Обезличенные

Храм Мельпомены, куда притащил меня навязчивый Гошка, выглядел ослепительно красиво и пафосно. Я никогда не был знатоком и ценителем театрального искусства, однако все же несколько раз наведывался под эти своды по настойчивым просьбам моей Ульяны. На этот раз огромный зал был до самых стен забит народом, по случаю культурного мероприятия, облаченного в наиболее яркие тряпки. Я все еще никак не мог разобраться в нынешней моде и очень был рад тому, что мои непрезентабельные шмотки никто не видит. Никто, кроме Волкова, но его оценочные суждения меня интересовали мало. Гошка протиснулся в центр партера и ловко опустился в бархатное глубокое кресло, предлагая мне занять соседнее. Я очень опасался, что кто-нибудь, заметив свободное место, рухнет на меня сверху, однако нам повезло, и этот ряд остался практически незанятым. Наконец, свет в зале начал меркнуть, а на сцене то тут, то там заискрились слабые отсветы, сигнализирующие о начале представления. Тяжелый темный занавес медленно взмыл вверх, являя миру первую сцену спектакля. В качестве декорации посередине сцены была навалена огромная куча, со стороны напомнившая мне о массовой дефекации. Когда по обеим сторонам кучи вспыхнули софиты и осветили ее со всех сторон, я понял, что не ошибся в аналогиях. Потом зазвучала та самая чарующая музыка, уже однажды слышанная мной в стенах торгового центра. Под лязг железного тазика на сцену выпорхнули герои представления. Их было великое множество и в первую минуту они начисто заслонили своим мельтешением неэстетичную декорацию, но в последний момент одумались и, образовав хоровод, радостно затрепетали вокруг кучи. Момент, действительно, оказался последним, поскольку, обежав дерьмо пару раз, персонажи выстроились в линию и приветливо поклонились зрителям, после чего растворились по сцене. Занавес вздрогнул и плавно заслонил собой шедевр современного театрального искусства. Я ожидал какого-нибудь продолжения, однако благодарная публика, вскочив с мест, утопила актеров в оглушительных овациях. Мой спутник не стал отрываться от коллектива и тоже похлопал в ладоши, при этом победоносно поглядывая в мою сторону и отслеживая реакцию.

«Как вам? — с придыханием поинтересовался он, вытягивая меня из душного зала. — думаю, это достойно занять место среди ценителей»

«Хорошо, что оно такое короткое, — отыскал я подходящую случаю фразу, не зная, как реагировать на увиденное, — как назывался этот шедевр?»

Шедевр назывался «Путешествие в неизведанное с выхухолью в кармане, когда весь мир наслаждается первачом, или почему так нереально покорять обглоданную депрессию», о чем пафосно поведал мне мой продвинутый друг и неожиданно предложил отметить с ним это значимое мероприятие.

«Тоже насладимся первачом?» — наудачу предположил я и неожиданно услышал об открытии выставки модного художника декоратора. На мой взгляд, на весь следующий год я был обеспечен истоками прекрасного, и предложил Гошке просто пройтись по улице.

«Ты помнишь Кирилла, твоего интернатского приятеля?» — решил я вернуть восторженного Волкова к прозаическим темам.

Как выяснилось, Кирюха теперь стал известным поэтом и больше не желает иметь с невзрачным приятелем ничего общего.

«Я так и не научился ничему, — со вздохом признался Волков, — вы знаете, я даже пытался найти себя в музыке, но не вышло. Теперь я пробую свои силы в создании видео зарисовок. Это тоже сейчас модно, но пока у меня недостаточно материала.»

Мне хотелось приободрить Гошку и поинтересоваться, какие трудности вызывает железный таз и прилагающаяся к нему палка, однако, поглядев на его кислую физиономию, решил воздержаться от комментариев. То, что происходило сейчас в моем родном городе, рождало страх покруче безглазых монстров. Людям действительно нравилось то, что вызывало у меня много омерзения, а их духовные ценности приравнивались к уровню развития трехлетнего имбецила. Как могло все так измениться за неполных пару месяцев, прошедших с момента моей смерти? Мои страдания были внезапно прерваны нестерпимой болью, вызванной новой мыслью, взорвавшейся в мозгах.

