Убийство в Хукерс-таун

Прямо сейчас он идёт на террасу, и стеклянная дверь оказывается не запылённой, как обычно, а сияющей на солнце. Как будто бы её совсем недавно вымыли дочиста. Да что там! Не только её одну.

Мэйнард замирает, опасаясь надавить ручку и рассмотреть, что прячется за непрозрачным, лишь пропускающим свет стеклом, матовость которого разбивает мир на неровные цветные пятна. Он оглядывает комнату, подмечая, что в ней больше нет ничего лишнего. Его дом стал аккуратным, чистым, изменилась обивка мебели, на пол улеглись коврики, на стенах появились эстетично вписывающиеся в интерьер картины. Слишком легко закрыть глаза и представить, как к нему приходят соседи, как они вместе пьют чай с яблочным пирогом в гостиной.

Мэйнард хмурится, но в то же время в нём пробуждается почти детское любопытство, не позволяющее погрузиться в неприятные размышления. С одной стороны, ему немного страшно — вся прошлая жизнь словно куда-то пропала, подменилась чем-то другим. С другой — он не помнит ничего, совсем ничего, и это его совершенно не беспокоит.

Наконец он нажимает на ручку и распахивает дверь. На террасе стоит элегантный набор садовой мебели из бело-серого ротанга. Столик со стеклянной столешницей уставлен тарелками, и тут тосты с ярким коралловым джемом, тут оладьи, облитые карамелью и кленовым сиропом, кофейник со свежим кофе, что так божественно пахнет, изящный кувшинчик со сливками, в сияющих боках которого отражается он сам. Он видит и жареный бекон, и свежий белый хлеб, с мякотью, напоминающей облако, и хрустящей корочкой. Ему отчаянно хочется есть, но совсем нет желания понимать, отчего где-то глубоко внутри словно звенит тревожный звоночек.

Мэйнард поправляет халат, усаживается к столу в чрезвычайно удобное кресло и тянет руку к ближайшему тосту. Рот наполняется слюной… и в этот самый момент он слышит:

— Дорогой, решил начать завтрак без меня?..

Голос чарующий и нежный. Мэйнард всегда считал, что так будет говорить та самая женщина, которую он назовёт женой. Та самая, с которой он будет стоять у алтаря, которой наденет кольцо. Однако тревожный звоночек внутри будто становится громче, Мэйнард осторожно опускает ладонь и выдерживает несколько секунд, прежде чем обернуться.

И не успевает, потому что горячие ладони закрывают ему глаза.

— Так проголодался, да?.. — шепчет тот же голос над ухом. Горячее дыхание касается ушной раковины и вызывает мурашки. — Это потому, что ночь была бурной?..

Мэйнард живо представляет, какой могла быть бурная ночь, но сконфужен, потому что память, открывая прелести чужого тела, упрямо прячет лицо. Он точно не может подцепить его и вытащить на свет, как ребёнок, потративший в автомате последнюю монету и жаждущий за оставшиеся пятнадцать секунд безжалостной игры вытащить хотя бы самую уродливую игрушку, хоть что-то.

— Да… — хрипло отвечает Мэйнард, потому что ответа от него будто бы требуют.

— Какой ты у меня, — раздаётся смех.

Ладони ускользают, кто-то проходит мимо Мэйнарда, пока он рассеянно смотрит на собственный халат, надетый на голое тело. Память не подсказывает, было ли на нём бельё, когда он проснулся. Он даже не может вспомнить, как привык спать, удобно ему в боксёрах или он хочет фланелевую пижаму в полоску или каких-нибудь слоников. Не помнит он и этого халата, и на миг ему кажется, что тот как-то давит в плечах, а швы слишком уж врезаются в кожу.

Наконец он поднимает голову, услышав, как отодвинулось от стола кресло напротив. Он встречается взглядом с Мэнди Макгауэр. Светлое, лавандового оттенка платье уютно закрывает фартук с узором из ярких ромбов, рыжие волосы свободно лежат на плечах, сияя так, точно сами являются источником света. Подкрашенные губы улыбаются живо и маняще.

— Мэнди Макгауэр, — повторяет Мэйнард вслед за своими мыслями. Сердце отчего-то бьётся натужно, тревожный звоночек обращается криком полицейских сирен.

— Макгауэр? — смеётся Мэнди. — Эй, что это с тобой? Мэнди Джонс, помнишь? Мы поженились в прошлом году. Ты что, до сих пор не можешь поверить?..

