Страница 1 из 6
Денис Рябцев
Любовь опера
Все события и персонажи, описанные в книге – плод фантазии автора.
Любые совпадения или проекции к реальности – ошибочны и не верны.
ТОНКОСТИ КОНВЕРТАЦИИ НОВОСТЕЙ
Театральная общага стояла среди старых лип Вишневого бульвара. Четыре этажа монументализма, построенного в эпоху Иосифа Виссарионовича, небольшой тенистый двор подле, включавший в себя мусорную контейнерную площадку и парные ворота из труб для хозяек, которые натягивали на штангах веревки и сушили здесь нехитрые вещи детей и другой скарб, да постельное белье. Справа, располагалась автомобильная парковка, на которой отдыхали от московских пробок иномарки и простые давно убитые рыдваны.
– Данила, где ребенок?
Юноша, которому едва ли было тридцать, лежал в постели в одних трусах и моргал сонными глазами.
– Ты еще спроси, какой ребенок? – продолжала девушка, стоявшая в дверях.
Это была относительно недавно поженившаяся чета Роговых. Он – ведущий бас оперного театра, она – Оксана – до декрета танцовщица в клубе через дорогу. Красивая, фигуристая, с роскошной светлой косой, обычно очень спокойная девица.
Данила сел в кровати, зевнул, протер глаза ладонями. У него было широкое лицо с узким маленьким носом и почти азиатские глаза карего цвета.
В маленькой комнате пахло человеком, который здесь с друзьями пару часов назад распивал спиртное и дымил почти всем, что могло тлеть.
У Роговых было тесно, потому что досталось им когда-то одно из самых маленьких жилищ на этаже. Двуспальная кровать у правой стены, напротив – вытянутый стол, колыбель под окном. Фрамуги небрежно залиты монтажной пеной, чтобы по комнате не гулял ветер. Еще в этой каморке была шторка на входе, прикрывавшая дверь и полка – одно единственное произведение столярного искусства, сотворенное Данилой своими руками. На ней в гордом одиночестве стоял советский утюг с ветхим проводом, частично вывалившимся из оплетки. На полу валялось несколько картонных коробок, установленных друг на друга и рядом друг с другом, служившие семье бедуинским шкафом для одежды.
– Я тебя спрашиваю, где ребенок?
– Сейчас.
Солист встал, с трудом напялил шлепанцы, натянул трико с майкой.
– Наизнанку надел. Снимай! Бит будешь.
Рогов стукнул себя кулаком по щеке, чтобы снять примету.
Женщина стащила с супруга футболку и помогла правильно водрузить аксессуар на ведущего гения сцены.
– Так где ребенок? Я третий раз тебя спрашиваю.
– Гуляет ребенок, естественно. Где ж ему еще быть?
– Что ты несешь, Дань? Ему полгода, если ты забыл. Как он может гулять?
– В коляске, – сделал глупое лицо бас, – На балконе.
Оксана опешила, хлопнула себя по подолу и бросилась в коридор.
– «На призыв мой тайный и страстный, О, друг мой прекрасный, Выйди на балкон» (Ж. Бизе, Серенада Смита из оперы "Пертская красавица" – авт.), – пропел ей вслед театральный гений.
Правые торцы каждого из этажей здания заканчивались туалетом, душем, где располагались общие стиральные машины и выходы на небольшие веранды, украшенные массивными вазонами. На балконе третьего этажа стояла коляска с мирно спящим ребенком, который, видимо, несмотря на свой детский возраст, уже начал привыкать к одиночеству. По крайней мере переносил его без воплей и слез.
Мать выдохнула, радуясь тому, что погода была теплой и не дождливой, а, следовательно, ребенок не замерз и не намок. Она аккуратно закатила маленькую колесницу в коридор и направилась в сторону своей комнаты.
Отодвинув штору семейного гнездышка, она сморщила нос и справедливо решила, что ребенку стоит еще погулять на балконе, пока не проветрится помещение. Оставив сынишку у дверей, Оксана подошла к окну и настежь распахнула одну единственную форточку, не залитую монтажной пеной, затем завязала штору на входе узлом и пошла с коляской прочь.
Данила тем временем уже зондировал почву по соседним комнатам на предмет обнаружения чего-нибудь пенного или прозрачного, но с градусами. Или совершенно любой жидкости, которая бы горела, кроме одеколона. Потому что туалетную воду он уже пробовал. И это золотому басу совершенно не подошло, потому что оно выскакивало назад быстрее, чем наступал какой-либо положительный эффект.
