Страница 61 из 66
Он оглянулся назад, туда, где должен был проехать второй "Сухой". Он легко нашел его по солоноватому следу дыма, поднимавшемуся от одного из двигателей. В том же направлении, чуть дальше, в совершенно чистом небе виднелось маслянисто-черное облако дыма. Это могло быть только одно — другой Сухой. Его "сайдвиндер", должно быть, нашел свою цель. Он одержал свою первую в истории победу в воздухе. Он почувствовал головокружение, которое могло быть вызвано потерей крови и, возможно, реакцией его тела на волнение от этого достижения.
Теперь Веджу нужно было подняться на десять тысяч футов. Ему все еще нужно было доставить свой груз. Тогда он придумает, как добраться домой или, по крайней мере, как уйти достаточно далеко в море, чтобы вычерпать воду. Он медленно поднимался. Его левый руль направления был прострелен, что делало самолет пугливым при наборе высоты и трудным в управлении. Ни один из его двигателей не работал на полную мощность; пара из них истекала топливом. Какой бы ущерб он ни причинил второму "Сухому", он причинил ему примерно то же самое. И пока он набирал высоту, этот упрямый второй пилот пристроился за ним, прихрамывая в погоню.
"Это не будет иметь значения", — заключил Ведж. Он уже преодолел восемь тысяч футов.
Он взглянул вниз на раскинувшийся перед ним город. В его поле зрения появились маленькие ямочки света. Он попытался сморгнуть их прочь. Затем головокружительная темнота поползла внутрь с его периферии, как будто он мог снова потерять сознание. Лужа, в которой он сидел, продолжала углубляться. Когда он посмотрел на свой высотомер, он тоже был расплывчатым, но вскоре показал десять тысяч футов. Ведж прошел через последовательность постановки на охрану. Его руки чувствовали себя так, словно на нем было несколько пар перчаток, когда он неуклюже переключал переключатели и кнопки и выстраивал свой самолет под углом атаки. Сухой был позади него, но у него было тридцать секунд, может быть, больше, прежде чем ему нужно будет разобраться с этим.
Многое должно было произойти за эти секунды.
Все было готово. Палец Веджа завис над кнопкой. Какое бы головокружение или замешательство он ни испытывал мгновениями раньше, они уступили место совершенной ясности.
Он нажал на кнопку отбоя.
Ничего.
Он ударил еще раз.
И еще раз.
И все же ничего. И теперь "Сухой" набирал высоту, заходя на посадку следом за ним. Ведж в отчаянии ударил по кнопкам управления в своей кабине. Он вспомнил десятый "Хорнет" в их эскадрилье, тот, что упал на тренировке за несколько дней до этого. Он думал, что они устранили эту проблему с механизмом разблокировки. По-видимому, нет.
Это не имело значения. У него была работа, которую нужно было делать.
Ведж толкнул клюшку вперед, ныряя под углом. Полезная нагрузка проходила процедуру постановки на охрану, и если бы она застряла у него на крыле, он принял бы ее сам. "Сухой" не последовал за ним, а вместо этого оторвался, понимая маневр и, очевидно, не желая в нем участвовать. Не то чтобы это что-то изменило. "Сухой" не смог бы установить достаточное расстояние между собой и тем, что должно было произойти.
Ощущение невесомости охватило Веджа, когда он нырнул.
Детали ниже — здания, автомобили, отдельные деревья и даже отдельные люди — быстро заполнялись. Этот бизнес, война, бизнес его семьи и его страны — он всегда признавал, что это грязный бизнес. Он подумал о своем отце и дедушке — единственной семье, которая у него была, — услышавших новости о том, что он сделал. Он подумал о своем прадедушке, который летал с Паппи Бойингтоном. И, как ни странно, он подумал о Паппи и старых историях о том, как он смотрел сквозь свой фонарь, осматривая горизонт в поисках японских истребителей, с сигаретой, свисающей с его губы, прежде чем он выбросит ее в просторы Тихого океана.
Город стремительно приближался к Веджу.
Он сказал адмиралу Ханту, что не совершает самоубийственных миссий. И все же это не было похоже на самоубийство. Это казалось необходимым. Как акт созидательного разрушения. Он чувствовал, что он был концом чего-то, и, став концом, он достигнет начала.
Ветер от сломанного навеса дул ему в лицо.
