Плоскость

– Палаван? – спросил он, обводя рукой горизонт жестом сеятеля.

Филиппинец (а кем еще он мог быть?) отрицательно покачал головой и произнес не то “тра’ан", не то какое-то похожее слово на своем языке. Все чудесатее и чудесатее, подумалось Алексу, но никакой иной, более здравой мысли в голову не приходило. Менее здравых мыслей было, однако, хоть отбавляй… Иногда бывает очень трудно смириться с фактами, противоречащими логике. А ведь специально для объяснений таких противоречий добрые люди в белых халатах придумали много красивых слов. Например, слово "шизофрения". Еще у них есть разноцветные таблетки, хитрые укольчики и замечательные халатики с завязками сзади. Впрочем, почему же именно "шизофрения"? Возможно, это просто голодная галлюцинация.

Тем временем гребец еще раз пожал плечами, снова пробормотал что-то на своем языке и направил свой "банка" в открытое море. Полностью сбитый с толку, Алекс первым делом доел остатки галет, наблюдая за улепетывающими долгоносиками, и выпил пол-галлона воды. Ну что ж, по крайней мере голодную галлюцинацию можно исключить. А-а, пропадать так с музыкой! Насколько ему помнилось, в каком-нибудь часе хода под мотором должен быть город Эль-Нидо. Пора сворачивать паруса и в путь! Только прежде следует поднять желтый флаг "карантин" на стеньге.

Уже через четверть часа, обогнув ту самую нависшую над морем скалу, он снова перестал понимать, где находится, потому что сразу увидел город. Но то, что ему открылось, никак не могло быть Эль-Нидо. Тот Эль-Нидо, который он помнил, был поселком одноэтажных лачуг и двухэтажных дешевых гостиниц, лишь по недоразумению названный городом. Да и не мог бы он увидеть малоэтажный Эль-Нидо с такого расстояния. Теперь же перед ним открылась панорама огромного, может быть даже миллионного города с небоскребами и башнями непонятного назначения. Но почему же непонятного? Он схватил бинокль. Да, ошибки не было. Одну из башен, утолщенную в основании, высокую и узкую, венчала дискообразная платформа, под которой виднелись три сигары дирижаблей. Серебряные дирижабли то ли на самом деле были огромными, то ли казались таковыми на расстоянии. Высотные дома тоже выглядели необычно, но изумленному Алексу никак не удавалось ухватить эту необычность: она все время ускользала от него.

– Что это? – прошептал он – Где я, вашу мать!

Алексу, разумеется, никто не ответил и лишь мотор "Алисии" продолжал уныло тарахтеть. А вокруг уже сновали многочисленные суда самого удивительного вида. Их было множество, самых разных и одни лишь только "банка" имели знакомый вид. Этих тримаранов было больше всего, от маленьких гребных, до огромных моторных. Над некоторыми из них, теми что побольше, висели небольшие дирижабли и, похоже, они-то и были двигателями. Остальные суда, относительно немногочисленные и крупные, выглядели странно и походили на какую-то помесь средиземноморского парома-катамарана с водометным двигателем и огромной китайской джонки. Только вместо красных парусов джонки над ними тоже висели по два дирижабля. Пассажиры ближайших тримаранов показывали руками на "Алисию" и всячески выражали свое недоумение: наверное парусная яхта выглядела непривычно для них. Но нет, понял Алекс, дело было не только в этом. Изумленный исчезновением Эль-Нидо, видом удивительного города, дирижаблями и прочими несуразностями, он выпустил из рук румпель и теперь "Алисия" описывала большую дугу между островами, мешая движению и распугивая тримараны. Алекс немедленно выправил руль и наклонил голову, приложив руку к груди и надеясь что его интернациональный жест поймут. Но было уже поздно: к "Алисии" на большой скорости и подрезая все суда по курсу, неслась узкая металлическая лодка, оставляй за собой пенную полосу: и у нее тоже был водометный двигатель. Хорошо, что хоть без дирижабля, подумал Алекс и тут же сообразил, что хорошего мало. Хотя на борту лодки ничего не было написано, это явно был патрульный катер морской полиции. Впрочем, почему не написано, сказал себе Алекс, заметив надпись на носу судна, вот только, похоже, не для меня. И действительно, буквы на борту лодки образовывали два непонятных слова одно над другим. Первое из них, "VIGILV̈M" было написано, вроде бы, латинскими буквами, но над последним "V" почему-то стоял немецкий “умлаут”. Буквы второго слова, “СТРѢЖЕНИѤ” выглядели на первый взгляд кириллицей, но тоже ни во что вразумительное упорно не складывались, не говоря уже о дореволюционном "яте" и непонятно откуда взявшейся последней букве. Но все же совершенно чуждыми они не были, вызывая подсознательные ассоциации и именно это было страшно, хотя и непонятно почему. Впрочем, как раз ясно почему: мир исказился, выглядел неправильным, как в кривом зеркале, и стал непредсказуемым.

