Заложница в академии

Не смотри, — мысленно вопит она, но Рейв упрямо продолжает.

— Я услышал шум, решил заглянуть на случай, если вы друг друга убиваете, — весело сообщает Эмен.

Он небрит, немного растрепан и выглядит по-домашнему, будто только что занимался какими-то будничными делами.

Он снова в спортивной одежде: худи с капюшоном, кроссовки.

На подошвах грязь, Брайт рассматривает его обувь, будто в этом что-то есть, а на самом деле ее мысли очень далеко от декана и его внешнего вида.

— Бегал, — поясняет Эмен, поднимая одну ногу. Он решил, что Брайт хочет знать ответ?

Рейв мысленно воет.

Все становится совсем плохо, потому что в Брайт теперь бурлит чужое раздражение.

А может он свалит? — не читая мыслей, Би может сказать, о чем думает Рейв.

Его бесит декан.

— А мы тут боролись с сумасшедшей книгой, — отвечает, наконец, Брайт. — “Любовник из темной башни”. Она на нас… напала.

— Аха, — декан начинает хохотать, Рейв натянуто улыбается, Брайт не меняется в лице. — Эта книга сама решила, что ей место в нашей библиотеке. Мы от неё никак не можем избавиться. Если придумаете способ — зачёт автоматом.

Он милый, прямо чертовски милый, этот Эмен Гаджи. Широко белозубо улыбается, в уголках глаз морщинки.

— Ну, не отвлекаю, — усмехается он. — Тут есть ещё пара книг этого автора, и они столь же безумны, знайте. Это Адна Лои понаписала в своё время ерунды.

Декан мимоходом отправляет в мешок какой-то любопытный справочник, и Брайт только успевает его поймать.

— Какой он очаровашка, — закатывает глаза Рейв. — Даже не наказал крошку-сирену за пьянство.

Би набирает в грудь воздуха, а Рейв делает предупреждающий жест.

— Скажешь что-то про ревность, — он стоит сощурившись, указывая на Брайт пальцем. — И я обеспечу тебе веселье на каждую ночь. К концу года будут обрубки вместо рук. Ну или смиришься и поддашься, — он подмигивает.

Брайт краснеет. Ей кажется, что все изменилось после поцелуя, в какой-то степени встало на свои места. Откровенная неприязнь Рейва никуда не делась, она стремительно трансформировалась во что-то более вязкое и личное. Ненависть к Иным превратилась во влечение к Иной. Одной. Конкретной. Иной.

— Тебе даже в голову не приходит, что я тоже могу портить тебе жизнь? — спрашивает Брайт. Ее бровь ползёт вверх.

— Чем? Устроишь жаркий деканский секс? — он искренне смеется. — Или сдашься сопляку Хардину? О, давай, это будет интересно.

— Почему ты думаешь только об этом? — сокрушенно качает головой Брайт. — Я, конечно, не стану произносить слово на букву “р”, — Рейв тут же вскидывает подбородок, мол, только попробуй. — Но давай на чистоту, это не твоё собачье дело, с кем я буду развлекаться. К счастью — это будешь не ты.

— К сча-а-астью… а мне показалось, что ты осталась весьма довольна только что…

— Да, конечно, — она жмёт плечами. — Я довольна, что это закончилось. Ничего более жалкого со мной ещё не происходило. Так… пресно, что даже жаль. Время в пустую.

— Ты же в курсе, что все твои чувства для меня открытая книга? Да?

— Ты же в курсе, что при должной сноровке и хорошей фантазии можно представить кого угодно, целуясь с таким самодовольным придурком, как ты. Цена твоему сверх-чутью — коллет без скидки.

— Так я тебе и поверил, — ласково улыбается он.

— Да плевать, во что ты там веришь. Ну и для справки… Секс — не единственный способ испортить тебе жизнь. Я не так узко мыслю, как ты.

— Ммм, ещё варианты?

— Я что-нибудь придумаю, — шепчет она. — Не сомневайся во мне.

Он не доигрывает партию до конца, разворачивается, задрав подбородок, и идёт в свой угол к тёмным книгам.

Пальцы у обоих сводит от ощущения, что чего-то не достаёт. Будто это кощунственно — сейчас расходиться по разным сторонам, находясь наедине в одном помещении.

