Доверие сомнениям

Больше всего майор жалуется дворнику на нечеткость указаний начальства! Указания должны отдаваться с полной ясностью и законченностью… Но начальство – хитрованы сплошь, хочет «на чужом горбу в рай въехать» – чтоб ни за что не отвечать! «Действуйте по обстоятельствам». Майор бы так не мог, совесть заела б – поэтому и в участковых ему топать до скончания века…

– В мою молодость – все ясно было! Начальство не было таким ушлым! Помню, наперед под пули перли… Совесть была, вера была, а не эти ухмылочки, да похлопывания по плечу… Все было ясно! – говорит майор. – Мировая революция – разве не ясно? Диктатура пролетариата – разве не ясно? На их стороне – загнивающий капитализм, на нашей – ликвидация кулака как класса… Тоже вполне ясно…

– И что же, вдруг все потемнело от стольких ясно? – отзывается дворник. Он – полная противоположность здоровяку-майору. Тощ, старообразен, бородат. Весь как бы растерзан, но добродушно-улыбчив. – Был у меня приятель, аспирант. Читает лекцию по современной физике пэтэушникам. Боры да Эйнштейны, всякое такое, кванты, нейтроны… «Все ясно?» Все молчат. «А что поняли?» Опять молчат. Ничего не поняли! Даже на вопрос один – не поняли! Вот так ясность!..

Не такая ли у вас, майор, ясность была? Откуда же ныне столько неясностей! А ведь кой-кому, майор, не плохо жилось! Во-о-жди!.. А мы, ну, вы, ваше поколение, да отцы ваши, мои деды, что ли – вроде старушек в божьем храме. Только что ручки не целовали, как батюшке! Портреты бы целовали – да вот не велено было: де-мо-кра-ты!.. Вроде старушкам с богом – все ясно было! Чмокнет ручку батюшке, чмокнет образ, свечечкой загородится, крестом прикроется – вот и вся вера… И с богом – все ясно! Легко так жить, майор… Безответственно!

– Ну, хорошо, это все история… Откуда это небывалая преступность? Настоящий Чернобыль для милиции! С каждым днем все больше и больше! И проституция эта самая…

– Все из истории как раз, дорогой мой участковый! Там корни! Жили во лжи и страхе – вот и прорвал гнойник… Нельзя с народом лукавить, нельзя с ним в дурные игры играть – всё-всё отомстится! «Экономика должна быть экономной!» – по-попугайствовали – и – бух – провалилась экономика в кризис… Тащи из болота бегемота. «Союз нерушимый – дружба навек!» – попели, поплясали, лозунгов наорались до хрипоты – а теперь национализм нам кровь пускает… Очень мы доверчивы, одни, очень излукавились мы – другие… А, то еще все списывали на «родимые пятна капитализма» – будто мы богом заговоренные, социализм не прошибаемый щит для порочности! Глупость, такие же мы люди, и ни от чего в мире не защищенные, как видите…

– Да я понимаю… Но, скажем, проституция… Столько для женщин сделали, всю жизнь для них, кажись, приспособили. Эмансипация!

– А их спросили – хотят они эту эмансипацию? Может, для них – клетка для соловья? Не поёт соловей и в золотой клетке! Видать, вся мужская выдумка про эмансипацию – им – что волку жилетка… Они любви хотят, они семьи хотят, обеспеченности хотят – чтоб детей – от любви! – рожать! Главное – они хотят, чтоб их не толкали в социум – они в своей природе. Пусть мужчина их обеспечивает…

– Хотят, хотят… Шлюхам всегда всего мало… Разврат это!

– А, может, заблудшие? Падшие? В старину так говорили. Мужчина всегда ответственен за женщину! «Проститутка» – не нашего языка слово. Оставим его для милиции и суда. Вникните, искала счастья – споткнулась, сбилась с пути: вот и падшая, вот и заблудшая. Мужчины, мы во всем виноваты. Мы, мужчины стали безответственными и в этом! Раньше – в городе ли, в деревне, мещане или крестьяне, от сельской бабы до губернаторши – все были заняты – чем? – сватовством! Всех пристраивали, рябых, кривых, сироток сирых! А мы чем занимаемся? Политзанятиями! Конспектировали! То Хрущева, то Брежнева – мудрейших из мудрейших! Вот, смотрите, «В мире мудрых мыслей». На открытие – кто? Аристотель? Сократ? Спиноза? Как бы ни так! Две страницы – Хрущевым! Цитаты из докладов, которые ему политические писари писали! Вот и жизнь под стать, такая же мудрая пошла…

– Но я про женщин… То есть, про шлюх… Что ж они – недоумки все? Говоришь-говоришь – ничего не понимают!