Чужой мир

Потом, много позднее, вспоминая свое поведение в тот день, Алекс неоднократно удивлялся тому, что сразу не сошел с ума. Он даже не получил нервного расстройства, но, будучи достаточно самокритичен, не стал восхищаться своей стрессоустойчивостью. Просто в тот день в его мозгах сработал некий защитный механизм, нивелирующий эмоции и снижающий уровень удивления с запредельного до разумного. То что с ним произошло, наверняка было неоднократно описано в мудрых книгах, но Алекс этих мудрых книг не читал, да и ход событий запомнил плохо: наверное сказался шок от переизбытка непонятного и плохо объяснимого. Поэтому, для него это выглядело чем-то вроде раздвоения сознания. Некоторое время существовало как-бы два Алекса Кушнира. Один, робкий и послушный Алекс безропотно позволил двум странно одетым патрульным подняться на "Алисию" (что они проделали с большим трудом из-за отсутствия места) и осмотреть ее от носа до кормы (что не заняло много времени). Патрульные много и энергично говорили, задавали вопросы, вот только послушный Алекс не понимал ни слова. На робкую попытку этого Алекса продемонстрировать им оба своих паспорта, они ответили недоуменными взглядами и, повертев паспорта в руках, вернули их. Наконец патрульные, отчаявшись найти с ним общий язык, разделились. Один вернулся в свой катер и повел его вперед, указывая дорогу, а второй остался на "Алисии" и все время говорил что-то непонятное, с изумлением поглядывая на струю от винта за кормой. Медлительной яхте понадобилось около часа, чтобы дойти до гавани с причалами, распугивая мелкие тримараны и вызывая веселый ажиотаж на более крупных судах.

Все это время второй, мудрый Алекс из последних сил тщился не то вписать себя в картину окружающего мира, не то подогнать эту картину под себя. Получалось у него из рук вон плохо. Ну никак не соединялись друг с другом ни ночной переход в несколько тысяч миль, ни дирижабли над городом, ни сам город, неизвестно откуда возникший на месте Эль-Нидо, ни подозрительные надписи, ни полное незнание туземцами основ английского языка при владении ими каким-то псевдо-славянским наречием. На худой конец можно было вспомнить некогда читанные книги и предположить перемещение во времени, но странный город ну никак не походил на мегаполис будущего. В общем, призрак смирительной рубашки грозил в любой момент стать реальностью, а патрульные – оказаться вежливыми, но непреклонными санитарами.

Наконец "Алисию" пришвартовали к странному причалу из необычно пружинящего материала: ни кранцев, ни старых покрышек на стенке не было. Потом его везли через город в таком удивительном автомобиле, что он не мог, да уже и не пытался понять принцип его действия. За окном проплывали фасады домов и мелькали многочисленные вывески сделанные то латиницей, то кириллицей, но одинаково нечитаемые. Может быть у меня приступ дислектики, думал Алекс? Но как это объясняет надписи кириллицей на Филиппинах? Город тоже выглядел странно. Вроде бы дома, как дома: и небольшие, в два-три этажа и высокие, в десятки этажей, пропадающих в вышине и с трудом различимых сквозь прозрачную крышу автомобиля. Вот только такую архитектуру он не видел ни в одном из городов мира. Впрочем, каждый ее элемент по отдельности казался смутно знакомым. Например, такие глубокие оконные проемы, сберегающие прохладу комнат, встречались ему в Южной Индии. Декоративные элементы отделки фасадов своей лаконичностью напоминали бы скорее Северную Европу, если бы не использованный в них "иерусалимский. камень". Что тогда скажешь о крышах темно-красной черепицы с загнутыми по-китайски углами? Да, именно эта неожиданная эклектика и делала город чужим, вызывающим тревожное чувство. Впрочем, тревога не покидала Алекса с самого утра, грозя перерасти в нечто более серьезное. Тревожило и то, что автомобиль двигался почти бесшумно: ни гула мотора, ни шуршания шин, да и дорожное покрытие выглядело неестественно гладко. Когда они остановились на перекрестке, пропуская встречные машины (никакого светофора не было), Алекс, приглядевшись, заметил, что мостовая выложена одинаковыми деревянными плашками странной шестигранной формы.