Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 17



И – Историческая общность. Брежневская конституция объявила Советский Союз «общенародным государством» и констатировала, что «на основании сближения всех наций и народностей возникла новая историческая общность людей – советский народ». Брежнев говорил об этом с начала 1970-х. Назрело. Не так прост современный человек, чтобы ограничивать его самоидентификацию национальностью. Нечто подобное брежневской общности сегодня конструируют и в Европе, и в исламском мире, и в Китае, не говоря о США. В дневниках одной либеральной дамы есть сюжет: когда Брежнев впервые с высокой трибуны заговорил про «общность» – в её доме обрадовались, что наконец-то из официального обихода исчезнут славословия по адресу «великой Руси». Но начался очередной правительственный концерт, и певец Виктор Вуячич затянул новую песню: «А Русь остается, такою же чистой и светлой как небо, как солнце, как песня любви!». И снова – хороводы, кокошники, витязи… «Новая общность» не перечёркивала русскую душу. Как и грузинскую или киргизскую… А вот русский язык учили все. И к советским принципам общежития приобщались. Сегодня нас многое разделяет – кровь, религия, партии. Доблестью считается национальное чванство и готовность к распрям. Никто от этого не стал счастливее. А Брежнев искал общее кратное, чтобы прекратить раздоры, чтобы все ощущали себя в одной лодке. Это взрывоопасная материя, но советская общность не была иллюзией. Да и сегодня её след не простыл. Она ещё существует и помогает нам!

Л – лицемерие. Ещё говорят о нестерпимом лицемерии тех лет, о двойной морали. Как пели – кстати, при Горбачёве, но с намёком на брежневское время, «одни слова для кухонь, другие для улиц». Конечно, такое бывало. При Брежневе инженерная профессия стала массовой, соответственно, больше, чем прежде, появилось думающих и мятущихся людей, больше стало полутонов в жизни, что не могло не проявиться и на киноэкранах, и в литературе. А интеллигенция – это всегда сомнения, скепсис, минимум прямолинейности. И – во многих случаях – двойная бухгалтерия, двойной кофе, двойная мораль.

А впрочем, когда не в ходу оказывалась лицемерная этика? При Сталине, когда слово «двурушник» было одним из позывных эпохи? Или до 1917 года, когда в стране действовало подполье, которому симпатизировала значительная часть горожан? Или в 90-е, когда недавние многие комсомольские вожди – самые пылкие из них – становились сторонниками бескомпромиссного капитализма в африканском стиле? Или сегодня мы все, как один человек, кристально честны, а лицемерие стало мешать карьере? Нет, такого анекдота даже при Брежневе не рассказывали.

М – мещанство. Радикалы упрекают брежнивизм в мещанском уклоне… Дачи, ковры, курорты, хрусталь – в этой круговерти исчезала коммунистическая мечта. Но перед Брежневым стояла историческая задача – не выжимать из людей масло. Вести политику реалистичную и компромиссную. Без такого маневра вряд ли можно было защитить социализм под напором Запада. Главное, это была страна рабочих, инженеров и офицеров, а не бандитов, мешочников и охранников. И солью земли оставался благородный советский человек – самый обыкновенный. А ему нужна и массовая культура – шлягеры, хоккей, кинокомедии… А не то за чужой хоккей болеть придётся.

И тут в дело вступает литера «Р». Разрядка – это сотрудничество с Францией, Италией и даже ФРГ. Это попытки найти общий язык со Штатами. Стыковка «Союза» и «Аполлона», рукопожатие в космосе – ёмкая эмблема тех процессов. После парада Победы комплексов у Брежнева не было. Что Запад, что Восток, что масоны, что лорды – со всеми можно иметь дело в прагматическом стиле. И заседать можно везде – вплоть до Римского клуба. Причём, не на приставном стуле, а с позиций силы. «Кремлевские старцы» не прятали голову в песок от глобализации. Использовали для этого и левые движения, и военное присутствие, и антиколониализм. Но играли в высшей лиге.

При этом холодная война миров продолжалась. И, увы, в 1980-м разрядку и оттепель сменила кабульская жара. Но советско-американские договора времен брежневского реализма до сих пор помогают сохранять мир. А соглашения, которые подписывали со Штатами Горбачев и Ельцин, преподносились как нечто эпохальное, но оказались хлипкими, а для нашей страны – капитулянтскими.



