухи, на тот момент совершенно беспочвенные, о том, что я не только общаюсь с криминалитетом, а сам стал кем-то вроде Васи Воскреса или Лёхи Адвоката. Слава Богу, полёт фантазии не простирался к высотам Деда Хасана и Тариэла Ониани.
Итак, финансовый вопрос был решён и поставлен на поток. С весны 17-го я стал странствовать по-настоящему, объехал половину Центральной и Северо-Западной России. Часто таскал с собой Тимошку. Мы облазили Новгород и его окрестности, этот удивительный заповедник Древней Руси. Любовались волшебными шатрами Одигитрии в Вязьме. Обошли все крепостные стены, все церкви и каменные палаты Пскова, уникального русского Парижа средневековья. Там во Пскове я и познакомился с настоятельницей Снетогорского монастыря, матушкой Татианой. Главный собор монастыря – храм Рождества Богородицы расписан фресками в XIV веке. И эти фрески – одни из самых выразительных во всём древнерусском искусстве и очень хорошо сохранились. А вот посмотреть их нельзя: собор всегда закрыт, там работают археологи и реставраторы, а простым смертным туда не попасть. Нам с Тимошкой просто повезло. Мы случайно встретили матушку-игуменью, и я пристал к ней, как банный лист, с этими фресками. Уже через полчаса настоятельница монастыря сама нам их показывала, а поскольку она искусствовед по образованию и ей это безумно интересно, она лазила с нами на леса под самый купол храма. Осмотр затянулся часа на три. А потом мы до самого вечера пили чай и всякие монастырские настойки у неё в настоятельском корпусе, из окон которого открывался фантастический вид на Великую. Вот так неожиданно у меня появился ещё один добрый друг и заступник перед Господом.
А на следующий день мы с сыном, налюбовавшись Изборской крепостью, Славянскими ключами и Труворовым городищем весело топали через Мальскую долину к древнему Спасо-Рождественскому Мальскому монастырю. И скажу тебе, дорогой читатель, что никогда в жизни не видел я замков интересней Изборска и пейзажей красивей Мальской долины. А в Порховской крепости на восточной окраине Псковской области можно снимать фильмы про крестоносцев. Жаль, что туда почти никто не добирается.
В Псковщину невозможно не влюбиться. Когда мы с Тимохой облазили все окрестности Михайловского и отдыхали на Савкиной горе над Соротью, где Пушкин писал своего «Бориса Годунова», я никак не мог понять, то ли это красота тех мест сопоставима с гением великого поэта, то ли его дар – прямая производная от этой немыслимой красоты.
Не могли мы с Тимкой проехать мимо Старой Руссы. Очень интересный и древний городок, там сохранился потрясающий архитектурный ансамбль. Но таких интересных и древних городков у нас великое множество. А в Старой Руссе последние 9 лет своей жизни прожил Достоевский, и там он написал своих «Братьев Карамазовых». В этом городочке время настолько замерло, что со времён Фёдора Михайловича не так уж много и изменилось. Это очень странно идти по берегу реки, вдоль которой он ходил каждый день, обдумывая свой роман. Странно глядеть на дома XIX века, в пространстве которых происходило действие его «Братьев». А луг, на котором он выпасал свою корову, остался точно таким, каким был при нём. И река, в которой он купал своих ребятишек, точно такая же.