Страница 7 из 32
И, если утренние обливания холодной водой, пробежки в парке, стойку на голове и безвкусные салатики, вместо яичницы на завтрак, Настя пережила безболезненно, то бесцеремонного вмешательства в свою личную жизнь и коррекцию дальнейших жизненных планов, терпеть не пожелала.
Все бой-френды и просто френды бабулей отвергались беспощадно – недоросли, недостойны, не допущу. Эти три «Н» преследовали Настю безжалостно, но она, как любящая внучка, всё ещё терпела, пыталась договориться и поладить с бабушкой. Затем остро стал вопрос образования, трудоустройства и.. замужества.
Встал ребром и упёрся, а Насте в то время, всего лишь восемнадцать исполнилось.
Всю свою сознательную жизнь трудившаяся аки пчела, Жанна Аркадьевна внезапно передумала, изменила жизненное кредо и решила, что труд, сделавший из обезьяны человека, штука, конечно, классная, но жизнь сытая, безмятежная и в тепле, гораздо предпочтительнее.
И зачем надобно надрываться бедной Настеньке, тем более, что, девочка-то, уродилась прехорошенькой – в бабушку, наверное, коли есть иные варианты?
Жанна Аркадьевна принялась Настю сватать, активно, с энтузиазмом, с азартным огоньком в глазах.
Женихи попёрли косяком – не была Настя уродкой, да и приданое имелось приличное, скажем так, родители, к тому ж, в городе люди не последние. Одна мама – зам мэра чего стоит, а там и папа, конечно же..
Настя уперлась – замуж не хотелось, тем более, за тех, кого признали достойными кандидатами на её руку и прочие запчасти организма. А, как же – владельцы заводов, газет, пароходов, генерал, один депутат и учредитель банка.
Все вышеназванные персоны просто мечтали о юной и неиспорченной супруге, которая могла украсить быт, но не совала нос куда не надо.
Настя, устав скандалить и отстаивать собственную независимость, психанула и решила уйти в автономное плавание – при первой же возможности, сменила фамилию, взяв девичью материнскую, переехала в непритязательную двухкомнатную квартирку, некогда принадлежавшую отцу-голодранцу и подаренную дочери, им же, на восемнадцать лет тайком от властной тещи и включила режим строгой экономии, не желая ни в чем зависеть от родителей.
Устроившись на работу, Настя легко поступила в педагогический и отдалась прелестям одинокой, самостоятельной жизни.
Благо и машина имелась – старый «Матиз», незаслуженно охаянный, позабытый и не проданный по причине непрезентабельного вида. Но, бегала машинка хорошо, с деталями молодая хозяйка разобралась, а внешний вид рабочей «лошадки», Настю волновал мало.
Бабуля, страшно оскорбившись, вычеркнула строптивую внучку из завещания, затем, передумав, вписала обратно и снова вычеркнула после очередного скандала, случившегося на последнем семейном торжестве.
Брат и сестра сочувственно вздыхали, лицемерно целовали Настю в щечку, но радовались тому, что земных благ на их долю выпадет чуть больше запланированного.
Анастасии было всё равно – ее вполне устраивала нынешняя жизнь – и, выстраданная самостоятельность, и учёба, и даже фаст-фуд, сменивший очень полезные салаты и жидкую овсянку без масла. И контора, презрительно величаемая Жанной Аркадьевной – шарашкиной, а, так же, «Рога и копыта».
– Дом, милый дом. – пропела Настя, весело шурудя ключом в замке и еле удерживая в руках изрядно весившую пластиковую тару с материальной помощью для, неизвестной ей лично, Мохнорылкиной Степаниды Савишны. Как с такой забавной фамилией можно было стоять у истоков вполне успешной и процветающей фирмы, Анастасия не ведала, но почтением к долголетствующей даме, проникнуться успела.
Сто пять лет старушке – это вам не плюшками у метро торговать!
В квартире, ожидаемо, оказалось пусто и холодно.
Настя торопливо стряхнула с ног пыльные кроссовки и влезла в тапочки – теплые, пушистые. Да, в виде кролика, розового с длинными ушками.
Нравились Насте подобные забавные штучки, да и кроликов она любила – и живых, пушистых, шмыгающих носом, и тушеных с лавровым листом и перцем горошком.
Суп она не признавала – никак, не готовила и почти никогда не ела. Разве что, солянку на семейных торжествах и то, по необходимости, повинуясь тяжелому маминому взгляду.
