Затаив дыхание...

— Айщ, какая вредная у тебя подружка!

— Ой, смотрите, раздетый парень, а такой хорошенький!

— Бросай свою ледышку, пока не заморозился окончательно, пошли с нами!

Тэхен прячет смех в ее макушку, без труда сопротивляясь тычкам по рёбрами и голосит еще громче, многословно жалуясь на холодность одной особы.

Что творится-то??? Сыльги сцепляет зубы, из последних сил пихает парня от себя, зло разглядывая этого непризнанного актёра больших и малых подмосток. Он не выглядит тем, кто готов сдаться, упрямо бычит голову, и хватка его пальцев не становится слабее.

— Черт с тобой, поганый манипулятор! — орет она и торопливым шагом устремляется в сторону кофейни.

========== Часть 8 ==========

— Никаких разговоров, пока у тебя не закончится чай, — цедит девушка и замечает, что он тут же замедляется, дуя и пробуя жидкость губами, словно маленький мальчик. Сыльги скрипит зубами и отворачивается.

Рубашка Ви все еще влажная, облепляет неприлично плечи, рисуя по ткани каждую мышцу. Морозный румянец все еще цветёт смуглым багрянцем по щекам, но накинуть на себя свое пальто вредный парень отказывается напрочь. И теперь добрая половина девушек в кафе буквально не сводит с него глаз, ловит каждое его движение и поворот головы. И презрительно оглядывают ее, будучи уверенные, что такой красоте нужно другое обрамление, а не сидящая рядом с ним девушка со злым и холодным лицом. И это так бесит, весь этот разочаровывающий вечер бесит до звёзд перед глазами, до остервенения. Сыльги яростно тискает салфетку и не стерпев, рвётся в бой:

— К чему все это?

— Что «это»? — Тэхен поднимает голову от стакана.

— Все это вранье?

— О чем ты? — прищуривается парень, отставив чай.

— Аккаунт в приложении, саксофон, восемнадцать лет. Восемнадцать! — задыхается от возмущения Сыльги. — А что не двадцать пять? Чтоб наверняка!

— А тебе что, нравятся постарше? — не остается в долгу Ви.

— Мне нравится правда!

— С чего ты взяла, что там нет правды? — начинает в ответ кипяться парень, его длинные пальцы сильнее положенного сжимаются на маленькой ложечке, и он рьяно начинает стучать ею по бортам стакана.

— С того и взяла! — повышает голос девушка, оглядывается на любопытные женские носы, которые скоро придвинут стулья поближе к эпицентру разборок, и уже тише бухтит: — Ты в предпоследнем классе старшей школы!

— А ты в последнем и что?

Изумление прилетает пыльным мешком по затылку, так же неожиданно и неприятно. Сыльги никогда не была дурой, но сейчас именно такой себя и ощущает. Она перестаёт что-либо соображать, вдруг растеряв весь свой боевой настрой.

— О чем ты сейчас говоришь? — растерянно спрашивает она.

Парень вздыхает, глядя на Сыльги, словно перед ним несмышленая малолетка, которая тупит на самых прописных истинах. Ложка в его изящных пальцах опять бодро колотится о стакан.

— «Я никогда тобой не интересовалась»… — горько кривит он губы, явно кого-то цитируя и сипло кашляет в кулак.

Его кашель настораживает Сыльги, расстраивает. Она хватает его ложку, прямо поверх чужой руки, прекращая мерзкий стук.

— Пей горячим! И объясни толком, что ты хочешь сказать?

Тэхен прикрывает тяжёлые веки, набирает полные лёгкие воздуха, чтобы рассказать что-то жутко важное, что колет Сыльги напряжённым ожиданием по затылку. Но их нагло прерывают. Над столиком зависает официантка, явно старше Сыльги, круглобедрая, грудастая, упругая — редкий экземпляр кореяночки, оттого и весьма наглый. Она демонстративно игнорирует Сыльги, обращаясь исключительно к парню:

— Может еще чаю? Или… ммм… сладенькое? — пошло тянет последнее, опираясь крутым бедром на их стол.

Сыльги в досаде закатывает глаза. Сколько внимания одному симпатичному школьнику от женского пола любого возраста. А эта особа готова прямо сейчас взобраться к нему на колени. Раздражает такое! Он же школьник! Негодование девушки настолько явное, настолько острое, что, кажется, им, как лазером можно распилить и посуду, и столик, и нахрен все это кафе. Ей бы сейчас очки, как у Циклопа, чтоб уберечь от гнева чужое имущество. Сыльги хватает трубочку и яростно размешивает сливочную верхушку кофе.