Но звук сирены занимает собой всё вокруг, он настойчивый, способный сломать реальность. Он перемалывает и завтрак, и террасу, и самого Мэйнарда. Только Мэнди внезапно остаётся стоять посреди расползающейся клочьями тьмы.

— Мэйнард? — спрашивает она недоумевающе. — Мэйнард, что происходит? Мэйнард, эй!

В следующую секунду он видит Мэнди не в платье, и волосы не сияют, они собраны в развалившийся хвост. А она сама — на переднем сиденье чужой машины, лицом в руль, дышит слабо и явно в отключке.

***

Наконец Мэйнард с трудом открыл глаза. Веки точно залило свинцом, горло отчаянно болело, будто у него началась ангина, и в целом он не желал бы ещё хоть когда-нибудь проснуться вот так. Впрочем, оказаться снова в сбивчивом сне он тоже не хотел, пусть тот и начался столь приятно.

До утра было ещё далеко, похоже, он отключился прямиком в полицейской машине, а сирена, которая вызвала его из сна, принадлежала отъезжающей скорой. Джонс проводил её взглядом и тут же растёр ладонями лицо, пытаясь взбодриться.

В стекло постучали, Мэйнард опустил его и столкнулся взглядом с Кейтлин. Уставшая и встревоженная, она выглядела всё равно в десятки раз лучше Мэнди из сна. По крайней мере в том, что она женщина, Мэйнард не сомневался ни на мгновение.

— Ты теперь не детектив, а пострадавший, слышишь? — сказала она. — Тебя отвезут домой, а с утра займёмся бумажками. Мне придётся расспросить обо всём, что случилось.

Мэйнард поймал себя на мысли, что желал услышать от неё совершенно другое. Да разве он сам не понимает, сколько ещё нужно сделать, чтобы наконец засадить Мэнди?! Зачем об этом напоминать?

Мэнди?.. Это ведь не Мэнди, это кто-то другой… Он не знал имени, он ничего не знал, дурак, которого обводили вокруг пальца! А Кейтлин даже посочувствовать отказывается.

— Ладно, — отрывисто бросил он, не чувствуя в себе сил для выяснения отношений. — Но могла бы и спасибо сказать.

Кейтлин немедленно нахмурилась. Её лицо, мгновение назад казавшееся холодным и отстранённым, вдруг переменилось. За секунду в нём промелькнуло столько эмоций, что Мэйнарду почудилось, будто оно треснуло и рассыпалось, обнажив что-то глубоко личное, на что он и смотреть-то не имел права.

— Ты… — выдохнула Кейт. — Упрямый и тупоголовый эгоист, Джонс! Из-за тебя дело столько раз оказывалось под угрозой, что удивительно, как в конце концов у тебя получилось действительно вырубить преступника. С тебя сдалось бы перепутать педали и умчаться в ночь, оставив разгребать нам всё дерьмо.

— Ты… ты же сказала, что неплохая работа, — опешил Мэйнард. Это ведь ему не приснилось? Признаться честно, после слишком яркого сна, в котором завтрак был настолько настоящим, он уже не был до конца уверен в том, что происходило в реальности, а что было порождено его воображением.

— Да, чёрт побери, я всего лишь хотела поддержать тебя, — Кейтлин в сердцах пнула колесо автомобиля. — Твою мать, Джонс, тебя чуть не убили. Ты столько раз облажался за это дело, что впору отдать значок и не позорить собой имя полиции, — она коротко взмахнула рукой. — Езжай домой. Завтра — в участок.

И отступила в темноту, оставив его опустошённым. Через мгновение за руль опустился смутно знакомый парень-патрульный, машина завелась и понесла их обоих обратно в Хукерс-таун.

***

Кейтлин устала до чёртиков, но понимала, что не сможет уснуть. Когда они наконец выдвинулись обратно в город, она потребовала от Майка остановиться у ближайшей заправки с кофейным автоматом и выбрала самую крепкую бурду из предложенных. Давясь горячим и горьким напитком, в котором от кофе было только название, она упрямо всматривалась в ночь.

Майк молчал, справедливо рассудив, что может нарваться на грубость, если нарушит ход её мыслей. Кейтлин была благодарна ему за это — чувство шевелилось где-то на краю сознания, отстранённое и одинокое, всё остальное пространство занимали досада и ярость вперемешку. Но нужно было собраться с мыслями.