Будто нужно целоваться, пока есть возможность.

Брайт с тоской смотрит на свою сумку, скетчбук и бутылку с вином. Все было просто и весело, пока тут был Энграм.

*Клерет — золотая монета (эквивалентно 150р)

Кахет — серебряная монета (25 кахет — 1 клерет)

Коллет — бронзовая монета (50 коллет — 1 кахет)

Глава двадцать пятая. Сирена

|СИРЕНА, -ы, жен. (от греч. seiren).

У древних греков — мифическое морское существо, изображавшееся в виде женщины (иногда с птичьими ногами) или птицы с женской головой, пением завлекавшее моряков в опасные, гибельные для них места.|

В последний раз Брайт летала тридцать первого августа.

Когда на календаре, прикрученном к стене в ванной, появилось девятнадцатое сентября, Брайт с ужасом осознала, отчего в последние дни чувствует себя такой слабой и тревожной. Никакая осенняя хандра тут ни при чём.

Она просто не летала и не плавала уже почти три недели.

Магия легко подавляется человеком, это даже похоже на вполне обыкновенную жизнь, если давать сирене выходить из тени хоть раз в недельку, но три? Удивительно, как ещё не сорвало все клапаны.

Брайт сидит на подоконнике, свесив на улицу ноги, и крутит в руке записку присланную отцом.

“Я в порядке. Подвижек пока нет. Ждём реагенты”.

Писал быстро, почерк нервный и неровный.

Брайт представляет себе, как он сидел над столом, волосы падали на лоб, карандаш подрагивал в руке.

— Папа, — шепчет она, качая головой.

Улететь бы сейчас, это же проще простого. И прощай Траминер с этим его расизмом. Что?

Связь с Рейвом Хейзом?

Плевать. Уж, поди, мэр спасёт своего сынка от смерти.

Отец?

Он может пострадать. Действительно пострадать! И вот это уже связывает по рукам и ногам. Каждый её шаг известен Орденовцам. Брайт даже вычислила какие преподаватели “сочувствуют” чёртовому движению.

Декан — нет.

Мерла — возможно.

Преподаватель пинорского Соркс — абсолютно точно.

Алхимик — сто процентов — да.

Историк — возможно.

Природовед — да! Что самое, пожалуй, неожиданное.

И это не считая того, что дети Орденовцев везде и всюду. Они старосты, они есть в каждом доме, в каждом классе. В Р-1 есть комната, в которой живут напыщенные первокурсницы из лечебного, они даже не едят за общим столом, предпочитая бегать в город или в соседние дома к “своим”.

Брайт под надзором, самым настоящим.

А ещё она всё время чувствует присутствие Хейза за спиной, будто он наблюдает. Она знает, когда он опаздывает выпить своё зелье. Знает, когда от злится, когда нечеловечески устаёт. Она может сказать во сколько Хейз ложится спать, потому что ненадолго в эфире наступает тишина, а потом начинаются сны и если не уснуть до него, можно много чего почувствовать.

Хейз как был повсюду, так и остался.

Раньше Брайт бесило, что все о нём говорят, теперь бесит, что он сидит внутри неё со своими долбанными чувствами!

— Так сложно пить вовремя таблетки? — набросилась она как-то на него во время отработки.

— Тебя не спросил, — ответил он.

Она хотела хоть как-то его достать, обещала, что придумает чем ответить и это будет изобретательнее, чем то, что делал он, но спустя неделю бесплодных попыток выяснилось, что самое очевидное и правда секс. Скукота! Злость и усталость можно игнорировать. есть ещё боль, но её придётся испытывать тоже вместе. Радость — ни о чём. Опьянение? Так можно и спиться.

Эйфория? Брайт думала об этом. И как раз собиралась опробовать этой ночью.

Ей нужно полетать и поплавать. Лучший способ достичь состояния чистейшей эйфории.

Но уже комендантский час.

Она могла бы сделать это в первой половине дня, разумеется, но на океане проходят занятия по физической подготовке, и почти всегда там собираются толпы студентов. На стене торчат любители сделать фото на фоне океана, там просто очередь из девиц с рассвета до заката.

Полетать… хоть немного.