Страница 1 из 16
Дарина Стрельченко
Яга Абыда
Глава 1. Да здравствует Яга
У птицы в горле
Хранится верность
Грядущим вёснам1.
– Больше такую хлипкую не бери, – оглядывая покойницу, покачал головой Кощей. – Соплёй, поди, перешибло?
– В Хтони от меня убежала, – проворчала Абы́да2. – На самое Пламя напоролась.
Лицо у лежащей в гробу было тёмное, обгорелое; удивлённо приподнялись, да так и не опустились брови. Кощей вздохнул, нагнулся, сложил крест-накрест на тощей девичьей груди белые руки.
– Смотри-ка, и запачкаться не успела. Ни пятнышка.
– Боялась потому что. Пламени боялась. Вот и угодила прямо к нему.
– Чего боишься, то и сбывается, – покивал Кощей.
– Что ж ты тогда смерти своей боишься, батюшка?
– А ты что ж тогда так боишься без преемницы остаться?
Постояли молча. Поглядели, как наползает на гроб осенняя крапива, как проседает под могилой земля. Когда лицо ученицы скрылось под корнями, Яга махнула рукой, и молодая ель надвинулась, укрывая холмик.
Наклонившись, опустила сверху маковое зерно.
– Засыпай, – шепнула. – Да спи сладко.
– Новую девку покрепче ищи, – посоветовал Кощей, запахивая плащ. – Чтоб ловкая, да тёмненькая, да жилистая. Вот как позапрошлая была. И хорошо бы, чтоб повзрослей. А то ведь не успеешь.
– Не твоя забота, батюшка, – ответила Абыда, не замечая, что ветер растрепал волосы, распахнул кожух3.
Затрещали ветки. Кощей насторожился:
– Гамаюн, что ли?
Абыда неохотно, медленно обернулась. Тряхнуло обмётанные инеем стебли, полетел мелкий снег. На мутный свет кубарем выкатилась девчонка. Крохотная – едва до пояса достанет. Светленькая, как зайчишка.
Кощей сделал шаг из тени, но Абыда шикнула, отогнала. Обратилась к девочке:
– Ты откуда, глазастая? Заблудилась, поди?
На ресницах дрогнули слёзы – крупные, росистые.
– Откуда будешь-то? Из деревни?
Яга протянула руку, осторожно коснулась девочки. Спрашивает, а сама оценивает: ладони тёплые – Пламя приживётся; пальцы длинные – легко будет и перо держать, и пестик, и помело. Глаза ясные – ничьего колдовства чужого ещё не вложено.
– Вот твоя девица, явилась, – хохотнул от ели Кощей. Девочка, увидев его, взвизгнув. Абыда одной рукой привлекла её к себе, другой зашарила в складках юбки, погнала Кощея:
– Ну-ка, иди давай, не пугай!
Вытащила пригоршню листьев – по осеннему грибному лесу пошёл запах терпкого лета. Протянула девочке:
– Понюхай. Сразу страх забудешь. Всё забудешь…
Ждала, что та оттолкнёт, побежит, но девчонка сама потянулась к листьям на сухой ладони, втянула запах. Грохнуло в небе, молния расколола тучи, ударив в озеро. Кощей обернулся на тёплую избу вдалеке – плясала свеча, шипел самовар, щёлкали ходики, – шагнул из-под еловых лап в ненастье. На прощанье бросил:
– Уж эту не проворонь.
Девочка засмеялась; подкосились ослабевшие коленки, и она рухнула к ногам Абыды. Уснула.
***
Лёгкая оказалась, как травинка.
Яга донесла находку до дома, взобралась на крыльцо. Изба сама, без указки, опустилась пониже, распахнула дверь. Толкнулся навстречу сладкий запах кадушки с тестом, травяной душок сушняка, крепкий аромат яблок. Девочка даже сквозь сон услышала, зашевелилась.
– Спи, спи.
Яга опустила её на лавку, села рядом. Дел невпроворот, а поди ж ты, – захотелось посидеть, передохнуть. Минута прошла, другая; ходики отбили четверть часа. Абыда упёрлась кулаками в колени, встала и подошла к каразее4 у стены. Осторожно, чтоб не коснуться стекла, отдёрнула, заглянула в зеркало в трещинах и мушиных точках.
Ходики замерли. Изба поджалась, скрипнула дверь.
– Ну, ну, будет. Я быстренько, – примирительно велела Абыда. Вернулась к лавке, взяла девочку на руки. Поднесла к тёмному стеклу. Ничего не изменилось: та же горница в глубине, та же найдёныш: светленькая, заплаканная.
