Мистер Ивнинг

Пару минут спустя, покончив с Лили, Хобарт начал одеваться, судорожно зевая и качая головой, тогда как Ральф вновь принялся упрямо и методично снимать с себя одежду, словно запасной или дополнительный игрок в каком-то изнурительном состязании.

— Хватит, нет! Я сказала: нет! — заорала Лили, видя, как на нее надвигается голый Ральф. — Я больше не хочу в этом участвовать.

Но он уже схватил ее в охапку и прижал к стенке еще плотнее, чем в прошлый раз.

Тем временем Хобарт стоял, пошатываясь, на пороге кухни. Он тотчас заметил, что проповедник съел целых два торта.

Внезапно Хобарт проголодался, но вместе с тем его тошнило: разрываясь между этими позывами, он вертелся вокруг кухонного стола, как заводной. Наконец уселся перед шоколадным тортом-безе и очень медленно, манерно отрезал маленький кусочек.

Лакомясь тортом, он подумал, что, несмотря на свой мнимый пыл, так и не получил удовольствия от совокупления с Лили. Почему-то оно потребовало напряженных усилий, и хотя он, казалось бы, сделал все, как следует, чувства высшего облегчения не испытал. Теперь он уже не удивлялся, почему Эдвард Старр ее бросил: удовлетворить мужчину Лили неспособна.

Съев почти половину шоколадного безе, Хобарт предположил, что парочка уже достигла оргазма: послышалось хриплое сопение, а затем, как и прежде, донесся воинственный клич проповедника, полный облегчения. Лили тоже закричала, словно взывая к горе за окном: «Я умираю, умираю!» Чуть позже она истерично взмолилась к кому-то или чему-то неведомому: «Ну, не могу же я вот так отдаться!» Затем, примерно через секунду, Хобарт услышал свое имя и мольбу Лили о спасении.

Хобарт вытер скатертью рот и пошел взглянуть на них. Лили и Ральф плакали, свободно держась друг за друга, а затем оба поскользнулись и упали на пол, не прерывая соития.

— Черт возьми, ну вас к лешему! — с отвращением сказал Хобарт.

Он отвернулся. В самом конце стола красовался весьма аппетитный пирог с темно-коричневой корочкой и золотистым соком, вытекавшим из причудливых, симметрично расположенных отдушин, как в газетной рекламе. Хобарт вонзил в него нож и попробовал крошечный кусочек. У пирога был такой изумительный вкус, что, хотя Хобарта подташнивало, он не удержался и, отрезав себе ломтик, начал торжественно жевать. Пирог был абрикосовый или, возможно, персиковый — Хобарт не как следует не распробовал.

Тут в кухню вошла Лили и закрутилась вокруг огромного стола. Она уже оделась и уложила волосы иначе, они казались теперь подстриженными и причесанными, но несколько выпущенных локонов на затылке ее не красили, пусть и оттеняли белизну шеи.

— Как, ты съел половину выпечки для церковного собрания? — воскликнула она, разумеется, слегка преувеличивая. — И это после моего каторжного труда! Что я скажу, когда придет проповедник?

— Но разве проповедник не здесь? — Хобарт ткнул вилкой в сторону соседней комнаты, намекая на человека по имени Ральф.

— Разумеется, нет, Хобарт… Это не проповедник, неужели ты не способен отличить.

— И почему мне это взбрело в голову? — пробормотал Хобарт, а Лили уселась за стол и заголосила:

— Когда в моей жизни наконец-то появилась четкая цель, — говорила она сквозь всхлипы, — мне довелось встретить именно вас двоих — черствых, эгоистичных, невнимательных сопляков!

Стоя теперь на пороге кухни, по-прежнему голый Ральф рассмеялся.

— Я намерена вызвать шерифа! — пригрозила Лили. — И знаете, что я сделаю завтра утром? Вернусь к Эдварду Старру в Чикаго. Вот. Теперь-то я понимаю, как сильно он меня любит, а я даже не догадывалась.

Мужчины молчали, украдкой переглядываясь, а Лили ревела навзрыд.

— Ах, Лили, — сказал Хобарт, — даже если ты поедешь повидаться с Эдвардом, то снова вернешься домой к нам. Ты же знаешь, что не получишь в Чикаго такой любви, какую мы дарим тебе здесь.

Лили горько плакала, повторяя, что никогда не сможет объяснить прихожанам, почему пожертвовала так мало выпечки для большого собрания.

