Страница 36 из 66
Фаршад последовал за Колчаком на крыло мостика. Они повернулись к корме корабля, чтобы оценить ущерб. Туман от морской воды все еще висел в воздухе. Солнечный свет проходил сквозь него, отбрасывая яркие радуги — синие, желтые, оранжевые, красные.
Так много красного.
Фаршад понял, что красный цвет был не только в воздухе, но и в воде. Слегка поврежденный "Резкий" лег на новый курс, оставляя за собой широкую полосу крови.
Интернет был доступен по всему восточному побережью. Восемьдесят процентов связи на Среднем Западе было отключено. Связь на Западном побережье сократилась на 50 процентов.
Общенациональное отключение электроэнергии.
Аэропорты закрылись.
Рынки запаниковали.
Хант слушала новости, поступающие через Всемирную службу Би-би-си, по портативному радио, которое дал ей Квинт. Она сразу поняла, что это значит. Она спустилась на четыре уровня вниз, в радиорубку, где Квинт тоже слушал новости и ждал ее.
— Что-нибудь уже есть? — спросила она.
— Ничего, — сказал он.
Хупера там не было, он спал в кают-компании, и Хант был рад, что там были только она и старый вождь. Она знала сообщение, которого ждала, и чувствовала, что хочет, чтобы вокруг было как можно меньше людей, когда оно придет. Мысль о том, чтобы получить ее задание перед кем-то из более молодого поколения, таким как Хупер, казалась особенно трудной. Возможно, это было потому, что ему пришлось бы жить с последствиями дольше, чем любому из них. Таков был ход мыслей Ханта, когда она сидела в тесной радиорубке с Квинтом, они вдвоем слушали помехи в радиоприемнике и ждали.
И тут пришло сообщение.
Чоудхури не было в комнате, когда они принимали решение. Чтобы смягчить свою вину за то, что последовало за этим, он всегда цеплялся за этот факт. В последующие годы у него будет достаточно возможностей представить себе дискуссию за столом заседаний Ситуационной комнаты при тусклом освещении, работающем от генератора. Он представлял себе позиции, занятые Трентом Уайзкарвером, различными начальниками служб и секретарями кабинета, сводил воедино аргументы за или против того, что они собирались сделать — что они все обязались сделать, когда президент обозначила свою “красную черту” и бросила вызов своим коллегам в Пекине, чтобы они переступили это.
Что, по-видимому, и сделал теперь Пекин, хотя и не так, как кто-либо ожидал. Перерезание подводных кабелей и последовавшее за этим погружение во тьму стало очевидным фактом, который при обсуждении за столом переговоров доказал, что Пекин пересек красную черту. Вопрос был ответом. И даже это было решено в удивительно короткие сроки. Чоудхури представил себе эту сцену — обсуждение интересов США Уискарвером, за которым следует ряд вариантов (или их отсутствие), представленных Объединенным комитетом начальников штабов, а затем формальные ядерные разрешения, выданные самим президентом. Чоудхури не нужно было воображать ничего большего, потому что он видел директоров, когда они выходили в Западное крыло, на их суровых лицах не было понимания принятого ими решения, хотя они сами еще не понимали, какое разрушение они вызовут. Как они могли?
Получив приказ, Уискарвер организовал ротацию дежурных среди сотрудников национальной безопасности, и Чоудхури был отправлен домой, чтобы вернуться на следующее утро. Он ожидал, что удар будет нанесен где-то ночью. Разумеется, последует ответ из Пекина. И сотрудники службы национальной безопасности должны были быть готовы к этому. По дороге домой Чоудхури целые кварталы все еще оставались без электричества. Только около половины светофоров в городе работали; другая половина была затемнена или бессмысленно меняла цвета на пустых улицах. Всего через несколько дней мусор начнет скапливаться. Когда он настроился на свою любимую радиостанцию, его встретили помехи.
Поэтому он ехал молча.