Т – ТЭК (топливно-энергетический комплекс). При Брежневе СССР стал энергетической сверхдержавой. Символ того времени – провода и трубы, сибирские стройки, которые возводились не только на энтузиазме, но и за честные длинные рубли. Разговоры об «иждивенчестве», о пассивном «почивании» на нефтедолларах безграмотны. Я заметил, что о «проклятии нефтяной иглы» твердят люди, не сумевшие разведать, добыть и доставить потребителю ни одного барреля. ТЭК – это новые города, развитие цивилизации. А сверхдоходы, если они и появились на какое-то время – мы их не в казино выиграли. И технологии развиваются не по щучьему велению, не в сколковской башне из слоновой кости, а в той хозяйственной цепочке, которая приносит доход. То есть, в нашем случае – вокруг ТЭК. Игнорируют это правило только прожектеры. А у Косыгина и Тихонова каждый экскаватор был не карандаше. Брежнев гораздо больше вкладывал в будущее нефтегазового комплекса, чем почивал на экспортных лаврах. Последний великий проект советского времени – строительство БАМа – тоже косвенно связан с этим преображением страны, рассчитанным как минимум на 40 лет.

Э – Экономика должна быть экономной. Авторство этого афоризма приписывают Бовину. Многие смеялись: масло масляное. Но тавтологический вариант звучал бы так: «Экономика должна быть экономической». А экономной она является далеко не всегда, чаще – расточительной. Впрочем, в последнее время мы узнали, что и масло не всегда бывает масляным. Если бы 1980-е прошли под знаком разумной экономии, а не размашистой гласности, если бы развивались наработки Конституции-77, которую мы проморгали… Падение темпов роста экономики? Да, требовались новые рычаги – и в Совмине готовили новую экономическую реформу. Гораздо более осмотрительную, чем горбачёвская. Перестройка после Брежнева – это как, если бы в Америке сегодня к власти пришли ку-клукс-клановцы или возобновилась война между Севером и Югом. Авантюрные преобразования быстро перешли в суицидальную стадию, а здравый смысл в политике сменился надрывными призывами к покаянию, за которыми мы почти не расслышали вороватый шелест купюр.

Писатель Брежнев

В последние годы вышло несколько переизданий брежневских книг. Но все они берут за основу так называемую брежневскую беллетристику – его легендарные воспоминания, которые принесли Леониду Ильичу Ленинскую премию в области литературы. Это семь очерков, которые написали за генерального секретаря замечательные журналисты во главе с Анатолием Аграновским. Назовем эти не раз переизданные очерки, в которых речь идет обо всех ключевых этапах жизни генерального секретаря: «Жизнь по заводскому гудку», «Чувство Родины», «Малая Земля», «Возрождение», «Молдавская весна», «Целина», «Космический октябрь», «Слово о коммунистах».

Этот проект состоялся, когда Леонид Ильич был уже вымотанным, усталым. В 1974–75 гг. генеральный секретарь перенес несколько серьезных болезней, изменивших его речь, ослабивших память и замедливших реакцию. К тому же Брежнев – человек ранимый – много лет страдал бессонницей и злоупотреблял снотворным. После этого он и на простой дежурный вопрос не мог ответить без шпаргалки. Анекдоты на эту тему действительно появлялись в изобилии. Между прочим, сам Леонид Ильич не был лишен юмора и даже самоиронии – и некоторые шутки того времени трудно отделить от мемуарных свидетельств. В одном из самых расхожих анекдотов стареющий генсек заявлял: «Все говорят, что «Малая Земля» – отличная книга. Все читали. Может, и мне почитать?» Нельзя сказать, что эта едкость несправедлива. Конечно, Брежнев не занимался кропотливым литературным трудом. И внимательно прочитал свою книгу, когда она уже вышла из печати рекордным тиражом… Но правда и в другом: во многом это действительно воспоминания Брежнева Леонида Ильича. Он наговаривал их своим соратникам по ЦК, а уж те передавали канву журналистам, которые, конечно, разукрашивали брежневские байки, снабжали их актуальными публицистическими отступлениями, выстраивали композицию.