Утерев слезы носовым платком, который одолжил ей Хобарт, она взяла нож и с неистовым рвением и злобной быстротой отрезала кусок нетронутого торта.

Лили размашисто облизалась, словно подчеркивая, какой он вкусный.

— Уеду в Чикаго и больше никогда не вернусь! — сделав это заявление, она вновь разрыдалась.

«Проповедник» (Хобарт по-прежнему называл его так) подошел к жующей, плачущей Лили и положил ладонь в ложбинку между ее грудями.

— Только не начинай опять, Ральф… Нет! — она вспыхнула. — Нет, нет, нет!

— Хочу еще, — обратился к ней Ральф. — Твои лакомства меня возбудили.

— Эти выпечки и впрямь чертовски хороши для церкви, — наконец сказала она с капризным, зловещим лукавством, и Ральф догадался по интонации, что она готова ему отдаться.

— Хобарт, — Лили повернулась к брату Эдварда, — почему ты не идешь домой? Мы с Ральфом давно дружим, с самого детства. Я уже уделила тебе внимание. Но люблю я Ральфа.

— Сейчас моя очередь, — запротестовал Хобарт.

— Нет-нет, — Лили вновь заплакала. — Я люблю Ральфа.

— О черт, ну дай ему последний разок, Лили, — уступил «проповедник».

Ральф отошел в сторону и стал вертеть в руках еще не разрезанный пирог.

— Признайся, Лили, кто тебя научил готовить? — сонно спросил он.

— Ральф, я хочу, чтобы ты отправил Хобарта домой. Хочу, чтобы ты был со мной в постели. У стенки — это просто возмутительно! Ральф, сейчас же отправь Хобарта домой.

— А может, дашь парню еще разок? Потом я обязательно оприходую тебя наверху, — он продолжал громко жевать и глотать.

— Пошел ты к черту, Ральф, — вздохнула Лили. — К чертовой матери!

Она подошла к огромному столу, взяла ближайший торт и бросила его в «проповедника».

Его глаза, выглянувшие из месива, в которое превратилось лицо, не на шутку ее испугали. Она отошла к Хобарту и затаилась.

— Ну хорошо, Лили, — сказал «проповедник».

— Только не делайте ей больно, — взмолился Хобарт, тоже напуганный его изменившимся поведением.

Первый брошенный «проповедником» торт попал не в Лили, а в Хобарта. У него перехватило дыхание, но не от боли, а от нечаянного удовольствия.

— Сейчас же перестаньте. Мы обязаны это прекратить, — призвала Лили. — Мы же взрослые люди, в конце-то концов, — она всхлипнула, но мужчины почувствовали фальшь. — Гляньте на мою кухню, — пыталась она их образумить.

«Проповедник» снял короткие трусы, надетые всего пару минут назад. Сначала он взял один торт, затем другой и размазал их по всему телу, даже по волосам на голове. Теперь Лили разрыдалась всерьез, словно собираясь утопиться в слезах. Неожиданно в нее попал торт, она взвизгнула, но потом замолчала.

В комнате воцарилась непривычная тишина. Подняв голову, Лили увидела, что Хобарт тоже полностью разделся, а «проповедник» плавно и нежно размазывает торты по его худому мускулистому торсу. Затем Хобарт начал медленно и неумолимо слизывать кусочки торта с тела испачканного «проповедника». Тот ответил ему взаимностью и слизал кусочки с Хобарта, громко чавкая, точно дикий зверь. Затем они обнялись и снова принялись слизывать десерт со своих обнаженных тел.

— Только не в моем доме! — встала и рявкнула Лили. — Мерзавцы…

Но «проповедник» бросил в нее один из оставшихся тортов, который угодил прямо в грудь и разлетелся красными брызгами по всему лицу и телу, так что теперь она напоминала женщину, взорванную бомбой.

Тут Ральф очень нежно обнял Хобарта и покорно слизал вкусные кусочки с его тела, а Хобарт прильнул к Ральфу и собрал языком целый ассортимент различных десертов.

Затем Лили выбежала через парадную дверь и завопила:

— На помощь! Умираю! Помогите!

По всей округе яростно залаяли псы.

Она очень быстро вернулась. Мужчины по-прежнему прижимались друг к другу, слизывая кусочки со своих измочаленных тел.

Со слабым, почти неслышным плачем усевшись за стол, Лили схватила вилку и принялась за кусок недоеденного яблочного пирога.