«Пора возвращаться, немедленно, срочно!»

Я мгновенно выбросил из памяти недавние сожаления и зашагал в направлении закрытых дворов, ведомый чужой волей. Когда до кованых внушительных ворот оставались считанные шаги, мои виски сдавило и меня перебросило за грань.

Глава 26.

В потустороннем мире за время моего отсутствия ничего не изменилось. По улицам все так же скитались безглазые уроды, дожидаясь своего часа, а в тесной клетушке меня терпеливо дожидался Матвей. На мое появление он отреагировал привычными восторгами и неизменными объятиями, чем вызвал во мне новую волну недовольства.

«Не журись, приятель, — дружески пробормотал он, втаскивая меня в каморку и сваливая на кровать, — ну с кем не бывает, получиться в следующий раз. Ты думаешь местные после каждой вылазки притаскивают добычу? Как бы не так. Я знаю одного деятеля, который исправно выполняет первую часть миссии, а вторую неизменно запарывает. Я не сержусь на него. Все разные, вот даже ты, Гурий…»

Я сквозь полудрему слушал невнятное Матвеево бормотание, не придавая ему никакого значения, пока одна из его последних фраз не вернула мне бодрость.

«Что значит, не сердишься? — переспросил я, а Матвей заметно смутился. — этот деятель твоя медсестра?»

Матвей тут же взял себя в руки и раскатисто захохотал.

«Разумеется, нет, — уже уверенней проговорил он, — я хочу сказать, я его понимаю и не осуждаю. Отдохни, приятель, убежден, твоя следующая вылазка станет твоим звездным часом!»

Мне было непонятно, откуда тихоня и домосед Матвей настолько хорошо осведомлен о текущей статистике? Я думал, что эти вылазки что-то невероятно секретное и особо важное.

«Тут все всё знают, Гурий, — приняв знакомый облик лектора-зануды забормотал психиатр, — просто они не видят в том никакого смысла, выполняя миссии, поэтому так безразличны. Но в целом, задумка жизнеспособна, как ты считаешь?»

«Какая задумка?»- сонно переспросил я, отчаянно претворяясь незаинтересованным.

Матвей некоторое время молчал, собираясь с мыслями, но наконец, взвесив все аргументы, заговорил снова.

«Ты же врач, Гурий, и наверняка в курсе, что после смерти жизнь имеет свое продолжение. Вот только ждать естественного обновления невероятно скучно и поэтому процесс немного ускоряют, наделяя уже имеющиеся формы новой программой. Человек обретает новое предназначение и возвращается в грешный мир жить дальше. Об этом тут знают все, это не секрет.»

Это-то мне было понятно, но для чего нужно втягивать в призрачный мир тех, кто еще довольно бодро перемещается в своем собственном и даже не думает умирать? Им для чего обновляться, если дело в этом?

Эти вопросы Матвей решил оставить без ответа, вероятно сам еще до конца не имея точных данных.

Несмотря на столь оптимистичные прогнозы доктора Матвея, мой звездный час наступать не торопился, меня больше не останавливали на улице агенты-зазывалы, я был лишен доступа к красной башне, однако теперь мог без ограничений покидать каморку, даже если Матвей отсутствовал больше суток. Как-то я рискнул снова отправиться к темному мортуарию, спонтанно вырастающему в чистом поле. Я не был уверен на сто процентов, что именно сейчас величественные колонны появятся перед моим носом, но бездеятельность и пустое шатание по территории угнетали меня. Пока я брел вдоль тропинок, перед моими глазами то и дело возникали эпизоды моего последнего пребывания в большом мире. Матвей что-то говорил мне о новой программе, и эта мысль не давала мне покоя, и еще из моей головы никак не хотел исчезать Гошка. При всей его нынешней омерзительности, я все же испытывал к нему весьма дружеские чувства и отчаянно хотел снова увидеть не жеманного ценителя псевдоискусства, а необразованного дальнобойщика, грубоватого и прозаичного. За всеми этими размышлениями я незаметно добрался до перелеска, за которым начинались чудеса. Правда в этот раз их начало несколько подзадержалось, заставив меня довольно длительное время проторчать на грунтовой пустой дороге.