На волоске

– Кто здесь? – недовольный голос Кали я теперь знала очень хорошо. Я поспешила спуститься и увидела, что в комнате не только Кали и Фалея. Там была служанка, которая прибыла со мной. Та самая девушка, что воровала мои сапоги.

– Это я, ридгана Фалея. Я Малисат, - я опустила голову. Служанка купала хозяйку. На голове был ее привычный тюрбан, но в ванне она сидела голой. Видимо и ванну ей заносят в комнату по желанию. Красиво жить не запретишь. Большая деревянная бочка, только необычной формы – в виде овальной купели. Вода доходила Фалее до подбородка.

Служанка зыркнула на меня так, будто была в сговоре против меня и знала, что на моей стороне сил совсем нет. Я вдруг подумала, что она что-то знает обо мне. Ну ничего, змея, скоро у меня и до тебя руки дойдут. Дай только отдышаться!

– Уведи ее на место и объясни, что сюда можно спускаться только по моему приглашению, - выдохнула Фалея в лицо служанке, схватив ее за локоть.

– Стойте, прошу. У меня к вам очень важный разговор. Я уверена, что для вас он и правда, важен! – я как представила, что эта лохудра сейчас поволочёт меня наверх и ее самодовольная мышиная мордочка расползется от улыбки, мне стало не по себе.

– Говори быстро, и, если это окажется ерундой, я не пожалею твоей кожи, и пока заживают следы от кнута, ты станешь только дороже, - она говорила, и правда, так, словно о своей вещи. Если к этому невозможно привыкнуть, то придется просто принять, иначе, свихнуться можно от всего происходящего.

– Я могу сказать это только вам, ридгана, - я склонила голову и ждала ее ответа, понимая, что при чужих я говорить с ней не могу, а она даже и не думает, что разговор может быть и правда ей нужен.

– Уведи ее, и поколоти хорошенько, чтобы знала свое место, - отмахнулась она, и когда я подняла голову, служанка уже была почти рядом.

За секунду до того, как она схватила меня за плечо и поволокла к лестнице я успела увернуться и сказать негромко:

– Это касается ридгана Форуса, - как только я это сказала, служанка схватила меня за волосы и потащила к лестнице. Я как могла подстраивалась, чтобы не упасть, потому что голова горела от боли.

– Стой, - вдруг резко сказала Фалея. – Отпусти ее, - от того, что эта зараза отпустила меня моментально я упала.

– Я могу говорить об этом только с вами. Чтобы никто не слышал больше, ридгана, - я не вставая с колен подняла голову и заметила, что Фалея больше не возлежит больше как королева. Она села. Ее острые плечи торчали как у девчонки. Сложенные на груди руки обхватили плечи, а веки чуть подрагивали. Она смотрела на меня так, словно увидела впервые.

– Выйдите, быстро, - она махнула Кали, а та поторопила служанку. Они выбежали на улицу в темноту. Я услышала, как закрылась дверь, ведущая во двор. – Говори.

– Я случайно узнала, что вы не соглашаетесь быть с ридганом Форусом, и я знаю почему. Я знаю вашу тайну, но я хочу сказать, что могу помочь. Я могу сделать вам волосы. Обещаю, ридгана, никто даже не узнает, что они не ваши. Вы будете снимать и надевать их. Они будут как настоящими. У меня только одна просьба, - я старалась подобрать слова такие, которые не напугали бы ее, но в то же время, у меня было слишком мало времени.

Судя по тому, как расширялись ее глаза, я поняла, что я попала в точку. Этого не знал никто кроме Кали, и теперь Фалея понимала, что ее тайна вышла за пределы допустимого. Она больше не королева, больше не идеал. Она бракованная. Да еще и рабыня знает об этом! Я видела, как меняется ее взгляд от мыслей, что проносились в голове. Она сейчас думала о том, сколько человек знает ее тайну!

– Кали, - ее крик разорвал тишину, и он был таким громким, что не только этот дом, думаю, половина города проснулись от ее истошного визга.

– Да, - Кали забежала в комнату еще до того, как прозвучали последние буквы ее имени.

– Как ты посмела рассказать? Откуда она знает обо мне больше, чем знаю я? – Фалея вставала в ванне неотрывно смотря на меня глазами полными ненависти. Сейчас она была похожа на богиню гнева, ненависти и мести. Мне казалось, что еще пара секунд, и когда она полностью заполнится неведомой разрушительной силой, из ее глаз в меня полетят молнии.