Тэхен кидает мимолетный взгляд, считывая ее реакцию, ухмыляется и в два счета провожает официантку восвояси.

— Ты ревнуешь… — квадратит он губы в лыбу, показывая ровный ряд белых зубов.

— Нет! С чего бы это??? — возмущается девушка.

— Ревнуешь! — улыбка мягче, расслабленней, как будто Ви видит ее насквозь.

— Я. Не. Ревную! И если ты сейчас же не объяснишь, что мы тут делаем, я встану и уйду! — грозится Сыльги, глуша в себе колокольчики, звякающие серебром от каждой его улыбки.

— Моя колючая ревнивая нуна, — проходится напоследок по ней школьник и, задумчиво почесав бровь, добавляет: — А что бы ты сказала, узнав, что мои родители сейчас живут в Тондучхоне?

Сыльги замирает, сомкнув пальцы на подлокотниках кресла. Впивается взглядом в парня в поисках подвоха, не в силах поверить в сказанное. Но Тэхен не улыбается, не ерничает, смотрит строго и серьёзно. Не похоже, что врёт или шутит.

Она ведь сама переехала оттуда. Ее родители год служили на американской военной базе, расположенной там, сотрудничая и перенимая опыт, а она с грехом пополам закончила предпоследний класс местной старшей школы. Город на границе с Северной Кореей, и никого кроме военных там нет. А значит…

— Так тебе серьезно восемнадцать лет? — бухает Сыльги вопрос, закоротившийся в голове сразу, как только она поняла, кто его родители. И следом закономерный, следующий: — С кем ты сейчас живёшь?

— Всегда знал, что голова у тебя, когда надо, соображает, — беззлобно смеётся Тэхен. — Через несколько дней мне исполнится девятнадцать. И живу я у бабушки, потому что устал мотаться и бунтовать каждый раз в новой школе. Бунтую второй год в одной, — продолжает он, а Сыльги внимает и записывает в памяти каждое будоражащее слово.

Бунтует? Что это значит? Его хулиганистость и вредность — бунт против родителей? Сыльги думает, что его можно понять, только она сама не бунтовала, будучи смирной дочерью. Но она встречала таких детей, которые выражали протест против одиночества всяческими способами, от безобидного хулиганства до употребления запрещённых средств. И не ей их судить, можно только посочувствовать — их родители — вечно отсутствующая константа.

Но еще больше ее волнует другой вопрос. У них, серьезно, такая маленькая разница в возрасте? Ему не шестнадцать? Возраст, который буквально отвращал ее от признания собственных чувств, и который, в итоге, не смог помешать влюбиться. Сыльги взглядом заново оценивает парня, его габариты, внешний вид и чувствует себя полной дурой. Что ей мешало узнать про него чуть больше? Она такая глупая, такая упертая, и вечно сама себе вредит. Пришёл черёд злиться на себя, и Сыльги готова треснуть себя по лбу. Она цепляет в руку свой остывший кофе и в три злобных глотка выпивает его.

— А саксофон на фотке откуда? — спрашивает девушка, решив выяснить все, что уж там. Ведь если он ее сюда выманил, значит готов для вопросов.

— Я с детства на нем играю, — тут же отвечает Ви. — И, кстати, когда ты встретила меня, валяющегося под ногами у тех придурков, я шёл с занятий.

— Стоп, у тебя с собой не было инструмента!

— Моя нуна такая подозрительная и внимательная, — снова смеётся Тэхен и отпивает чай, изящно держа чашку в длинных пальцах. Сыльги цепляется взглядом, любуется и ничего не может с собой сделать, его руки завораживают. Ее краш по его рукам, наверно, так откровенен, так заметен — школьник отставляет чашку и медленно накрывает ее руку своей. Мужская ладонь такая горячая, большая, крепкая и под ней ее маленькая ладошка тонет, незаметная. Сыльги дрожит пальцами, дрожит ресницами и не спешит убирать руку. Молча слушает, как Ви интимно смягчает голос: — Я не ношу инструмент домой, оставляю у преподавателя. Потому что малолетние брат с сестрой разберут его на запчасти.