Страница 201 из 214
— Простить еще одну скотину? — недоверчиво спросила Гамилла. — Не перебор ли?
Елена пожала плечами, немного подумала.
— Я тут ничего не посоветую, — честно сказала она. — Милосердие за чужой счет… то есть за твой… это гадко. Но… он умрет сегодня. Может быть завтра. Вряд ли протянет дольше. И он точно знает, не верит, а именно знает, что бог его не простит. Что все добро, которое он сотворил, никогда не уравняет чашу со злом. Ад ждет его. Стоит ли жечь собственную душу ненавистью к человеку, который так жестоко наказывает себя раскаянием? Не знаю.
— Иди к черту, — бросила Гамилла и ушла в сарай, хлопнув старой дверью на кожаных ремнях вместо петель. Елена промолчала, не услышав в голосе арбалетчицы настоящей злости. Лекарка взяла у Бьярна котелок с теплой водой и пошла на второй этаж, менять компрессы измученного бретера. Неожиданно к женщине присоединился Артиго, исцарапанный, покрытый синяками, в лохмотьях, которые остались от роскошного костюмчика. Он помогал неумело, путаясь в собственных пальцах, однако старательно и молча. Закончив, Елена отправила его к Насильнику, приказав сидеть, следить за самочувствием смертельно раненого и звать в случае чего. Ребенок так же молча кивнул и выполнил указание. Елена проводила дворянчика удивленным взглядом. Юный аристократ сильно переменился за ночь хаоса и убийств. При этом Елена никак не могла понять, в лучшую или худшую сторону. То ли у мальчишки внезапно проявился внутренний стержень, то ли Артиго окончательно впал в отстраненный аутизм, реагируя лишь на прямые раздражители.
Подумаю в свое время, после, решила Елена, увидев, что бретер, наконец, пришел в себя. И его первыми словами оказалось неожиданное:
— Почему ты вернулась?
— Нашел момент, — буркнула женщина, садясь на шаткую скамейку, собранную из трех сломанных. — Тебе бы помолиться за чудесное спасение.
— Поч-чему? — повторил бретер, который больше не являлся бретером.
Раньян дрожал, капли пота стекали по широкой груди, пересеченной красными полосами швов.
— Ты везунчик, — сказала Елена, тронув почти незаметный среди прочих, на животе слева, под ребрами, едва ли в полпальца длиной. Самый незаметный и самый опасный.
— Почему? — снова повторил Раньян, тяжело дыша.
— Клинок с плохо точеными лезвиями. Острие раздвинуло внутренности, не прорезав стенки кишок. Иначе сейчас ты бы колотился пятками в агонии.
«Вместе с Насильником» — добавила она про себя.
Раньян облизал пересохшие губы, как следует продышался и, не унимаясь, повторил, будто вопрос означал для него жизнь или смерть:
— Почему?
Елена прикусила губу, отвечать ей не хотелось, вернее думать над ответом не хотелось. Бретер пытался сжать кулаки, но слабые пальцы не слушались, загребая ветхую простыню, как птичьи лапки.
— Почему я вернулась… — эхом повторила Елена и, глядя прямо в темные глаза бретера, спросила уже сама. — А почему ты прогнал меня? Почему не пошел со мной?
— Я…
Раньян поперхнулся, с трудом удержался от кашля, понимая, что будет больно. Осторожно сглотнул горечь с основания языка. После этого вымолвил:
— Я… боялся. Тебя. И за тебя. Тетрарх прислал мне письмо с требованием явиться. Там либо награда… Либо смерть. Смерть вероятней.
— Ты думал, что пойдешь на смерть? — уточнила Елена. — Не хотел тащить меня с собой?
Он помолчал, стараясь удержаться от кашля, чтобы не тревожить иссеченную грудь. Елена выжала в рот бретеру еще немного воды с тряпочки, посоветовав не глотать, а болтать под языком. В принципе, наверное, можно было дать ему попить нормально… однако лекарка решила еще день обождать. Все-таки боец получил рану в живот, и хотя удачно разминулся со смертью, рисковать не стоило.
— Теперь сплюнь, что осталось, — она подставила плошку.
— Боялся за меня? — задумчиво повторила Елена. — Но, по-моему, ты врешь. Или недоговариваешь. Если бы ты боялся за меня по-настоящему, отправил бы из города поскорее. Но ты не стал. То есть или не ждал у короля ничего плохого, или тебе просто было наплевать. Врунишка.
В последнем слове не было злости, вообще ничего обидного, но Раньяна вроде бы по-настоящему задело.
— Я не!.. — он осекся.
— Врешь, — повторила Елена, чувствуя, что почти добралась до истины, будто золотоискатель, который вот-вот нащупает драгоценную нить подземной жилы. Добавила безжалостно, как врач, сующий в рану зонд. — Врунишка. Мелкий.
Раньян повернул голову набок, словно ему физически больно было смотреть на Елену и выдерживать ее взгляд, скрипнул зубами, издав странный звук наподобие «тпрррр». Женщина подумала, что какое все-таки искушение: допросить раненого в стиле боевиков, тыча в раны до момента истины. Почему-то ей казалось важным добиться честного ответа.
— Я знал, что ты не захочешь меня, — выдохнул мужчина, кривясь, как грешник на адской сковородке.
— Чего? — вырвалось у Елены.
— Тебе нравятся женщины, — проскрипел Раньян. Теперь, когда главное было сказано, слова пошли проще и легче, хотя бретер и краснел, словно юноша, покупавший букет для первого свидания. — Только женщины…
Елена подумала. В замешательстве почесала нос, затем ухо, не в силах подобрать слова.
— Слушай, а ты редкостный дурень, — только и вымолвила она, в конце концов. — Нет, резонно, конечно, — вынужденно согласилась она. — Но дурень ведь все равно!
— Но я прав, — обреченно вздохнул бретер.
— Дурень, — повторила Елена в третий раз.
— Да. А теперь… — он вновь задрожал. — Ты. Ответь.
Елена осторожно прикрыла раненого тонким одеялом.
— Почему же я вернулась? — вслух подумала она, глядя в окошко с выбитой рамой и одиноким клочком бычьего пузыря с краю. Снаружи Кадфаль по-прежнему колол дрова, превращая их уже по большому счету в лучины. Гамилла ворчала на менестреля, упрекая в лени, нерасторопности. Тихий, глухой стон донесся из комнаты Насильника, Артиго сдвинул в сторону занавесь, осторожно, чтобы не сорвать тряпку с гвоздиков.
— Там… — он покачал головой. Губы мальчишки явно подрагивали, но глаза были сухими, болезненно тусклыми.
— Ясно, — тут же поняла Елена. Покосилась на бретера, строго повелела. — Лежать!
Встала, подхватив сундучок с остатками лекарских принадлежностей, уже зная, что вряд ли они теперь понадобятся.