Богиня

— Всё рассмотрел? — спросила она по-корейски. Напевные интонации бархатом прошлись по его коже.

Чонгук вздрогнул и подобрался. Как зверь перед опасностью. Что-то кружило в воздухе — предчувствие серьёзных перемен, чего-то сильного, грозного. Что пришло поглотить его жалкое, исходящееся быстрым стуком, лживое сердце.

— Простите, — неискренне извинился он. — Вы знаете корейский? — произнёс на родном языке.

— Я там родилась, — сказала она.

Они снова замолчали, внимательно разглядывая друг друга. Что он хотел сказать? О чём поблагодарить? Чонгук не помнил. Время между песнями тикало метрономом, он не знал, как его замедлить, остаться на подольше, на лишнее мгновение — ею любоваться.

— Как вас зовут? — разомкнул он губы, когда взгляды стали совсем отчаянные.

— Можешь называть меня Айю.

— Айю… — прошептал Чонгук чувственно, катая на языке округлые звуки. Увидел, как дрогнула её рука — почти дотлевшая сигарета нарисовала дымную запятую. — А меня Чонгук.

— Я знаю, — усмехнулась та.

Снова возникла пауза. Тягучая, пылкая, вопреки бравурной музыке бурлеск-шоу — оркестр доигрывал её последние ноты. Сколько было у Чонгука? Пять минут? Шесть? После танца выступали фокусники, а потом опять он.

— Я хотел поблагодарить… — начал заготовленное, еле вспомнив, что хотел сказать.

— Тс-с… Не стоит, — мягко перебила его Айю. — Это мой подарок. Ты красиво поёшь.

Чонгук склонил голову, повинуясь. Огладил острым взглядом из-под бровей тонкое, стройное тело. Она вполовину меньше его — легко закинуть на себя, поднимать руками за бёдра, за талию. Толкаться навстречу. Если только захочет — нежно, а если прикажет — животно, глубоко. Он мог бы. Хотел бы предложить. Он был готов. Чонгук снова спрятал взгляд в смущённую завесу ресниц.

— Я могу помочь?.. — указал он на потухшую сигарету.

Дождался, когда девушка освободит закусанную губу и кивнёт, медленно потянулся к руке и обхватил запястье. Рукав пиджака оттенял девственно-белым чёрный бархат перчатки. Так роскошно. И так лживо. Белый цвет чистоты и невинности на том, кто готов был трахать за деньги. Даже её, обретённую сегодня богиню.

Не отпуская руку, поменял сигарету из пачки на столе, ловко чиркнул спичкой. Айю смотрела — освещённая пламенем — жадно, пристально. Дышала открытым ртом.

Чонгук поджёг сигарету, потянул её руку к себе.

— Ты куришь? — огонь бликовал в её чёрных глазах.

— Нет, — ответил Чонгук. — Берегу голос. — И неторопливо прикурил, не выпуская запястье. Обхватил губами мундштук, там, где только что обхватывала она, подтолкнул языком обратно.

Восхитительный стон вырвался из её груди. Чонгук был на верном пути. Все в итоге поддавались, даже она — погибель его сердца. Он может отблагодарить её по-другому. Почему бы и нет? Он умеет. Его тело умеет ублажать, дарить удовольствие. Танцовщицы не жаловались и даже не обижались, когда следующая принималась избавлять его от «стыдливости». Он выдохнул дым и погладил большим пальцем круглую бархатную костяшку. Согласись, ну же! — беззвучно шептали его губы. Скромность двадцатилетнего юноши сдулась с него, как невесомая вуаль под порывами ветра.

— Вам нравится мой костюм?

— Красивый… — хрипло произнесла Айю. Нежный её голос погрубел, стал на октаву ниже. Чонгуку нравилось. Под ним бы она стонала, сипела. Обхватывала ногами, впускала в себя, туда, где узко, скользко, жарко. С неохотой выпускала обратно, сжимаясь мышцами на члене. Чонгук мог долго — быстро, медленно, плавно, жёстко. Пусть только согласится, исполнит любой каприз. Она кричала бы под ним. Задевала бы Чонгука нотками похоти. Он был готов убивать за её хриплые крики.

— Я купил его на ваши деньги.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Мы можем уединиться, и я его сниму…

— Остановись… Довольно… — вновь перебила его Айю. Она моргала влажными глазами, сглатывала, и Чонгук почувствовал себя польщенным несмотря на провал.

— Это было слишком? — он отпустил её руку, улыбнулся зубасто. Она уронила в ладони лицо.