Ноги сами принесли Рогова к жилищу главного администратора театра Володи Бузилова, у которого всегда были залежи. Надо было только суметь найти нужные аргументы, чтобы тот распечатал свой склад.
– Володя, ты дома?
– Даня, ты?
– Мне надо с тобой срочно поговорить.
Бузилов открыл дверь. Это был худой очкарик в шикарном халате, купленном где-то в Европах, с отделанным золотой вышивкой отворотом и манжетами. За его спиной располагалась аккуратная комната с большой кроватью, застеленной шелковым бельем светло синего цвета с переливами. Тут же стоял дорогой телевизор, музыкальный центр и шкаф с зеркальными дверями до самого потолка, сделанный на заказ специально для этого интерьера, гладильная доска с утюгом на керамической подошве и с функцией пара. На стене висела репродукция картины «Происхождение мира» кисти Курбе.
– Я могу зайти?
– Что-то срочное?
– Очень важная и страшная новость, – перешел на шепот Данил.
– Заходи. Только быстро. Мне уже пора собираться. Человечек очень статусный ждет.
Про встречу – это была, естественно, ложь. Просто Володьке нравилось изображать делового перца и не нравилось спонсировать Рогова литрами и денежными займами.
– Я пил с Акимом часа четыре назад, и он мне по пьяни сказал такое, отчего у тебя подогнутся ноги. Сядь лучше.
– Слушаю, – спокойно ответил Бузилов, оставшись на ногах.
– Цепов подрезал ключи от твоего сейфа, пока тебя не было в кабинете. И сделал дубликат. А оригинал положил на место. Теперь планирует тебя разуть по полной. На те деньги, что ты получил от продажи квартиры.
– Врешь.
– Да провалиться мне на премьере под сцену.
Володя сел на кровать и задумался. Ситуация была не типичной. Мысли сталкивались в голове, как тучи, вызывая короткие молниевые разряды. «Позвонить директрисе?», «Позвонить худруку?», «А вдруг Рогов врет?», «А как расколоть Акима, чтобы он признался?», «Что вообще делать?».
Цепов батрачил в театре рабочим сцены. Жил здесь же в общаге в комнате на несколько коек. Был всегда молчаливым, даже скрытным. Но Бузилов ранее не больно-то его и рассматривал. Есть, и есть. Кому он интересен? Работает, крутит свои шуруповерты по ночам, носит тяжести. И бог с ним. Одно он знал точно, что Рогов и Цепов – земляки. Самарские или новгородские. Точно не помнил. Но это было и не важно.
– Володь, мне бы,.. – Данил щелкнул себя по шее, – Болею, как черт. Выручишь опять?
– Нет, – отрезал главный администратор, который с самого начала знал, чем закончится разговор.
– Ну, я тебе такую информацию на блюдце доставил, а ты. Да и как без меня разберешься? Я же могу тебе еще в этом деле пригодиться.
Володя задумался, потом встал, открыл шкаф, где располагалось пару плотных полок с красавцами текилами, висками и ромами.
– Мне нужно знать дату. Когда?
– Я постараюсь быть полезным, юшка из носа, – Рогов буквально вытянул шею, чтобы угадать, какого именно жеребца вытащит Бузилов из шкафа.
– Вот тебе флакончик, – барским жестом очкарик протянул подаяние.
– Благодарствую, милейший, дай бог тебе здравия долгие лета!
– Не корчь паяца! Ты же – оперный солист. Не подведи. Дата. Мне нужна дата.
– Якши, князь. Будь воля твоя.
– Ступай, шут гороховый.
Оставшись один, Володя схватил смартфон, чтобы позвонить руководству, но решил, что такие новости лучше сообщать очно.
Весь театр знал, что Бузилов недавно продал квартиру в провинции, где когда-то жила его мать.
УЧАСТЬ ПАПЫ-ША И НОВАЯ ПАНАЛЬДИНА
Весь театр знал, что Бузилов недавно продал квартиру в провинции, где когда-то жила его мать. Она была властной женщиной. Имела одного единственного сына, которого воспитывала без мужской помощи. Отца Володя никогда не видел. Матушка с грехом пополам, выучила Бузилова в школе, перебиваясь займами, отправила в училище на вокальное отделение. В областной город. Денег не хватало. Она работала уборщицей в воинской части. За копейки. Все висело на тонкой нити, подобно той, из которой пауки плетут себе батут на радость мухам.