На волоске

Я чуть не лишилась рассудка от этого необыкновенного вкуса. Девушки сводили брови, с удовольствием облизывали пальцы и закатывали глаза. Мы смеялись, как дети, оттого, что теперь нам были доступны такие простые радости, как сладкий хлеб.

Теплые шаровары, шерстяные платья, что-то вроде коротких, стеганых пальто, как у Лафата, сапоги тем из нас, кому достались лишь тапочки Фалеи, меховые шапки в виде колпаков, как были в моем детстве, только с резинками. Все это здесь было «модным». Судя по тому, что важные ридганы не гнушаются надеть такую же стеганую куртку, верх которой, похоже, был выполнен из атласа, средняя часть «бутерброда» состояла из прошитой овечьей шерсти, а внутри ткань, очень напоминающая байку. Я не могла поверить, что здесь можно было увидеть такие ткани!

Стараясь не набирать ненужного, поскольку, как правило, в такого рода портах даже водичка стоит втридорога, я осекала “хотелки” девушек. Лафат довольно покивал, подтверждая мои опасения.

Уже рассвело, мы были готовы к дороге. Осталось лишь взять с собой немного еды и хотя бы один кусочек мыла.

Глава 23

Глава 23

Теплая одежда была куплена очень кстати. К обеду, когда мы выехали было ощущение, что температура стремится к нулю. Этого и следовало ожидать, ведь по подсчетам была уже глубокая осень. Как сказал Лафат, в Гордеро мы приедем с первым снегом, и хорошо бы поторопиться, чтобы не пришлось менять карету на сани.

Лафат ехал верхом, карету вели мы по очереди. Пришлось, конечно, поучиться, но сложностей не было. Сухая дорога и свет двух лун позволяли ехать и ночью. Я переживала лишь о том, что Лафат не спал. Сломаться может даже сильный человек, и хоть он говорил, что все хорошо, нельзя было столько взваливать на мужчину.

На вторые сутки дороги я предложила ему пересесть в карету. На козлах было место для двоих, и мы с Дашалой легко бы уместились там, давая возможность Лафату подремать в тепле с девушками.

— Мали, мой конь плохо пойдет на привязи, да и везти пятерых в легкой карете с грузом фуража двойке будет сложно, - с трудом отметая сон, щурясь, ответил на мое предложение Лафат.

— Хорошо. Говорят, что хиретки – лучшие наездницы. Я не помню себя дома, но мое тело, может быть, вспомнит? – страшно переживая за то, что на самом деле никогда не ездила верхом, ответила я.

— Это опасно, Мали, - сомневался Лафат, но я настояла на своем, и мы приступили к уроку «вождения».

Пока Лафат объяснял, как сесть на лошадь, я просто подтянулась за седло, поставила ногу в стремя и легко вспорхнула на жеребца. Он спокойно прислушивался к нам, даже не собираясь скинуть меня в ту же секунду.

Ноги сами прижались к крупу, и я вдруг поняла, что хочу двинуть ногами так, чтобы пришпорить его и продолжить путь. Телу было даже удобнее, чем ехать на верблюде: спина вдруг выпрямилась, бедра стали продолжением лошади, локти свободно легли к моим бокам, а кисти сделали взмах, после которого лошадь начала движение.

Страх внутри меня никак не сочетался с какой-то безумной радостью моего туловища. Это был еще один момент, когда я почувствовала в себе знания и характер другого человека. Раньше меня беспокоило лишь то, что в критических ситуациях мой язык начинал молотить без устали, не выбирая выражения, не боясь наказания. Судя по этому, девушка была с характером.

Лафат смотрел на меня сначала испуганно, но потом, когда я прибавила шагу, сделала круг, вернулась к карете и сделала жест головой, мол, ну, чего уставились, едем дальше, слез с козел, где планировал ехать, чтобы держать меня в поле зрения, и пересел в карету. Крита и Палия сели на козлы, чтобы освободить больше места в карете. Часть мешков с вещами перенесли внутрь, оборудую что-то вроде дивана, где наш единственный защитник мог прилечь.

Утренний морозец, выбеливший подсыхающую уже, жухлую траву, действовал на меня, как крепкий кофе: хотелось пришпорить коня и пуститься вскачь, быть осыпанной белым налетом льдинок с деревьев, которые вот-вот растают, лишь первые лучи солнца коснутся этой утренней сказки.