— Наглец, — выдохнула глухо. — Как будто меня… Прилюдно. Немыслимо…

— Я не буду извиняться. Мы хотели этого…

Тяжёлая рука опустилась Чонгуку на плечо и пропала. Конферансье.

— Мне пора, — с сожалением прошептал он, глядя на гладкую чёрную макушку.

— Постой! — вдруг вскинулась Айю. — Я звала тебя не за этим. Я хочу заказать песню. Я могу?..

— Конечно, — удивлённо ответил Чонгук. — Какую? Весёлую или грустную?

Айю помолчала, раздумывая. Лицо её снова подёрнулось печальной дымкой.

— Грустную, — наконец, произнесла она.

— Хорошо, — сказал Чонгук. И добавил дерзко: — Только предупреждаю, я разобью вам сердце.

Айю покачала головой. Сказала еле слышно:

— Оно уже разбито*…

Чонгук ушёл. Последние слова звенели в голове. Его волоком тащило обратно за тёмный столик шумного кабаре.

***

— Нет такой высоты, на которую я не взлетел бы ради тебя. Я бы выплакал все слёзы. Ради тебя. Каждый свой вздох я хочу делить с тобой. Я сдержу любое обещание. Я заберусь на гору, какой бы высокой она не была. Когда дело касается тебя, нет ничего недозволенного. Пусть две наши души соединятся…*

Чонгук пел. Как никогда, вкладывая в слова возникшие чувства, проснувшуюся бурную страсть. Не глядя по сторонам. Только на столик, где в темноте клубился сигаретный дым.

Свет на сцене ослеплял. Хрустальные люстры брызгали искрами в глаза. Овации оглушали. Он так и не понял, когда упустил момент — прибежал обратно, торопливо огибая танцующих людей, но за столом было пусто. Только тлела сигарета в изысканной пепельнице.

— Давно она ушла? — схватил он за руку проходящую мимо обслугу.

Та махнула головой в сторону выхода:

— Только что вышла из зала.

Чонгук побежал. Мимо людей. Скользя туфлями по мрамору пола. В двери и вниз по широкой лестнице. Где-то далеко впереди торопливо цокали каблуки. Последние три ступени он бесстрашно перепрыгнул.

— Стойте! — крикнул он на весь холл, когда увидел затянутую в чёрное фигуру. Айю оглянулась.

Чонгук смог выдохнуть, только поравнявшись с ней. Даже на каблуках она доходила ему до подбородка, смотрела снизу настороженно и печально.

— Почему ушли? Вы не дослушали? Не понравилось?.. — сбиваясь с дыхания спросил он.

Чёрные глаза Айю взялись поволокой.

— Понравилось. Красивая песня. И грустная.

— Тогда почему вы ушли? — ещё раз повторил Чонгук. — Я пел её только для вас.

Айю спрятала подбородок в мех пальто, опустила глаза.

— Я не хочу так…

— Как?

— Расплачиваясь собой за деньги, — снова подняла сумрачный взгляд Айю. — Не верь слухам обо мне. Я не швыряюсь деньгами любовника на молодых протеже. Нет никого! И это мои деньги! А ты… Неважно…

— Что неважно? — перехватил её руку Чонгук, когда та собралась отворачиваться.

На них оглядывались люди, и он, чтобы не привлекать к ним внимание, нежно, но уверенно потянул её в соседнее помещение, где хранились инструменты джаз-бэнда.

Когда она зашла следом и захлопнула за собой дверь, Чонгук вдруг испытал прилив необычайного счастья. Его богиня пошла за ним! Она с ним! Не убежала, не уехала! Они ещё могут всё выяснить!

— Научи меня, — сказал он и посмотрел на неё не таясь. Не строя пай-мальчика и рокового красавца. — Я по-другому не умею. Посмотри, где мы. Здесь иначе не бывает. Мне только двадцать, — нехотя признался Чонгук. — И я правда не знаю, как можно любить. Но я хочу. Я могу. Я точно готов. У меня вот здесь, — он стукнул себя по груди. — Что-то болит, когда я смотрю на тебя.

Айю подошла ближе. Её ладонь легла Чонгуку на щёку. Он потёрся об неё как кот.

— Ты такой юный. И такой откровенный. Страшно каждый раз, когда я вижу тебя. Разбил мне сердце. С первого взгляда. С первой ноты, пропетой тобой. Ты — моя погибель.

Чонгук провёл пальцами по алой скуле.

— А ты — моя богиня.

_______________________________

*Чинки - оскорбительное прозвище китайцев и всех азиатов;