– Она не говорила. Я просто знаю. Я догадалась, - я не знала, что делать сейчас, как, похоже, и Кали. Девушка стояла между нами открыв рот.

– Веди ее в тюрьму. Закрой там и не впускай никого, - Фалея шипела как змея. Ее не беспокоила ее нагота. Она перешагнула через бортики ванны и подошла ко мне. Кали достаточно крепко схватила меня за локоть. – Если ты откроешь рот или просто сделаешь шаг не в ту сторону, куда велит Кали, я лично буду лить на тебя кипящее масло.

– Фалея, прошу, выслушай меня, - продолжала я просить уже почти шепотом.

– Замолчи и не смей называть моего имени, - кричала она. В комнату вбежали три служанки, среди которых была и та, пришедшая со мной.

Эти трое скрутили меня так, что я даже и головы не смогла поднять. Все было как в плохом фильме ужасов, где героиня сама из-за своей глупости попалась в руки врагам. Я видела камень под босыми ногами, потом открылись ворота, еще один запор за ними, и меня бросили в темное и сырое помещение. На полу была влажная трава или солома, я даже не поняла. Закрылась дверь, и меня поглотила темнота.

Мне вдруг стало страшно, что не хватит воздуха, но присмотревшись я заметила несколько щелей прямо под крышей. Я встала на ноги и раскинула руки в стороны. Вокруг меня были каменные стены, и выложены они были кругом. И стоя, раскинув руки, я легко касалась обеих сторон. Что там говорят о размахе рук? Это рост человека? Тюрьма в виде колодца? До отверстий под крышей было еще метра полтора, а стены, как и везде здесь, оштукатурены чем-то очень гладко. Я нащупала небольшую дверь. Толстые доски, скрепленные толстым железом. Нажала на дверь, но она даже не шелохнулась. Во дворе кто-то ходил, шептался, но, в общем, было относительно тихо, словно ничего особенного не случилось.

Больше меня не успокаивало то, что я очень дорогой товар. Я задела Фалею за живое. Я «кинула» ей в лицо ту правду, которую она скрывала годы, и из-за которой она не могла стать той, кем видела себя. Сейчас со мной не было Криты, не было ножа и не было возможности доказать, что я могу изменить жизнь этой женщины, спасти ее, чтобы спасти себя.

– Лена, это еще не поражение, это огромный шаг вперед. Ведь не могла она сразу расцеловать тебя в обе щеки, аки Брежнев, и посадить рядом с собой, как лучшую подругу, - шептала я сама себе, лежа на полу. – Баба – дура, хоть и с личным домом терпимости. Ну, и развитие здесь как наше средневековье, одно, что тряпки хорошие и сапоги кожаные, а на деле – самое настоящее средневековье. Ди-ка-ри, хоть и целуются под кустами, и боятся показываться без волос мужику. Коли любит, любую примет, а коли не понравится, значит мужик не годный!

Когда я говорила вслух мне становилось легче. Так делали и бабушка, и Нина Филипповна. Когда я спросила у бабули отчего она болтает сама с собой, она рассказала мне о тяжелых годах блокады, о том, что люди озвучивали свои действия чтобы не сойти с ума. Тогда я ее не поняла, и перестала обращать внимание на утреннее: «Сейчас мы пирожков напечем, чаю свежего заварим и будем Леночку кормить, а то мать-то не шибко разбежится с пирогами, а пироги они и в Африке пироги».

Сейчас я понимала ее как никто другой. Когда думаешь молча, мысли перебивают совсем не нужные, полные отчаяния рассуждения и сбивают с правильного настроя. Мне нельзя было отчаиваться, тем более диабета у меня больше нет, давления тоже нет. Да и шустрая вон какая!

Я не поняла, как заснула, а проснулась от того, что открыли дверь в моей темнице. Хотя темницей это место не назовешь: сухо, чисто, да и свет из открывшейся двери льется.

– Еды и воды принесла. Да туда сводить пора. Ни с кем не говори, а то придется это, - передо мной стояла служанка. Та, что знакома с Критой. В руке у нее была палка, и она указывала ею куда-то в сторону.