Аккурат в день смерти предшественницы своей явилась, как и положено.
Поскорей, чтобы лишний раз не увидеть себя, Яга задвинула штору. Тут же облегчением зашипел самовар, дождь залупил по подоконнику.
– Вот и всё, – похлопав по брёвнам, усмехнулась Абыда. – А ты, глазастая, спи. Завтра. Всё завтра.
Недосуг было сегодня с находкой возиться: нужно за прежней ученицей прибрать, косы, платья сжечь, монисто5 вычистить. Не наберёшься на них платьев, на окаянных. Только вылупится, уму-разуму научится – тут же готова и в золу, и в землю. Сама. Сама! А что сама-то? Сама-то в Пламя и угодила. Глупенькая, вищтем6! А ведь ясная голова была, и глазки ясные. Хорошая бы вышла Яга.
– Может, из этой хорошая выйдет, – поливая из ладоней яблони, вздохнула Абыда. Избушка закряхтела, одобряя хозяйку, наддала тепла в печке: холодные на пороге зимы ночи выдались, болотистые.
Спелое яблоко, наливное, хрусткое, упало с ветки, будто в насмешку.
– Поди и без тебя обойдусь, – буркнула Абыда, подбирая яблоко с половиц. – Поди хоть эта вырастет прежде, чем помрёт.
***
Утром Яга открыла глаза, а девчонка сидит на лавке, свесила ноги, но не ступает на пол. Изба задремала, выхолодило горницу под утро: по полу, по косякам пошёл ледяной узор. А девочка сжалась, скукожилась, но не пищит, не плачет – видимо, не весь вчерашний дурман вышел. Как увидела, что Абыда проснулась – вперилась в неё громадными глазами, зелёными, как лесные озёра.
– Вон кадка, умывайся. Потом сарафан поищем.
Девочка ничего не ответила. Глянула испуганно, встала коленями на лавку, выглянула за окно. Выпала крепкая роса, от леса тянуло холодом, влагой, а в избе сытно пахло берёзовым углём. Манили утренние огоньки на лугах, влекла серебряную нитку бледная луна – протяни руку и схватишь.
– Рано тебе за огоньками. Рано пока. А когда-нибудь и можно будет. Ну, что молчишь? Немая, что ли?
Девочка помотала головой, но так и не заговорила. Абыда махнула рукой: и не таких чудес навидалась, пока искала преемницу. Кого крала, кого выхаживала, кого с самой границы вытаскивала по лунной смётке7. Ничего. Пообвыкнется, разговорится.
– Вот тебе рубаха. Вот тебе сарафан. Снимай свои лохмотья.
Девочка нахмурилась, вжалась в стену. Абыда вздохнула да бросила. Уговорами делу не поможешь, силой только хуже сделаешь.
– Не хочешь – не надо. А всё ж лучше б переоделась. В своих-то лохмотьях где только не бегала, а земля сейчас мокрая, грязь всюду какая.
Выложила на лавку крепко выбеленный, выстиранный в семи водах с чистотелом сарафан и отвернулась, принялась накрывать на стол. Когда обернулась – увидела, что девчонка всё же стянула свои одёжки, натянула чистое платье.
– Руки помой. Все в крови. Упала, видать, где-то или о ветки разодрала.
Найдёныш кое-как сполоснула в корыте руки. Поёрзав, позволила расчесать гребнем волосы. После того, как Яга вынула из них листья, окатила лавровым отваром, высушила тёплым ветром да заплела в косы, волосы заблестели пшеничным золотом, солнечным звоном.
– Накинь-ка платок. Зябко.
Изба виновато вздохнула: всегда, как приходил чужой, выстуживало. Абыда любила, когда ученицы являлись летом: лишняя прохлада только кстати. Но раз уж явилась осенью – что поделаешь. Яга новую Ягу не выбирает; новая Яга сама приходит, никого не спрашивая.
Когда девочка накинула на плечи вязаную шаль, от растрёпанной находки, что выкатилась на кладбище, ничего и не осталось. Разве что глаза по-прежнему были затравленные, пустые.
1
Эжен Гильвик; перевод Мориса Ваксмахера.
2
Абыда – существо в удмуртской мифологии, по внешнему виду и функциям близкое к классической бабе Яге.
3
Кожух – кафтан, подбитый мехом.
4
Каразея – грубая шерстяная ткань.
5
Монисто – ожерелье из бус, монет, разноцветных камней; оберег. Может быть разной длины, может состоять из двух частей, прикрепляющихся друг к другу.
6
Вищтем (удм.) – дурак; глупый, бестолковый.
7
Смётка – нитки, которыми смётывается или намётывается что-либо.