– В них сама природа мстит нам! Они и вправду не понимают!.. На них природа возложила – материнство, на мужчин – все остальное… Неужели – одно оплодотворение? Это ведь надо понять! Женщина живет в природе – мы, мужчины, в обществе. Мы их тянем в общество, вот они и обманывают нас. Делают вид, что в обществе, а сами в природе! Что такое все наши дела перед тем, что женщина рожает – человека!

– Свежо преданье… Не рожает, джинсы натянет – да и пошла задком вскидывать, кобеля выгуливает! Будто великое дело делает! Вот тебе и вся эмансипация!

– Друг Аркадий, не говори красиво… Разве сама эмансипация не должна была хоть отчасти толкнуть к этому паскудству? Противоречие? Не-эт! Обрели свободу – но еще не счастье! А нетерпенье стегает, бес гонит. Особенно душевно нестойких, нравистых, отчаянных… Работник милиции должен быть социологом, психологом, педагогом! Даже философом. Проституция – «первая древнейшая профессия». Надо искать корень, надо лечить причину, а не болезнь. А то все – «боремся»! Всю жизнь – «боремся»: цирк «шапито», а не жизнь! Жили ведь прописью – «у нас проституции нет – нет социальной почвы!» Оказывается, – есть… Очень мы – из простоты и беспечности, из корысти и хитрованства – передоверяемся слову! Кулак – и тридцать миллионов крестьян вычеркнули из жизни. Теперь нам их слезы вполне отольются! Вредитель – уничтожили лучшую техническую интеллигенцию! Враг народа – всех честных коммунистов истребили в сталинских лагерях!.. Вот какие у нас – слова, слова, слова! Скажем, не было проституции – была «советская женщина», было «участие во всех сферах», доклады, проценты, ажур? В президиум выбирали, красовалась перманентом? Надоело все ей! Писал ведь Лев Толстой об Анне Карениной? О Катюше Масловой? Что писал? что лекции и политзанятия в ЖЭКе не посещают? Они счастья искали! Одна на рельсы, другая на каторгу. Что им законы, которые мужчины сочиняют? Словно не ведают на каком свет живут! Не кинься Анна на рельсы – могла бы и на каторгу! Нет любви – жить нечем. Это, майор, месть – жизни, нам, обществу. Почти неосознанная. Как стихия – ничего не объясняет, но все готова порушить…

– И шлюхи эти – тоже любви-счастья ищут?

– А то? Поиск, отчаянье, всепозволенность… Не дали любви-счастья – получайте проституцию! Честных женщин готовы растерзать!

– И все же они какие-то – другие. Наглые, бесстыжие все.

– Ах, бессовестные? А зачем им совесть? Они не только падшие, они и отпавшие. От общества, закона, морали. Совесть – душа, она душу как раз и убила. И во всех хочет убить – месть! Большинство бездетные. Женщина без ребенка – всегда чревата стихией…

– Я совета спрашиваю, а вас на книжность все заносит.

– Да, на книги! Какие они книги читали! Это ведь не всякая душа выстоит такие книги, такие фильмы, такие пьесы… Массовая ложь, оплачиваемая государством! Из одного духа противоречия – взбунтуется!

– Зачем же плохие книги и кино выпускают?

– Вы прямо младенец, майор! Платят-то за ложь! Ложь называют – правдой! Лги «за» – но не будь искренне против! Бюрократам с ложью – спокойнее. Вечные мещане. Сперва лживые книги – потом лживые вещи. Если завод-книга вырабатывает – ложь – и завод-предприятие этим же займется!.. Пробавлялись цитатами да лозунгами, докладами да процентами. Вас огорчают женщины, ну, пусть эти – шлюхи… Учтите, в женщине как раз противопоставление истины человеческой природы заблуждениям разума, резонерства и логистики… Оставаясь натурой, женщина отражает общество, она – зеркало его! Машина изменила ход – шлюхи, вся эта грязь, и шваркнулась в лицо. Не будьте, майор, чистоплюем! Возьмите вот как я – совок и метлу, и наводите порядок! Та-ак, где замочек от кабинета? А там, майор, доживем до того, что все замочки пошлем нафиг? А, майор?..

Морщины

К остановке загородных автобусов подошла женщина с желтым морщинистым лицом, в тесном для ее полнеющей фигуры поношенном пальто, в велюровой шляпе, сильная переделка которой не скрыла мужское происхождение, с ярко, небрежно, как бы докучно накрашенным ртом. Шея женщины была повязана легким газовым шарфиком, который говорил – даже вопил – об отчаянном и вместе с тем наивном усилии казаться независимо-элегантной, и, конечно же, молодой.