Настрогав бутербродов, Настя некоторое время бездумно пялилась в экран телевизора, энергично жевала, запивая ранний ужин крепким чаем и размышляя.
Скучно, блин!
Надоело!
Осень!
В дверь настойчиво застучали и она, радуясь тому, что появился законный повод оторваться от просмотра очередного тупого топ-шоу и перестать хандрить, шмыгнула к дверям и припала к глазку.
«Одинокая девушка, живущая в доме на отшибе, широко распахнула входные двери и ослепительно улыбнулась неловко топтавшемуся на пороге маньяку» – это не про Настю.
Нет, вначале «глазок» и тщательное изучение.
Соседка. В халате и бигудях. Злая и слегка поддатая.
Двери Анастасия открыла после шестого звонка.
Соседка фурией ворвалась в квартиру и сразу же начала принюхиваться, изображая из себя служебную собаку-ищейку, выискивавшую наркоту.
Уперев руки в бока и приняв гордую позу, именуемую в народе «сахарница», соседка, милая женщина по имени Люся, жена со стажем- семь лет, одиннадцать месяцев и тридцать дней, принялась вопить.
– Где он? Настька, не доводи до греха! Где ты его прячешь?
Настя слегка пожала плечами.
Кто «он» в пояснении не нуждалось. Упырь, кобель, кровопийца, забравший лучшие годы жизни, упомянутой Люськи – это ейный муж Михаил, парень на все руки и не только.
Кобелина по имени Михась, наверняка, в очередной раз задержался на работе и пылающая негодованием Люська, подозревающая благоверного во всех смертных грехах разом, рванула на поиски.
– Так, – лениво подумала Настя, скрывая за зевком понимающую усмешку. – у Гавриковых Люська побывать уже успела, у Карпухиных, судя по всему, тоже. Вон, щека у Люськи расцарапана, не иначе как Наташка Карпухина отбивалась и всячески противилась внезапному обыску. Конечно, Наташка самогон гонит, зачем ей такие шумные свидетели? А я, третья по счету – накал ещё не сбит, но горло болеть уже начинает. – и, мило улыбнувшись, предложила ревнивой соседке. – Чаю, Люсь? С баранками?
– Засунь себе эти баранки знаешь куда? – разъярённая Люська куницей металась по крохотной квартирке, попутно выглянув на балкон и хлопая дверцами шкафа. – Нету, что ли?
– Нету. – Настя продолжала улыбаться резиновыми губами. Задолбала её эта ревнивая курица, наглая, горластая и бесцеремонная – по два раза в неделю с обыском заявляется. И Михась ненаглядный, задолбал – где, спрашивается, шляется, в то время, когда у жены нервное расстройство происходит?
– Ты моя последняя надежда была. – всхлипнула Люська неожиданно жалко и почти мирно. – Гаврикова в «больничке» лежит, а Карпухина – в санаторий укатила.
– А, как же, Петриковы и Усик? – удивилась Настя. – Обычно ты и к ним на огонёк заскакиваешь.
– В этот раз я с них сразу начать решила. – Люська продолжала хлюпать носом. – Мишка, как с цепи сорвался, гад! Всю неделю где-то шляется, домой к ночи приходит и сразу – носом к стенке. Он меня разлюбил-л-л, скотина! – ныла соседка, размазывая сопли по лицу. – У нас сегодня праздник – годовщина, а он шляется где-то.. Завел себе мышь длинноногую..
– Тушканчика, что ли? – неловко попыталась пошутить Настя.
– Сама ты.. тушканчик! – неожиданно грубо и басисто рявкнула зареванная Люська. – Я к ней, как к подруге, за сочувствием и пониманием, а она..
«Когда это мы с тобой задружить успели?» – вяло удивилась Настя, но вслух сказала иное:
– А, как же, – хмыкнув, обвела взглядом квартиру. – обыск и допрос с пристрастием? Разве подруги так поступают?
– Конечно, подруга. – упрямо мотнула головой Люська, тряся бигудями. – Не с Усик же мне дружить? Она, стерва, мне щеку расцарапала. Как я теперь.. поцарапанная?
И Люська, душераздирающе всхлипнув, плюхнулась задом на диван, алчно посматривая на бутерброды.
– У тебя.. это, – просящим голосом спросила она. – коньяку нету? В самый раз бы.. Этот, – она имела в виду мужа. – шляется где-то по шалавам, а я одна.. горе кукую..