И он задумался.
Он думал об одном и том же всю ту ночь — когда он ужинал со своей матерью и Ашни, когда он нес девушку в постель, а ее руки крепко обвились вокруг его шеи, как две веревки, и когда он пожелал своей матери спокойной ночи в комнате для гостей, и она поцеловала его, что было нехарактерно, в губы. лоб, а затем коснулась его щеки сложенной чашечкой ладонью, чего не делала уже много лет, со времени его развода. Мысль была такова: я должен доставить свою семью в безопасное место.
Чоудхури знал, где находится это место. Это было не бомбоубежище (если таковое вообще еще существовало) и не за городом (хотя это было бы неплохим началом). Нет, заключил он, всего этого будет недостаточно.
Он знал, что ему нужно было делать.
Кому ему нужно было позвонить.
В тишине своего дома, когда мать и дочь спали так близко, что ему приходилось говорить шепотом, он взял телефон и набрал номер. Ответ пришел после первого гудка.
— Говорит адмирал Ананд Патель….
Чоудхури замер. Последовала пауза молчания.
— Алло? Алло?
— Привет, дядя. Это я, Сандип.
Белый свет на горизонте.
Вот как Сара Хант всегда будет помнить это.
Линь Бао верил, что знал их, но это было не так.
Если когда-то он и считал себя наполовину американцем, то теперь так не думал. Не после того, что они сделали в Чжаньцзяне три дня назад. Каждый член его команды знал кого-то, кто там погиб, и почти у всех были родственники в зоне взрыва. Бесчисленные его друзья — от времен академии до службы на других кораблях, до трех кузенов, которые не имели никакого отношения к флоту, но жили в том портовом городе на берегу бирюзового моря, — все они исчезли в одно мгновение, в мгновение ока. Другим не так повезло. Линь Бао не мог задерживаться на деталях; они были слишком ужасны. Но он знал, что больницы в Бэйхае, Маомине, Янцзяне и даже в Шэньчжэне уже были заполнены до отказа.
Если американский удар по Чжаньцзяну был быстрым и решительным, то вторжение Народной армии на Тайвань доказало свою эффективность — хотя это и не было ответом Пекина на взрыв мощностью 150 килотонн; это было еще впереди. Обсуждение этого ответа стало причиной того, что Линь Бао был вызван со своего корабля на конференцию, так что теперь он ожидал прибытия министра Чана в международном терминале аэропорта, в том, что когда-то было залом ожидания первого класса British Airways. Окна от пола до потолка позволяли Линь Бао любоваться оккупацией острова его страной. Несмотря на то, что вторжение закрыло аэропорт для гражданских перевозок, он был загружен — если не сказать более загруженным — военными перевозками, пригородные самолеты были заменены истребителями и транспортными средствами, а отдыхающих и деловых путешественников заменили солдатами. Когда министр Чан наконец прибыл в гостиную, за ним следовала огромная свита охраны, которая, как он извиняющимся тоном объяснил, и была причиной его задержки. — Они стали очень оберегать меня, — сказал он и нервно рассмеялся, одарив свою охрану одной из своих характерных широких улыбок, но никто из них не ответил на нее.
Министр Чан сопроводил Линь Бао в конференц-зал, чистый застекленный куб, предназначенный для использования руководителями в перерывах между рейсами. Эти двое сидели рядом друг с другом на одном конце длинного стола. Линь Бао не мог не заметить форму министра Чана, которая не была его обычной служебной одеждой, а скорее набором плохо сидящих камуфляжных костюмов, на которых все еще сохранились складки от того, что они были сложены в пластиковую упаковку. Как и Линь Бао, министр не мог не бросать время от времени восхищенных взглядов на свои войска, которые эффективно перемещались по аэропорту, рассредоточиваясь по всему Тайбэю, а затем и за его пределами для захвата и аннексии этой упрямой республики, наконец-то поставленной на колени.