Почти сутки я не давала снять меня с лошади, но Лафат на очередном привале настоял, так как мне тоже нужен был отдых. Даже во сне снился этот полет, но зеленые поля сочной, напитанной дождями и солнцем травы я здесь никогда не видела. Неужели это память Мали? Это ее радостные воспоминания, что хранит мозг где-то очень глубоко, в скрытых от меня чуланах памяти.

Неделя для меня пролетела незаметно. И когда мы подъехали к Святому источнику, о котором мне прожужжали все уши девочки, землю на ночь покрывал тонкий слой снега. А утром он превращался в воду, что к вечеру уже просыхала на солнце.

Добротный бревенчатый дом на каменном фундаменте, черепичная крыша, слюда в окнах вместо стекол, говорили о том, что хозяева этого курорта совсем не бедствуют. Первый этаж был поднят высоко, и, скорее всего, дом имел и цоколь. А второй, наверное, вмещал комнаты постоялого двора.

Хороший навес над коновязью, большая конюшня за домом, даже убранные до морозов аккуратные грядки у сарая с сеном и соломой говорили о том, что хозяин – отличный парень, и его достаток нажит постоянным трудом.

Пара мальчишек лет двенадцати выбежали из дома, выпустив щедрую порцию горячего пара.

“Скорее всего, это двери кухни, и там что-то варится”, - подумала я и сглотнула слюну. Всю дорогу мы ели всухомятку, и сейчас, если я услышу запах любой похлебки, то, наверное, отдам за нее все, что у нас есть.

— Проходите, мы пристроим лошадей. Останетесь на ночь? Может, распрячь двойку? Видно, что им надо отдохнуть, - затараторили подростки, стараясь привлечь нас на дольше, но и показывая тем самым, что в заботе над скотинкой сильны.

— Останемся обязательно, - не дожидаясь, что скажет Лафат, ответила я. - Нам нужны две комнаты с большими кроватями, всем помыться, а прямо сейчас – горячей похлебки с хлебом.

— Проходите. Матушка уже готовит комнаты, а отец ждет вас внизу, - ответил один из парнишек, и еще больше поразил меня уровнем сервиса. Вот это маркетинг в средневековье! Оттого и не бедствуют. Как говорила моя бабушка: «Не оттого обеднели, что сладко ели, а оттого, что много спали». Эта семья, судя по всему, спит по очереди, ведь наемные работники никогда не проявят такой прыти.

Вход оказался, и правда, с другой стороны. Большой холл, который вмещал в себя харчевню. Лавки сейчас были сдвинуты к стене. Тонкая, очень активная женщина лет сорока домывала пол, а при виде нас быстро убрала ведро и пригласила проходить. Убежала на пару минут и вернулась с полным, краснощеким улыбчивым мужчиной лет пятидесяти. Я сразу поняла, что это хозяин.

— Комнаты? Обед? – он сразу перешел к делу, и мне это понравилось.

— Две комнаты для женщин и комнату для мужчины, - продолжила я распоряжаться, раз уж начала. Лафат лишь улыбался в кулак, делая вид, что потирает губы.

Нас усадили за стол, придвинули к нему стулья, а не лавки, как я ожидала. К радости моей, женщина, намывавшая полы, бросила эту работу, что мигом добавило «звезд» учреждению общепита.

Когда подали два чайника с разными отварами и теплые еще белые булки, я готова была лопнуть, потому что после первой миски жаркого с мясом, не разобравшись в сытости, велела нести еще одну.

— Вы проездом, или хотите посетить наш источник? – с лестницы, которая была устроена прямо у входа (что меня тоже порадовало, ведь если ты не собираешься обедать, то и проходить через весь этот зал нужды нет), спускалась невысокая, чуть полноватая женщина. В ней угадывалась хозяйка. Видимо, она приготовила комнаты и теперь шла сообщить нам об этом.

— Проездом, и к большому сожалению, не сможем посетить его, - стараясь не дать мне ляпнуть лишнего, быстро ответил Лафат. Женщина внимательно осмотрела нас, стараясь своими голубыми глазами вычленить среди нас ридганду. Крита чуть опустила глаза, давая понять, что это она.

— Ридганда, позволю предложить вам отдельную комнату, - голос хозяйки был таким сладким, что я залюбовалась методами продаж местного курорта.