Страница 16 из 23
Дежурный флигель-адъютант, Андрей Иванович Чекмарёв, прохаживался поблизости от двери кабинета Императора и как всегда был несколько испуган. Об этой ахиллесовой пяте блестящего гвардейца, прослужившего до чина полковника в старейшем полку Российской Армии созданным самим Царём-батюшкой Петром Алексеевичем, знали многие. Андрей Иванович не праздновал труса под ружейным и картечным огнём турок, но панически боялся вызвать неудовольствие начальства. Здесь, в Зимнем Дворце, на каждом шагу можно было столкнуться с их высоко и просто превосходительствами из числа военных, статских и придворных чинов, а также со светлостями, сиятельствами и даже высочествами, как с местными, так и с заезжими. Как тут не вспомнить слова генералиссимуса Суворова: «Я был ранен десять раз: пять раз на войне, пять раз при дворе. Все последние раны — смертельные». Сегодняшний день не задался. Появление шефа жандармов, коего, как и, впрочем, и всех его подчинённых недолюбливали и одновременно опасались господа офицеры, считая их службу не совместимой с понятиями чести, не сулило ничего хорошего. И предчувствия оправдались. Сперва Государь повелел не беспокоить его до особого распоряжения, а после и вообще отменил приём на сегодня. Затем на сердце полковника немного полегчало. В кабинет подали чай и лёгкие закуски, но зная вкусы Государя поблизости дежурил лакей с несколькими бутылками французского вина. Полковник Чекмарёв с облегчением вздохнул и мысленно перекрестился, но в этот момент из-за плотно закрытой двери раздался шум и треск, а затем даже не вопль, а буквально рёв коей мог принадлежать только Императору. Ясно можно было разобрать только два слова: Никсу убили!!!! Долг службы превыше всего и флигель-адъютант, нарушив все писанные и неписанные правила ворвался в кабинет готовый защитить государя от нападения неведомого врага. Внутри он увидел опрокинутое кресло и сломанный столик, а напротив застывшего Генерала Мезенцева нависая над ним подобно Каменному Гостю стоял Император, положив тому руки на плечи как будто намеривался вогнать в землю. Хотя гнев явно затуманил разум самодержца всероссийского, но он почти мгновенно среагировал на вошедшего и сумел взять себя в руки. Отступив на шаг назад Александр II внезапно захрипел и начал судорожно рвать рукой ворот венгерки тщетно пытаясь расстегнуть туго застёгнутые крючки. Первым среагировал генерал Мезенцев, который хорошо знал о приступах астмы, кои случались у государя еще с юных лет. Мгновенно подняв опрокинутое кресло, он помог Александру Николаевичу сесть и с трудом, но расстегнул крючки его воротника. Метнувшись за перегородку, он подхватил кислородную подушку, лежащую на кушетке и передал её Государю.
— Полковник, — рявкнул генерал на незадачливого флигель-адъютанта, который скорее мешал, чем помогал, — немедленно бегите за лейб-медиком, и не мешкая! И ещё одно, если вместе с Боткиным здесь появится толпа любопытствующих, то я лично буду просить его Императорское Величество отправить вас во глубину сибирских руд.
Чекмарёв, не смея возражать вслух, перевёл взгляд на Императора и дождавшись кивка, немедленно умчался счастливый от того, что ответственность с него снята, можно не думать, а только выполнять команду. За те полчаса, пока он бегал по этажам Зимнего, Александру Николаевичу стало значительно лучше и он, не взирая на возражения Мезенцева пожелал продолжить разговор, а посему приказал запереть двери кабинета.
— Государь, прежде всего я покорнейше прошу простить меня за то, что разбередил вашу душевную рану, но…, - на этом месте его перебил Император
— Генерал, не будем тратить время на излишние церемонии. В этом дворце ушей больше чем окон и скоро в двери начнёт ломиться толпа людей. И так, докладывайте.
Слушаюсь, Государь, — Мезенцев поклонился, снова присел, подчиняясь повелительному жесту Императора и продолжил, стараясь использовать лаконичные фразы, подобные тем, кои приличествуют рапорту, но Александра Николаевича интересовали мельчайшие подробности.
— Ровно через семь дней после смерти Цесаревича Николая, — на этом слове и генерал и Государь, не сговариваясь одновременно перевели свой взор на бюст Никсы и осенили себя крестным знамением, — у меня случилась краткая встреча с министром внутренних дел Валуевым. Он настаивал на разговоре тет-а-тет. Сие предложение было несколько удивительно, ибо я был ещё полковником, но естественно дал согласие. Встреча состоялась в парке и судя по всему, Пётр Александрович был весьма встревожен, ибо прибыл с тремя охранниками, кои разместились поодаль и обеспечили нам уединение. Его высокопревосходительство заявил мне следующее: «Я давно присматриваюсь к вам, господин полковник, и откомандирование вас для учёбы к управлению шефа жандармов было сделано не без моего участия. Не занимая высоких постов, вы не привлекаете нежелательного внимания со стороны и более свободны в своих действиях. Так вот, у меня появились основания считать, что царевича травили малыми дозами мышьяка на протяжении нескольких лет. Основанием к сему послужило мнение моего доверенного доктора Эллера изложенное в его письменном заключении. Но следы преступления ведут за пределы Российской Империи. Я предлагаю заняться расследованием, пусть пока и неофициальным, именно вам, ибо вы обладаете всеми необходимыми качествами для сей работы, а кроме того, это отличный шанс отличиться».
— И вы, Николай Владимирович, молчали об этом все годы, — с горечью сказал Император, — ибо, зная вас я не поверю, что оставили эту просьбу без внимания. И почему об этом ничего не сказано в сих тетрадях?
— Я без колебаний согласился взяться за это дело, Государь, ибо невозможно оставить без возмездия виновников смерти Цесаревича, — здесь генерал немного покривил душой, ибо первой реакцией на предложение министра были, благоразумно не озвученные идиомы, цитирование коих было категорически запрещено не только в дамском, но и в обществе в целом, — Однако я не мог позволить себе идти к вам с докладом, не имея бесспорных доказательств. Тем паче, что сперва были определённые основания подозревать в сем преступлении королеву Пруссии и Императрицу Германии Августу Саксен-Веймар-Эйзенахскую.
— Что-о, тетушку Августу?! — возмущённо спросил Александр Николаевич.