Страница 79 из 104
Об этих грамотах поляков «известили доброжелательные бояре», их даже, по слухам, перехватывали польские отряды. Позже в эти грамоты, не задумываясь над соответствием их содержания подлинной позиции Гермогена, истово верили патриотические историки, писавшие с невинной простотой что-то вроде:
«Слова, приводимые Маскевичем из грамот патриарха, не находятся в известных нам грамотах патриарха Ермогена; значит, некоторые грамоты не дошли до нас» [74] .
Поляки боялись признать, что против них действует не политическая интрига, а поднимающееся массовое народное движение. Но и сами участники этого движения еще боялись поверить в свою силу и признать всенародную волю главным источником закона в стране. Переписывая и пересылая друг другу грамоты из каждого нового присоединившегося города и уезда, участники ополчения первоначально лукавили, ссылаясь на волю патриарха.
Так, нижегородцы, уже выступив в поход вместе с другими городами, в начале февраля 1611 года посылали вологодцам списки грамот смольнян, москвичей и рязанцев с замечанием, что «приказывал к нам святейший Ермоген патриарх, чтоб нам, собравшись с окольными и с Поволжскими городами, однолично идти на польских и на литовских людей к Москве вскоре. И мы по благословенью и по приказу святейшего Ермогена патриарха Московского и всея Руси собрався со всеми людьми… идем к Москве» [75] .
Грамоты Гермогена, как мы знаем, у них не было, да и версия о его устном «приказе» такого содержания весьма сомнительна, но она ободряла народ, еще только начинавший чувствовать себя властью, еще нуждавшийся в авторитете патриарха против авторитета московских бояр. Так, ярославцы получали все эти собрания грамот, но сидели смирно, пока жадные паны не добрались до их имущества. Тогда, ощутив прилив патриотизма, они стали оправдывать его, в частности, тем, что патриарх Гермоген «и все московские люди писали на Рязань к Прокофью Ляпунову и во все украйные городы и в Понизовые и словом призывали… идти на польских и на литовских людей к Москве».
Ярославский текст является усиленной вариацией рязанских и нижегородских грамот, и его единственное реальное содержание: нас много и патриарх с москвичами за нас. А как уж это стало известно, устно ли, письменно ли – какая разница, раз литва уже грабит, и если не объединимся – ограбит. Доходило до курьезов. Так, пермичи 13 марта 1611 года направили со своей отпиской полученную стопу грамот (из Смоленска, Нижнего, Рязани, Вологды, Ярославля, Суздаля и Устюга) патриарху Гермогену в Москву, причем в начале поместили «список с твоей, святейшего Ермогена патриарха Московского и всея Руси, грамоты» – это был список известной грамоты москвичей.
По мере того как ополчение набирало силу, ссылки на Гермогена становились все более расплывчатыми. На его благословение указывали костромичи, нижегородские воеводы, суздальцы и владимирцы, но подробно об этом считали необходимым писать только в Казань, учитывая тамошнюю память о Гермогене и влияние митрополита Казанского и Свияжского Ефрема. Языкастые ярославцы живописали пример Гермогена, который, вкупе с мужеством защитников Смоленска, поднял народ на борьбу: услыхав про желание польского короля захватить царство, патриарх, «призвав всех православных хрестьян, говорил и укрепил, за православную веру всем велел стояти и помереть, а еретиков при всех людях обличал.
– И только б не от Бога послан и такого досточудного дела патриарх не учинил, – восклицали ярославцы, – и за то было кому стоять? Не только веру попрать – хотя б на всех хохлы хотели учинить, и за то никто бы не смел молвить, боясь многих литовских людей и русских злодеев!… И в города патриарх приказал, чтоб за православную веру стали, а кто умрет – будет новые страстотерпцы».
1 апреля, когда ополчения уже стояли под Москвой, Ляпунов с воеводами, предлагая митрополиту Ефрему с паствой «попещись о Божием и земском деле», отозвались о Гермогене торжественно, как о «втором великом Златоусте, исправляющем, несомненно, без всякого страха слово Христовой истины, обличителе на предателей и разорителей нашей христианской веры». Но более его благословения не требовалось, и переписка лишь изредка упоминает о том, что патриарха свели с престола «и в нужной тесноте держат».
Между тем именно в это время Гермоген, не призывавший паству к борьбе, как часто и тщетно делал это раньше, но лишь служивший примером стойкого непризнания поражения своей страны, выступил наконец с воззванием в Нижний, Казань, все полки и города. Патриарх не нарушил своей линии и ни словом не упомянул ни интервентов, ни бояр-изменников, против которых народ поднялся не по его указанию, а сделав свои выводы из ситуации. Но он был весьма обеспокоен целостностью ополчения после смерти Ляпунова, в частности тем, что претендентом на престол мог стать маленький сын Марины Мнишек.
Гермоген со всей строгостью заявлял, что новый самозванец «проклят от Святого Собора и от нас», «отнюдь… на царство не надобен». Участников ополчения патриарх призывал к телесной и душевной чистоте, слал им «благословение и разрешение в сем веке и в будущем, что стоите за веру неподвижно» [76] . Этой грамотой, которую исследователи часто совсем обходят, патриарх в первый, и единственный, раз официально признавал, что народ сделал правильный вывод из его рефреном звучавшей проповеди: коли крестится Владислав – будет нам царь, коли нет – не будет нам царем. Признал, что народное восстание было законным и справедливым.
По этой причине (одно дело – когда патриарх призывает к борьбе за веру, другое – когда одобряет восстание) и по ряду других соображений единственная возмутительная грамота Гермогена была неудобна ученым. Из ее текста явствовало, например, что Гермоген даже в крайнем заточении не был столь изолирован, чтобы при желании не написать и не передать на волю послание. С другой стороны, грамота не вызвала интереса у обиженных нижегородцев и не получила большого распространения (казанцы переслали ее в Пермь), что как-то не вяжется с представлением о Гермогене как вожде ополчения. Тем не менее она сохранилась, тогда как предполагаемых популярнейших грамот нет и следа…
74
Глаголев Д. М. Святейший патриарх Ермоген. Посвящается Русскому духовенству // Русский архив. 1902. № 10. С. 284.
75
ААЭ. Т. 2. № 176, предисл.
76
ААЭ. Т. 2. № 194. II (№ 194.1 – отписка Ефрема пермичам).