На высоте пятисот футов он вспомнил о пачке праздничных "Мальборо", которую засунул в левый нагрудный карман летного комбинезона. Хотя это было бесполезно, он потянулся к ним. Это был его последний жест. Его рука легла на сердце.
Еще трое сотрудников службы внутренней безопасности ждали в вестибюле отеля Four Seasons. Они вошли в лифт вместе с Линь Бао. Ни единого представления, никто не говорит. У сопровождавшего его человека в темном костюме, который забрал его из министерства, был номер номера апартаментов, где Чжао Лэцзи и другие ключевые члены Политбюро тайно встречались, чтобы обсудить надлежащий стратегический ответ на потопление "Чжэн Хэ".
У Линь Бао были идеи относительно того, каким мог бы быть этот ответ. Он предпочел сосредоточиться на этих идеях, а не на том, почему они встречались в Four Seasons, а не в каком-нибудь более безопасном месте, или почему они вышли из лифта только на пятом этаже и теперь шли по коридору с близко расположенными комнатами, а не люксами. Участие Индии может оказаться позитивным событием, если его правильно использовать. Вмешательство индейцев привело бы к тому, что удары по Галвестону и Сан-Диего стали бы последними в войне. Если его страна нанесет последний удар, они смогут доказать — по крайней мере, своему собственному народу, — что они были победителями. И они могли избежать того, что в этот момент казалось неизбежным контрударом по другому из их крупных городов — Тяньцзиню, Пекину или даже Шанхаю.
Он объяснит это Чжао Лэцзи и всем остальным членам Политбюро, присутствовавшим на этом заседании. Линь Бао вообразил, что Чжао Лэцзи возложит часть вины за Чжэн Хэ на его плечи. В конце концов, в приказе о развертывании стояло его имя, а не Чжао Лэцзи или любого другого члена Политбюро. Скорее всего, они обвинили бы его в превышении своих полномочий во время войны, но не более того. Они хотели бы избавиться от него. После того, как с американцами будут заключены мирные переговоры, Линь Бао будет легко убедить Чжао Лэцзи повернуть в другую сторону, пока он дезертирует. Во всяком случае, дезертирство помогло бы доказать суть обвинений, которые, несомненно, выдвинет Чжао Лэцзи, а именно, что Линь Бао не заслуживает доверия, является тайным союзником американцев. Скатертью дорога, сказали бы они. И он вернется в страну, где родилась его мать. Может быть, даже в Ньюпорт, к своей семье. Чтобы учить.
К тому времени, как Линь Бао дошел до дальнего конца коридора на пятом этаже, эти мысли успокоили его, так что, когда охранник вытащил карточку-ключ и тихим взмахом руки пригласил Линь Бао войти, он сделал это без малейшего следа страха.
Он сделал полдюжины шагов в пустую комнату. Это был не номер люкс. Это был сингл. Там стояла кровать размера "queen-size".
Консоль.
Комод.
Все, включая ковровое покрытие, было покрыто пластиковым брезентом, как будто в комнате шел ремонт.
Линь Бао шагнул к кровати.
На его краю покоилась клюшка для гольфа, 2-метровый утюг. Он поднял его. Знакомая тяжесть была приятна в его руках. К древку куском бечевки была прикреплена записка. Он сделал глубокий вдох, наполняя легкие, зная, что это, вероятно, последний такой вдох, который он может сделать. Надпись на карточке была размашистой, символы были написаны неопытной рукой, рукой крестьянина. Там было написано: "На этот раз вы ошиблись выбором". Мне очень жаль.
Оно было без подписи. "Вот так они и выживают", — подумал он. Они никогда ни под чем не подписывают свои имена.
Из-за спины Линь Бао послышалась серия шагов по пластику. Он чувствовал присутствие крупного охранника за своей спиной, плюс еще троих, которые, без сомнения, стояли у двери, ожидая, чтобы помочь навести порядок. Линь Бао инстинктивно захотелось закрыть глаза, но он поборол это желание. Он будет смотреть до самого конца в этой мрачной комнате, где мало что достойно внимания. Он выглянул в единственное окно, на столь же мрачный горизонт Пекина. Мысль о том, что это — ни лицо его дочери, ни открытый океан, который он любил, — будет последним, что он когда-либо увидит, наполнила его жалостью к себе и сожалением. Он почувствовал, как его горло сжалось от этих эмоций, и в тот же момент почувствовал холодное прикосновение металла к мягким волоскам у основания шеи.